Лев Правдин - Океан Бурь. Книга первая
Заглатывая непрожеванный кусок, Васька невнятно пробормотал:
— Чего там, постою… — А сам подумал: «Не смыться ли? Нет, поймают, народу хоть и много, а тесноты нет. Поймают».
Осторожно присев на самый краешек, покосился на свою собеседницу. Вроде ничего плохого она не думает. Красивенькая. Из-под розовой вязаной шапочки выглядывают темные блестящие завитки волос, а щеки такие розовые, чистые, румяные, ну просто — кукла. В школе так бы и прозвали — «кукла».
Обмахиваясь «Огоньком», как веером, она спросила:
— Куда же ты, мальчик, едешь?
Этот вопрос еще не был продуман, но Васька уже слегка осмелел и бойкой базарной скороговоркой ответил:
— В Крым-пески-туманы-горы…
Она рассмеялась открыто и весело, как девчонка.
— Смешной ты какой-то!
— Я — веселый, — совсем осмелел Васька. — Охота мне в теплых странах пожить.
— Ты беспризорный?
— Нет. Я — самостоятельный.
— Какой же ты самостоятельный? Сам не знаешь, куда едешь. Вот мы с мужем, например, едем на Кавказ. А ты неизвестно куда.
— А там цирк есть?
— Не знаю. Я еще никогда не бывала на Кавказе, наверное, где-нибудь есть.
Васька представлял себе Кавказ, Крым-пески и вообще все «теплые страны» только по халтурным Капитоновым коврам. Там было все: синее море, пальмы с листьями, похожими на искривленные гребенки, толстые красавицы в прозрачных голубых и розовых платьях, а иногда и вовсе без платьев.
— В Теплом городе есть цирк, — сказала «кукла». — Это я знаю. Очень хорошо знаю.
Она почему-то нахмурилась и вздохнула, но Васька не обратил на это никакого внимания. Он пылко заявил:
— Ну вот я и поеду в Теплый город.
— А для чего тебе цирк? — спросила она.
— В артисты поступлю.
— Да ты же еще маленький.
— Ну, тогда в обезьянки. Я способный, я все могу.
Она снова заливисто рассмеялась:
— Нет, ты определенно смешной. О господи, в обезьянки!
Но вдруг, перестав смеяться, она наклонилась к нему и таинственно спросила:
— Ты из дома удрал, да?
— Нет у меня никакого дома, — ответил Васька с такой горькой решительностью, что она сразу же все поняла.
— Убежал. Бедный человечек…
— Дома я был бедный, а сейчас ничего. Сейчас я — житель. Начинающий житель.
— Очень плохо тебе жилось, начинающий житель.
— Чего там, — Васька с отчаянием взмахнул рукой. — Никакой жизни не было…
Она потребовала:
— Расскажи по порядку.
Не очень-то он любил рассказывать о своей жизни. Бесполезное это дело, да и небезопасное. У него не слишком показательная жизнь выдалась. Вот у Вовки Вечканова — это жизнь. Хоть в рамку вставляй всем на удивление. Сучок дубовый…
Но, начиная новую жизнь, Васька решил говорить одну только чистую правду, и поэтому он почти ничего не утаил, разве что самые неприглядные случаи. Да и того, что он сказал, было достаточно для одной ребячьей жизни. Его слушательница загрустила.
— Все-таки лучше бы тебе вернуться к тому милицейскому лейтенанту.
— К дяде Васе? Нет. Теперь он в детский дом меня определит. Или в интернат. А на клоуна учиться надо с детства, а то кости затвердеют.
— Ну зачем же клоуном? — воскликнула она удивленно и даже, кажется, испуганно.
— А что? — удивился Васька. — Вы думаете, что я не смогу?
А она продолжала удивляться:
— Вот еще! Кто это тебя надоумил?
— Мечта такая… — Васька усмехнулся.
Наклонив голову, словно прислушиваясь к каким-то своим тревожным мыслям, она печально говорила:
— Ты еще маленький и не все понимаешь. Мечта… Ты думаешь, клоуну очень жить весело? Был у меня один знакомый клоун… Ох, как мне трудно было с ним!.. — Но тут она вдруг рассмеялась и торопливо прошептала: — Вот идет мой муж. Мы ему ничего не скажем про клоуна. Хорошо? Смотри же…
Муж! Васька насторожился. К ним приближался не очень-то молодой человек в сером пальто и серой каракулевой шапке.
— Занял очередь. Ну как ты тут? Не очень скучала?
— Вот мальчик, — сказала она.
— Мальчик! — воскликнул он восхищенно. — Да неужели? — Смешно двигая бровями, он начал разглядывать Ваську, как что-то очень необыкновенное. — Да, пожалуй, это и в самом деле мальчик.
«Уж не клоун ли это?» — подумал Васька, но «кукла» остановила мужа.
— Я серьезно говорю. Зовут его Васей. Совершенно одинокий. И мечтает сделаться актером.
И она рассказала все, что только что сама узнала от Васьки. Про его нелегкую жизнь и про мечту, которая началась от цирковой обезьянки. И так трогательно все это у нее получалось, так вздрагивал ее нежный голос, что Васька только поеживался. Ему было очень неловко все это выслушивать, так неловко, будто она при всех кормила его с ложечки тепловатой кашкой.
Ему очень хотелось убежать подальше, но теперь, когда только что начиналась новая жизнь, он решил все перетерпеть.
— Да, — проговорил муж, — биография для актера, прямо скажем, самая подходящая. Слушай, а ты не врешь?
— Провалиться мне…
Тот подождал немного, с интересом поглядывая на Ваську, словно ждал — провалится он или нет.
— Не провалился, — серьезно отметил он. — Значит, надо бы тебе помочь…
— Надо, надо! — горячо воскликнула женщина. — Я очень хочу ему помочь.
Он ласково взглянул на нее и восторженно улыбнулся:
— Если королева хочет… Ладно, билет я тебе возьму, но только, — он погрозил Ваське пальцем, — только уговор: ты меня не выдавай. А то что же у нас получается: ты сбежал из дома, а я тебе помог. Меня привлекут за соучастие. Тебе ничего не будет, потому ты — несовершеннолетний. А меня так припекут…
— А я как раз вас и не знаю, — заторопился Васька, опасаясь, как бы неожиданный его благодетель не передумал. — Никого не знаю, никогда не видел, ничего не слышал…
— Ну, я вижу, с тобой не пропадешь. А тебя-то мы запомним. Вот если задуманное сбудется и ты станешь артистом, мы придем к тебе и скажем…
Она перебила мужа:
— Мы скажем: «Здравствуй, Вася!..» — заливисто засмеялась и замахала руками — ну совсем как девчонка. А он говорил: королева!
ВАГОННОЕ ЗНАКОМСТВО
Провожая Ваську до вагона, «куклин» муж так сказал молоденькой проводнице:
— Вот этот мальчишка отстал от мамы. Мы тут собрались и купили ему билет, а вы уж присмотрите, чтобы все было в полном порядке. Едет он до Теплого города. Смотри, Вася, нигде больше не выходи из вагона.
— Беда с этими мальчишками, — сказала проводница и покраснела.
— А что, донимают?
— Да уж… — Она взмахнула фонарем и, строго сдвинув подрисованные бровки, приказала: — Полезай, парень, в вагон. Да чтоб у меня не баловаться! — И добавила: — С мальчишками беда.
Мужчина рассмеялся и добрым голосом заверил:
— Замуж выйдете, все пройдет.
— Посватайтесь.
— Уже женат! — воскликнул он так ликующе, что проводница очень расстроилась.
— Все, кого не встретишь, женаты…
— Вас как зовут?
— Нюра. А что? Да вы не беспокойтесь, доставлю в целости.
— Вот что, Нюра. Это не простой мальчик. Его мать в цирке дрессировщица.
— Ну!! Со зверями?
— Звери у нее всякие, а главное, обезьяны…
— О, господи! — воскликнула Нюра. — Зверей подчиняет, а собственного сына что же?..
— Да так получилось. Вы уж присмотрите. Ну, Вася, будь здоров.
Он подмигнул Ваське и ушел. Нюра посмотрела вслед, потом осветила Ваську своим фонарем и, вздыхая, приказала:
— Иди в вагон. Седьмое купе…
Васька сообразил, что у молоденькой проводницы что-то там не заладилось с личной жизнью, но долго думать ему было некогда — сон мгновенно его свалил. Так намаялся за день, что не слыхал даже обычных поездных шумов, а проснувшись, не сразу сообразил, куда это его занесло. А когда разобрался, то слегка загрустил: один ведь он теперь на всем белом свете! Один, и никому до него дела нет.
Поезд бежит, вагон покачивается, стучат колеса. Пассажиры внизу пьют чай, о чем-то разговаривают и, конечно, не думают о нем. Но это, пожалуй, даже и лучше, что не думают. Не замечают. А то начнутся допросы да соболезнования — этого он хотя и не очень опасался, но не хотел.
И зачем это «куклин» муж сказал, что Васька отстал от матери-дрессировщицы?.. Теперь придется изображать «циркового мальчика».
А может быть, это даже и лучше — ничего не надо придумывать самому, хотя придумывать придется. Не станешь же всем рассказывать о своем бегстве.
Какая же это новая жизнь, если все еще надо изворачиваться и врать? И, как бы отвечая на его мысли, внизу басовито сказали:
— Хватит тебе врать-то.
Осторожно заглянув вниз, Васька увидел немолодого тощего и толстоносого мужчину. Рядом с ним сидела большая, полная женщина с таким белым лицом, словно непропеченный калач, густо обсыпанный мукой. И полные ее руки, обнаженные до локтей, тоже были белые и непропеченные.
