Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
Надоело Терёше слушать бабью болтовню, и решил он незаметно исчезнуть из-под надзора Клавди. А тут скоро и обедня началась. Народ снова туго набился в монастырский храм. Клавдя встала у самого притвора на виду у всех входящих и выходящих. Ни Терёшки, ни Фроси поблизости она не заметила. Фрося ещё во время заутрени купила нарочно двухрублёвую толстую свечку и, поставив её перед иконой какого-то святого, загадала: если свеча догорит до самого конца или, не догоревши, погаснет — значит мужу быть убитому на войне. Если же свечки хватит на всю обедню, да сама она не потухнет, — значит никакой беды не приключится. К счастью Фроси, свеча была из сорта дорогих, хорошего воска, и таяла медленно.
Забыв, наконец, о своих домочадцах, Клавдя задумалась о себе. Она крестилась, отвешивая поясные поклоны, и вспоминала полувековую девичью жизнь. Вспомнила, как в далёком детстве она вскочила на запятки саней к проезжему мужику и тот спьяна кнутом выхлестнул ей глаз. Выросла — кривую, некрасивую деваху, как по уговору, обошли женихи. Зато в доме у брата Михайлы она никогда не была лишней. Работала до упаду, вынянчила Еньку, двух дочерей вдовца Михайлы, с Терёшкой нянчилась и вот теперь привезла его в монастырь.
Однако где же он, чертёнок? Может, бегает по закоулкам? Может, безобразит, шельмец?..
Между тем, скрывшись от тётки, Терёша выбрался за монастырскую ограду и побежал на берег Кушты любоваться на окрестности. Половодье у озера подперло реку. Вода вышла из берегов, залила прибрежный кустарник и какие-то монастырские строения. В затопленном позеленевшем ивняке плескались крупные щуки, весело полоскались дворовые гуси, и, будто бранясь между собой, крякали утки.
День был тёплый, солнечный, а незнакомая местность вокруг столь привлекательна, что Терёше никак не хотелось итти молиться. Да и молиться-то ему было не о чем.
«Пусть стараются Клавдя с Фросей, а мне-то что? Всё равно, чего бы я и хотел, у бога не вымолишь. Лучше поброжу вокруг да около», — подумал он и пошёл вдоль берега, мимо множества лодок и карбасов, стоявших на прицепе, мимо развешанных сетей, пахнувших рыбой…
После обедни, обеспокоенная отсутствием племянника и Фроси, Клавдя бросилась их искать. С Фросей она скоро встретилась, а Терёша будто провалился сквозь землю. Спасибо, выручил бородатый лахмокурский рыбак. Заметив взволнованную Клавдю, он ей крикнул:
— Ты чего? Не парня ли своего ищешь?
— Его самого. Не видал ли, где его пёс носит?
— Так бы и говорила, а то бегаешь зря. Ступай, он у меня в карбасе спит. Припекло парня…
XXV
Поездка на Кушту в монастырь не принесла особенных радостей в семью Чеботарёвых. Наоборот, даже, невесть почему, письма от Еньки совсем перестали поступать, и, кроме того, перед страдной летней порой Михайлу постигло несчастье: скатывал он на задворках брёвна в кучу, переломился аншпуг, и тяжёлое восьмивершковое бревно свалилось и придавило ему ногу. По хозяйству работать с больной ногой он не мог, но сидеть за верстаком и сапожничать был в силах. Пришлось порядить на лето работницу и уговаривать невестку Фросю, поскольку она после Еньки осталась не беременна, чтобы потрудилась, не жалея ни рук, ни хребта. Терёша стал подростком, и его теперь заставляли; делать всё, что под силу взрослому. На четырнадцатом году он мог уже косить горбушей не однорушником, а прокосом, размахивая косой направо-налево, косить, не разгибая спины до тех пор, пока не притупится коса и не понадобится поправить её лопаточкой. В косьбе и в уборке сена он, в одних портчонках и рубахе без пояса, казался ловок и неутомим. Когда его видел таким подвижным на работе Алексей Турка, то каждый раз терялся и не знал, то ли хвалить Терёшу за бойкость, то ли ругать, зачем он с детства тратит свою силу на скрягу Михайлу, от которого добра ждать нечего. К вечеру Терёша уставал, кое-как добирался до соломенной постели и засыпал в ту же минуту, едва успев укрыться холщовым пологом от мух и комаров. Он уставал, но рос здоровым, широким в плечах и крепким на руку.
Иногда для забавы на сенокосе мужики подзадоривали ребят бороться и весело наблюдали за их вознёй. Терёша плевал себе на ладони, стискивал ровные, широкие зубы и по-медвежьи, в обхватку, боролся, не уступая ни одному из своих сверстников…
Осенью, когда весь урожай был собран в скирды около гуменника, ночи стали темней и холодней. Вместе с опекуном Терёша ходил сушить снопы в овине. Сушили хворостом и смолистыми пнями. В подовине было тепло, уютно и приятно пахло житом и печёной картошкой. Дым от огня в приземистой и длинной печи послушно тянулся под колосники, проникал в продухи и выходил, расстилаясь за деревней в низине.
Вот они вдвоём в подовине: Терёша, облокотясь на пучок соломы, дремлет, а Михайла, подкидывая в печь прутья, начинает очередную сказку:
— Жил был царь Картаус, по прозванью «Сивый ус». У его была дочь, ни в сказке сказать, ни пером описать… Э, да ты, кажется, спишь? Ну, дрыхни, завтра овин измолотите да с Фроськой на мельницу отправлю, поможешь там ей…
— На мельницу, на ветрянку, к Паше Королёву? — очнувшись, спрашивает Терёша и протирает глаза.
— Нет, придётся на водяную, к Тоболкину, у Королёва дюже завозно, да и ветров нет. На водяную подальше, зато там черёд небольшой, скоро смелете.
— На водяную давно мне хочется, — зевая, говорит Терёша и снова сладко дремлет.
Потом слышится его храпение, а Михайла, подбросив хворосту на огонь, осторожно, чтобы не повредить себе больную ногу, поднимается по лесенке и где-то вверху, просунув руку в отверстие, щупает снопы под колосниками.
На другой день после молотьбы, наевшись картофельных рогулек и горячих капустников, Терёша с Фросей поехали на мельницу. Воз лёгкий, десять вёрст до мельницы они трусили рысцой. Показалась старая, забелённая мучной пылью водяная мельница. Она стояла на речке Кихти. Около мельницы на взгорье новый, под железной крышей дом мельника Тоболкина. Терёше здесь ни разу не приходилось бывать, и потому он с большим желанием и любопытством ехал сюда. Ему очень хотелось видеть и знать, каким способом вода крутит тяжёлые жернова. И вообще водяная мельница в его представлении казалась более интересной, нежели ничем не примечательный Куштский монастырь.
Ещё не доезжая с версту до мельницы, он услышал шум падающей с плотины воды, и сердце его забилось нетерпеливо. Шутка ли, он может потом рассказать ребятам в Попихе, как он управлялся с мешками
