Евгений Наумов - Черная радуга

– А почему оно… черно-белое?

– Сколько раз говорил тебе, – ворчливо отозвался Вадим, что тут черно-белое, а повыше к Провидения и Уэлену цветное. Ты же сам видел!

Спустились вниз с холма к желтеющему деревянному дому о двух этажах, напротив которого высился знак и название города. То самое название…

Скрипя мерзлыми ступенями высокого крыльца, вошли в просторный коридор, заставленный решетчатыми ларями с картошкой (все лари однотипные, их делал по червонцу за каждый известный алкаш Веклин), и поднялись на второй этаж. Подойдя к двери, Вадим пропустил его вперед – все-таки хозяин. Матвей толкнул дверь, она у него никогда не закрывалась.

В прихожей стоял совершенно незнакомый рыжий мужик с рысьими глазами и красной лисьей мордой, разглядывал на свет пустую «бомбу». Он недружелюбно покосился на них и буркнул;

– Вам кого?

– По слухам, это моя квартира, – нагло ответил Матвей.

СВЕТЛАЯ ПОЛОСА

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,

Чем в число блюдолизов презренных попасть.

Лучше кости глодать, чем прельститься сластями

Со стола у мерзавцев, имеющих власть.

Отыскивая корень зла, смотри не только вниз.

– Задание не из легких, – сказал я, ознакомившись с документами.

Директор завода откинулся на спинку жесткого кресла. Молодой, энергичный, он умел располагать к себе и заражать других оптимизмом. Лицо простецкое, с перебитым носом, – в юности» наверное, был дворовым хулиганом, из таких впоследствии вырабатываются настоящие мужчины. Однако не курил и, по слухам, не злоупотреблял – увлекался шахматами и добился уже звания кандидата в мастера спорта. В нем чувствовалась пружина.

– А мы и не даем вам легких заданий, Матвей Иванович. Для них существуют шмаркачи.

– Но почему вы решили, что наша продукция в этих местах расхищается? Ведь рекламации составлены по всей форме.

– Слишком их много, – директор забарабанил пальцами по столу.

– А не могут запчасти действительно ломаться в условиях низких температур? – выдавил я. – Ведь там Крайний Север.

– Мы поставляем запчасти и в другие районы Крайнего Севера, там они не ломаются. Конечно, мы только недавно начали осваивать этот ассортимент, но… – он гибко наклонился вперед. – Есть и другие данные.

– Могу я их узнать?

– Конечно, конечно, – директор искоса метнул на меня трусливый взгляд, и это было непривычно. – Скоро будет знать весь завод. Никита Петрович, который выполнял там аналогичное задание, застрелился.

– И это вы называете «другими данными»! – теперь мне пришлось откинуться назад. – Застрелился? Как?

– Как Хемингуэй. Приставил ружье к груди и нажал курок ногой. Нам вчера сообщили. Ничего толком не говорят, загадка какая-то…

Минуту царило молчание. Никита Петрович Березняк был лучшим из нас, ветеран завода. Въедливый, дотошный и педантичный, он толково разбирался во всех производственных вопросах, никогда не допускал проколов. Мне так и не довелось с ним встретиться, все носило нас по разным меридианам.

И вот теперь мне предстояло занять его место в строю и, может быть, тоже подставиться под пулю. Директор точно угадал мою реакцию.

– Конечно, поеду. Морду разобью, а узнаю…

– Это не обязательно. Проводить самодеятельное расследование… Но если что-то случайно…

Городок на краю света встретил промозглым холодом, пылью на улицах, метущей прямо в глаза, настороженностью. Где-то на материке стояла жаркая золотая осень, а тут все дышало близкой затяжной зимой.

Завод разворачивал широкую поставку запасных частей и оборудования для приисков, поэтому тут был открыт постоянный пункт представительства: однокомнатная квартирка в центре города с телефоном. Именно в ней жил и дожил последние дни Никита Петрович, мой предшественник.

Поселился я в гостинице, а на следующий день побывал на квартире. Намеренно или случайно все здесь оставалось нетронутым с тех пор, как унесли распростертое на полу тело хозяина. Ключ выдали в горжилуправлении, и мы отправились вместе с журналистом Вадимом Окрестиловым, которого я знал еще по Владику. Оказалось, он работал на местном радио. Поистине, даже просторный Дальний Восток тесен.

Спартанская обстановка: тахта, низкий столик с пишущей машинкой, полка с книгами, кухонное окно оплетено побегами гороха, уже засохшего, с осыпавшимися листьями. Но прежде всего бросались в глаза побуревшие пятна крови на стенах, потолке, на книгах, подоконнике.

– Вот тут он расстелил матрас на полу, сел, разделся до пояса, а может, сначала разделся, а потом сел и… – указал Вадим. – Жаканом пулял, чтоб наверняка. А жакан на выходе знаешь какой разворот дает?

– Он говорил что-нибудь о… об этом? Собирался заранее или стукнуло в голову?

Вадим стоял у подоконника.

– Однажды сказал: когда горох вырастет вот таким, – он показал рукой, – то меня уже не будет. Но мы так поняли: собрался уезжать.

– Пил? – я вспомнил свои попытки покончить расчеты с жизнью.

– Не особенно. Пьяным его никто не видел. В компаниях редко бывал и особенно не налегал. Держался особняком, был нелюдим.

Я принялся перебирать все документы, книги, барахло, заглянул под тахту, на антресоли, даже переворошил засохшие корки хлеба и пакеты с продуктами на кухне, осмотрел ванную и туалет – искал хоть какой-то след, указание на причину, заставившую моего предшественника так поспешно погасить свечу. Ничего.

Впрочем, кое-что было. На подоконнике валялось два больших флакона, наполненных диковинными прозрачными таблетками, похожими на леденцы. Я сунул флаконы в карман.

– Не может быть, чтобы в таком маленьком городке про него ничего не знали.

– А кто это говорит? Про него тут знают все, – просто ответил Вадим. Я так и остолбенел.

– Для чего ж я тут, как дурень, копошусь?

– А я не знаю, что ты ищешь. Сказал бы.

– Причину, причину ищу! Я ведь должен тут работать и не собираюсь измерять срок жизни этим… горохом.

– Причина одна и единственная – танцовщица Уала из ансамбля Дома культуры.

– Отвергла?

– Пошли отсюда, а то меня уже мутит от этого… красного дождика.

По пути зашли в магазин, взяли пару бутылок, закусь и направились в гостиницу. Оприходовали одну, закурили.

– Рассказывай.

– Твой предшественник был сильно падок на женщин, причем лет на двадцать моложе. Менял их, правда, не часто, но уверенно. Кто только на этой квартирке не побывал! И Лида из радиокомитета, и Таня из Дворца пионеров, и Света из детского садика… не воспитанница конечно, а воспитательница. Последнее увлечение – Уала. Ты ее увидишь – девка еще та. Но уже на пределе, искала мужа. А Петрович жениться не собирался. Что-то у них там получилось… крутое. Нашла коса на камень.

– Постой, постой! История со стороны правдоподобная, но если вникнуть… из-за такой мужик карты на стол не бросит.

– И мы так думаем, – легко согласился Вадим. – Дело темное. Но кто в нем разберется? Кому нужно?

– Мне, во всяком случае. Давай высвистаем Уалу.

– Она в гастрольной поездке по районам. Вернется не скоро.

– Ничего, мне тоже по районам нужно. Перехвачу в поездке. В дверь постучали. Вошел моряк в меховой зюйдвестке. Из карманов его торчали горлышки бутылок.

– Узнаешь? – просипел он.

– Витя! Щербак! – меня приподняло. – Да у вас тут что, филиал Владика? Откуда?

Мы крепко пожали друг другу руки.

– Моя коробка на рейде. Обычный снабженческий рейс. А я иду по улице, вдруг… ты или не ты? Борода седая, постарел…

– Годы, друг, годы. Да и ты не помолодел.

– Есть маленько, – он снял шапку и обнажил розовую лысину. – Зашел следом в гостиницу, говорят: такой-то здесь. Ну, я и мотнулся в магазин…

– Разоблачайся.

Щербак выволок за горлышки два коньяка, промасленный пакет, скинул куртку, заблистал шевронами. За пазухой у него оттопыривалось.

– Ты же собирался распрощаться с морем, клялся, помню, еще семь лет назад мне на причале Певека. Думал умотать на Украину, в садок вишневый коло хаты… И опять с моря?

– А куда я от него денусь? – он развернул пакет, там оказалась жареная курица, два соленых огурца – бочковые, деликатес! – Недавно из Австралии пришли, тягомотина… Тебе кошка нужна?

– На двух ногах?

– Нет, австралийская. Породы неизвестной, черная, как ведьма, и такая же злая. На судне ей не жить – железо. Моряки пока что смастерили ей браслет-ошейник для отвода магнитных полей, а теперь вот решили на берег спустить, – он вытащил из-за пазухи черную извивающуюся кошку с желтыми глазами, с ошейником, сплетенным из медной проволоки. Она тут же располосовала ему руку когтями. – Багирой зовут.

– Наверное, сиамская.

– У той расцветка другая. Это помесь кенгуру с носорогом, – моряк оторвал кусок курицы и бросил кошке. Та с жадностью заурчала над мясом.

– Пусть остается. В гостинице места много. Незаметно в воспоминаниях летело время.