Михаил Жестев - Татьяна Тарханова
— Честно говоря — вряд ли.
— Вот видите.
— Но не потому, что я боюсь черной работы. Это ни к чему. Стоило ли кончать институт? Стоило ли разрабатывать научные темы, готовиться к экзаменам в аспирантуру?
— Сколько доказательств! — рассмеялся Матвей. — И ни одного за то, чтобы поехать агрохимиком в деревню. А почему так? Легко мы живем.
— Да так ли легко? — спросила стоявшая у изгороди Ульяна. — Вот, например, Таня. Разве может быть жизнь тяжелее?
— Я преклоняюсь перед ее самопожертвованием, перед ее пониманием своего долга. Но я говорю о другом. Когда я возвращался в Глинск, то в купе со мной ехала одна ленинградская писательница, которая всю блокаду провела в Ленинграде. И вот она мне сказала: «Людям, погибшим на защите Ленинграда, поставят памятник, и я бы хотела, чтобы на нем написали: „Ничто не забыто, и никто не забыт”». Мы, к сожалению, преимущественно мечтаем о будущем, иной раз пренебрегаем отдать свои силы тому, чего требует от нас настоящее, и легко забываем прошлое.
— С этим, пожалуй, я согласна, — ответила Ульяна и, оставив Хапрова и Матвея, направилась в дом.
В сенях ее ждала Татьяна.
— Зачем притащила Хапрова? Кто тебя просил?
— Я же тебе сказала — собирайся, пойдем в сад.
— Я огород поливаю.
— Польют и без тебя.
И, словно не желая больше слушать ее возражения, Уля прошла в горницу, а оттуда в комнатку Лизаветы. Лизавета лежала у раскрытого окна и меньше всего была похожа на больную. Лицо пополнело, даже было румяно, и только глаза выражали какое-то напряжение и скорбную муку. Она все понимала, только сказать не могла.
— Добрый вечер, баба Лиза!
Лизавета ответила одними глазами.
В комнату вошла Татьяна. Открыла шкаф, взяла платье и начала переодеваться. Лизавета следила за ней, и, как всегда, в глазах ее была боязнь остаться одной.
Татьяна застегнула платье и наклонилась к изголовью больной.
— Бабушка, я пойду с Улей погулять, хорошо? Ну, скажи да. Мигни мне!
Лизавета слегка опустила веки, но тут же подняла их и неожиданно, немного растягивая звук, впервые произнесла внятно и четко:
— Да-а-а...
Татьяна даже отпрянула. Неужели ей послышалось? Она снова припала к изголовью и крикнула:
— Да, бабушка? Скажи, да?
— Да...
— И ты не боишься остаться одна? Не боишься?..
— Нет.
Татьяна бросилась из дома и закричала на весь двор:
— Бабушка говорит, бабушка хорошо говорит!
Она прибежала обратно в комнату, стала расстегивать платье.
— Танька, ты с ума сошла. Мы же идем гулять.
— Никуда я не пойду! Да, бабушка?
— Нет! — совсем уже четко и не нараспев ответила Лизавета, и в правом уголке рта впервые появилось что-то похожее на улыбку.
— Правильно, баба Лиза, гони ее отсюда!
Уля вытолкнула Татьяну из комнаты.
— Подумаешь, больно нужна ты ей сейчас. Вон Игнат Федорович идет. Они и поговорят... Шутишь, что значит сказать: да — нет. Да с этими двумя словами можно объясняться весь вечер и еще не наговориться...
То ли так само собой произошло, а может быть, Уля сговорилась с Матвеем, но они ушли далеко вперед, оставив позади себя Татьяну и Хапрова. Татьяна плохо слушала, о чем ей говорит Хапров.
— Вы не обижаетесь, что я пришел без приглашения? Вы понимаете, я еще тогда понял, что у вас что-то неладное... Но сначала не знал, где вы живете, потом, после того как Уля все рассказала мне и дала ваш адрес, долго не решался зайти, а весной пришлось ехать в Мстинский район провести обследование полей.
Он что-то еще говорил ей о том, что Иннокентий Константинович Дроботов просил передать привет, что театр был на весенних гастролях и скоро уезжает на летние гастроли, но все это дошло до нее с большим опозданием, когда они уже вошли в центр города. На душе у нее стало светло и радостно, она решила, что это произошло оттого, что рядом идет и участливо с ней говорит Хапров, и, взяв его под руку, сказала, словно он был ее давнишний друг:
— Вы хороший.
— А еще?
— Славный.
— И все?
— Смешной.
— Характеристика абсолютно исчерпывающая, — улыбнулся Хапров. — Все люди, которые мечтают стать учеными, должны быть чуть-чуть смешными. Скажите, в какой пьесе ученый абсолютно серьезен? Нет таких пьес... Давайте догоним Улю, может быть это нам удастся.
Они вошли в глинский летний сад, обычный сад провинциального города. Под огромными кленами, в глубине раковины, играл духовой оркестр. Невдалеке громоздилось сооружение из досок, напоминающее нечто среднее между крытым током и огромным сенным сараем. Это был летний театр. Здесь показывали кинокартины и играли именитые заезжие музыканты, давались опереточные представления, но особенно там много было народу, когда выступали чтецы мыслей на расстоянии, маги, фокусники, а также лекторы, объясняющие, в какой руке надо держать нож, в какой вилку во время еды, как идти с дамой, поднимаясь по лестнице, и прочие правила хорошего тона. Сам по себе сад был невелик, но он изобиловал темными аллеями, и самая темная, по старой провинциальной традиции, носила лирически-ироническое название «аллея вздохов». Это была та самая аллея, на благоустройство которой администрация никогда не тратила ни одной копейки, ее даже не посыпали песком. Но в глазах влюбленных не было лучшего места в саду. Как взволнованно звучала здесь доносящаяся с эстрады и танцплощадки музыка, как многозначительны были самые простые слова и как прекрасны казались девушки, чьи лица были невидимы в сумраке этой аллеи.
— Давайте искать Улю и Матвея, — сказала Татьяна, оглядываясь по сторонам. — Может быть, они у фонтана?
— Возможно... Но сначала заглянем в ресторан.
— Вы думаете, они там? Сомневаюсь.
— Но там Дроботов, и он просил обязательно привести вас.
Дроботов сидел за столиком. Увидев Татьяну и Сергея, он поднялся им навстречу.
— Где будем разговаривать?
— Только не здесь. Мы еще должны разыскать друзей, — сказал Хапров.
— Я вижу, Таня благотворно влияет на тебя, — рассмеялся Дроботов. — Обычно ты не отказываешься со мной поужинать.
— В следующий раз не откажусь.
Они прошли до середины сада и свернули в боковую аллею. Дроботов уселся на скамью, показал место рядом.
— Так вот, Таня, разрешите быть откровенным. Мне Сергей все рассказал. Если я правильно его понял, вам нужна работа.
— Работу мне найти нелегко.
— Я говорю о работе, которая потребовала бы от вас нескольких вечерних часов.
— Но где же такая работа?
— В театре.
— Что же я там буду делать? — спросила Татьяна.
— Сейчас я об этом вам ничего сказать не могу. Мне надо с вами поговорить. Если вы согласны, то завтра в двенадцать приходите в театр. А теперь разрешите откланяться. У меня еще одно свидание: отправляем в Мурманск декорации.
Татьяна вернулась домой поздно ночью. Ее провожали Хапров, Уля и Матвей. Чтобы не разбудить деда, Татьяна на цыпочках прошла через горницу к Лизавете. В комнате горел ночник, Лизавета не спала. Таня опустилась на колени перед кроватью и тихо сказала:
— Бабушка, ты ждала меня? Скажи — да!
— Да...
— И теперь тебе легче, бабушка?
— Да...
— Если бы ты знала, как я счастлива сегодня. Ты выздоравливаешь. Мне обещали вечернюю работу. Бабушка, ну скажи, как меня зовут? Помнишь, не забыла?
— Нет...
— Ну скажи тогда. Ну скажи — Таня!
И в ночной тишине слабый голос повторил:
— Таня! Танюшка...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глинский театр расположен в центре города. Это огромное здание с колоннами, куполом и широкой лестницей, удивительно похожей на паперть и этим выдающей его давнее прошлое. Действительно, то, что сейчас называется глинским театром, некогда было собором. Превращение собора в театр произошло в двадцатых годах, когда председателем местного горсовета был избран механик керамического завода Одинцов.
Однажды во время богослужения он вошел в собор, выстоял всю обедню, а после, когда прихожане разошлись, сказал ничего не понимающему попу:
— Велик храм господень.
— Не измерить его даже мысленно, потому как есть он земля и небо со всеми звездами.
— А сколько на сколько в храме господнем, препоручено вам, батюшка?
— Шестьдесят на сорок.
— Прекрасная пропорция.
— Не считая алтаря, коему еще десять аршин. А почему вас так интересуют размеры храма господня?
— Как ни велик он, а в черте города.
Появление в соборе председателя горсовета, конечно, взволновало глинское духовенство, но скоро оно успокоилось, прочитав в местной газете, что на заседании горсовета совместно с культурным активом города постановлено ходатайствовать об отпуске денег на строительство театра. Это решение было обсуждено также на общих собраниях рабочих керамических заводов и одобрено всеми трудящимися города. Одинцов был в восторге.
