Николай Корсунов - Мы не прощаемся

— Мой чище! — приказал, видя, что в горячей воде Андрей полощет руки. — И собирайся! Поскорее.

— Куда?

— Я слышал, уральские казаки никогда не говорят «куда», только «далеко ли». А ты кудакаешь.

— Значит, я выродок, а не настоящий казак. Пусть будет по-твоему: далеко ли ты меня подгоняешь?

— В Забродный. На новогодний вечер. По решению правления колхоза я остаюсь здесь на сутки, а вы все — туда.

— Что-то до меня плохо доходит. К чему такая жертва?

— Ты меньше разговаривай! Пора научиться выполнять коллегиальные решения. А снегозадержание ты зря в одном направлении ведешь, лучше всех — спиральный метод: откуда ветер ни подует — все равно снег на поле останется. Улавливаешь?

Вышел Базыл. Ему плохо удавалось скрыть ликующую улыбку. Под его распахнутым полушубком все могли видеть новую рубашку, дорогой бостоновый костюм, а на ногах — белые чесанки с галошами. Однако Марат остался недоволен.

— Усы красивые, дядя Базыл, а вот это, — он коснулся колючего подбородка чабана, — это, я вам скажу, надо побрить, — глянул на часы: — Пятнадцати минут хватит?

Базыл, не прекословя, повернулся и пошел в дом. Держа полное ведро на отлете, подался за ним и Андрей. Марат потоптался и решил тоже идти в тепло, подгонять и Есетовых, и Андрея. Снял тулуп и накинул его на спины мокрых лошадей, овчиной наружу.

В доме был полный переполох: в поездку собирались все — от четырехлетнего Рамазана до восьмидесятилетней матери Базыла. Доставались лучшие одежды, на голову бабка накручивала новый, сияющий белизной жаулык. Фатима никак не могла отыскать запропастившиеся дорогие духи — сроду, мол, не пользовалась, но покупала, сама помнит, где-то прятала. А у окна, потея и кряхтя, скоблился старенькой бритвой Базыл.

— Ай, Марат Николаевич, — окликнул он, надувая щеку. — Почему Пустобаев не едет? Обещал, а не едет. Почему, не знаешь?

— Болеет

— У! Зачем?

— Василиса Фокеевна говорит, простите за выражение, желудок у него прохудился.

Базыл осклабился:

— Бесбармак, я думаю, много ел. Наверно, у старого Шакена в гостях был. Я так думаю. Ой, много ест Пустобаев, а все равно худой. «Почему так? — спросил я. — Курсак, живот с дырком, что ли?»

— А он что?

— У! Он меня на хрен послал и еще какой-то шутка отпустил.

Марат стоял возле окна и рассматривал на фанерном квадрате пластилиновый макет поселка.

— То самое? — глянул на Андрея.

— То. — Андрей ревниво насторожился. — Плохо?

— Неплохо. Вот только кормовая база... Стоит подумать...

— Целый ночь, целый день здесь будешь, агроном, думай, пожалста. А?

Базыл поспешно собирал с подоконника бритвенные принадлежности. Чабану не терпелось сесть в розвальни, гикнуть на коней. Но внезапно Базылу захотелось, чтобы Андрей между сборами проверил, как ему запомнились названия некоторых тракторных деталей. Дело в том, что Андрей, не откладывая, взялся за обучение Базыла механизаторскому мастерству.

Вытираясь после бритья полотенцем, Базыл поинтересовался:

— Эй, Андрейка, как его фамилия, куда воду льешь?

— Радиатор. — Андрей мигнул Марату.

— Правильно, — солидно кивнул Базыл, словно не он экзаменовался, а его помощник. — А этот, который шибко крутится?

— Вентилятор.

— Правильно. Эй, Андрейка, заедем к старику Шакену, заберем с собой? А? Совсем близкая дорога — пять километров.

— Близкая, по бездорожью! И что вы о нем всегда беспокоитесь, будто он вам брат родной?

— Ху, даже двоюродный!

Марат сказал, что за Шакеном тоже поехал человек, Базыл будет иметь возможность встретиться с «братом» на вечере.

— Зачем смеяться? У казаха закон такой: один раз видел — знакомый, два раза видел — родня. — И хитровато поглядывал сквозь щелки век. С помощью Фатимы стал объяснять Марату, где какие закуски приготовлены, где бутылки с вином стоят.

А у порога топал ножкой закутанный Рамазан.

— Поехали!

Через десять минут от зимовки понеслась лихая пароконка. Свистнул кнут. Взвизгнули полозья. И Койбогар скрылся за кособоким барханом.

Дома уже никого не было. Переодевшись в праздничное, Андрей вылетел за калитку. На секунду прислушался. В ближнем переулке заливалась русская трехрядка. Коля Запрометов шел с группой молодежи. Глаза у Коли зоркие. Свел мехи.

— Салям, Андрей! Греби к нам... Девушку самую красивую уступим!

— Благодарю, я на самообслуживании...

В клубе — курочке негде клюнуть. В центре большого зала — елка. Места за длинным кумачовым столом занимали члены правления.

Владимир Борисович направился к трибуне. Он долго раскладывал бумаги, словно раздумывал: стоит ли начинать? Потом, уже более решительно, пододвинул ближе к себе стакан с графином.

— Товарищи! Соревнуясь за достойную встречу Нового года, труженики нашей сельхозартели...

Тоскующим взглядом Андрей, прижатый к подоконнику, искал Граню. Не было в зале ее белокурой высоко поднятой головы.

Из дебрей международного положения Заколов возвратился к положению в колхозе. А потом и совсем к цели своего выступления подгреб: начал называть имена передовиков и подарки, которыми они премируются. Отмеченные поднимались на сцену, и председатель, пожимая им руки, вручал подарки.

— Базыл и Фатима Есетовы! Оба — наручными часами...

Зал аплодировал, а растерявшийся Базыл, забыв о ступенях, вспрыгнул прямо на сцену, вызвав этим еще больше хлопки.

— Ветланов Андрей! Библиотечкой из художественных книг...

Не ожидавший этого Андрей подпрыгнул, загорячился, точно боясь, что его перебьют.

— Не за что, товарищи! Отказываюсь... Дяде Базылу — понятно, заслужил...

— Иди, иди! — зашумели вокруг. — Брось фордыбачиться.

— Брезгуешь пятирублевым подарком?

Андрею будто горящего бензину плеснули в лицо. «Зачем же так, Павел Кузьмич?!»

— Не возьму. Даже авансом. Рано.

— Правильно, Андрей! — крикнул знакомый голос. — Авансом, на вырост только рубашки беруть, як Владимир Борисович!..

Зал отозвался радостным хохотом на намек Василя. Из рук в руки передавалась связка книг и легла на колени Андрея. Андрей прятался за спинами. Чувствовал он себя так, словно пришел в гости в рубашке наизнанку и только здесь это заметил.

Когда немного успокоился и посмотрел на сцену, там не было ни трибуны, ни стола президиума. Перед сдвинувшимся занавесом стояла Ирина в черном строгом костюме. Начинается! Сейчас появится и Граня. Забыв обо всем, Андрей приподнялся и запросто помахал Ирине, но она вряд ли заметила его. Зато сзади заметили и дернули за пиджак:

— Слушай, у тебя отец стекольщик, что ли? Садись!

Андрей весь подался к сцене, стискивая плечики стула в переднем ряду. По сцене ходила Граня. Она в кожаной куртке. Через плечо портупея. На широком ремне — кобура револьвера.

— Именем пролетарской революции военно-полевой трибунал в составе комиссара полка и назначенных им лиц... постановляет...

Закричать: «Граня! Остановись! Остановись, Граня! Оставайся в жизни навсегда такой, как на сцене!..»

Закрылся занавес. А зал неистовствовал, зал требовал! Смущенные, счастливые артисты выходили к рампе — Граня, Василь в тельняшке, Нюра, игравшая старуху, и — даже Горка Пустобаев — Сиплый, тот, что предал матросский отряд... Если б знали зрители, что после репетиций в клубе Георгий зубрил молитвенник, учил молитвы для поступления в духовную академию...

Пять минут до Нового года! Андрей зажал под мышкой бутылку шампанского и метнулся в зал. Возле елки, взобравшись на стул, привлекла внимание всех снегурочка в голубой маске из картона.

— Граня! Две минуты осталось...

Оглянулась — мягкие припухлые губы, округлый подбородок — Ирина. Она заметила его разочарование. Протянула руку.

Он подхватил, снял Ирину со стула.

— Скажите, где Граня? Вы вместе были...

В любви все становятся эгоистами, думают только о своих переживаниях. Андрей забыл о своем письменном признании Ирине, а она помнила. Задетая его вопросом, девушка остановилась, высвободила руку из его пальцев.

— У меня голова кружится... Сядем...

Андрей был пьян. В руке он волочил за собой бог весть откуда взявшийся лом. Неверными шагами, то и дело оступаясь с тропинки в сугробы, шел к дому бабки Груднихи. Несколько минут назад в клубе появился Мартемьян Евстигнеевич, он увлек Андрея в угол и, дыша в лицо винным перегаром, горько, с пьяной слезой сообщил:

— Поп, Андрюха, уезжает... И Аграфену увозит... Вот она какая история...

И теперь Андрей шел к дому Груднихи, чтобы сокрушить ломом священника, чтобы не отдать ему Грани. У расхлястанных, покосившихся от ветров и времени ворот Груднихи стояла глазастая «Волга», стеклами и никелем отражая звезды и раздобревшую луну. Возле заднего колеса потел шофер, подкачивая осевшую покрышку.