Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
— Вы говорите о Ержане? За что он оскорбил вас? — в голосе Раушан прорвалось волнение. Она испуганно смотрела на Уали.
— Вы его знаете? — настороженно спросил Уали.
— Знаю... Он совсем не такой человек.
Уали понял, что неожиданно для себя хватил через край. Было бы недостойно ревновать Раушан к Ержану. Но внутреннее чутье подсказало ему, что нельзя чернить Ержана в глазах Раушан.
— В общем-то он джигит неплохой. — Уали засмеялся. — Я говорю: джигит. Он еще мальчик. Не будь он мальчишкой, разве он позволил бы себе оскорбить человека, который сделал для него столько добра? Другого я не пощадил бы. Его счастье, что нарвался на меня. Я простил.
— Значит, вы помирились?
— Но я с ним и не ссорился. Стоит ли связываться с мальчишкой? Конечно, я был рассержен и высказал ему все, что думал, надеюсь, что он осознает свою вину. Зазнайство и грубость недопустимы. Но если он не одумается и будет продолжать в таком духе... Военные законы строги.
Раушан почувствовала облегчение оттого, что все кончилось мирно. Она слышала о недоразумении, возникшем между Уали и Ержаном, и будто бы виноват в этом Ержан.
Уали оказался выше Ержана, не обиделся, показав этим, что он человек гуманный и не мелочный. Ержан... симпатичный, хороший Ержан. Характер у него, как у ребенка. Да он и взаправду ребенок. Но... как же это вышло? Ох, сорванец!
Когда парень открылся ей, сердце Раушан дрогнуло, хотя она и не смогла сразу ответить ему. Но возникшее чистое чувство не разгорелось. Ержан должен был увлечь, овладеть сердцем девушки, а он стушевался, вел себя, действительно, как мальчик. Если заговорит... то лучше бы уж молчал! Все какие-то пустяки, никому не интересные. Раушан становилось смешно, когда она слушала эти стеснительные и косноязычные речи. Ержан на два года был старше Раушан, но она считала его ровесником. Она привыкла, привязалась к нему, как к одному из своих многих школьных друзей. Она даже стала забывать о его любовном признании. «Хороший товарищ», — думала она о Ержане. Романы и поэмы, которыми она увлекалась, рисовали ей будущего героя сердца в облике человека исключительного, выдающегося. Он должен был появиться из другого круга людей. И это ее ожидание исключительного человека, эта ее мечта заглушили зарождавшееся чувство к Ержану. Он был слишком обыкновенный. Юности свойственна наивность. А наивность часто приносит разочарования.
К Уали Раушан относилась двойственно. Когда она увидела его в первый раз... Раушан и не помнит, как это произошло. Не заметила. Кажется, по дороге на фронт, в эшелоне, она однажды почувствовала на себе долгий взгляд этого джигита. Девушка невольно обернулась, скользнув по нему глазами. Как будто она встречала его раньше. Ей стало не по себе под его оценивающим взглядом. Этот взгляд ей не понравился. Позднее она слышала, что Уали самый образованный человек не только в полку, но и во всей дивизии, что он читал лекции в институте. Да, на свете много образованных людей. И что же? Но... Раушан окончила школу в маленьком городке, где не было высшего учебного заведения. Был только техникум. В тот год, когда Раушан собиралась поступить в институт, началась война. Она была начитанна, тянулась к знаниям: она и близко не видела живых ученых, которые казались ей избранниками жизни. Познакомившись с Уали, Раушан прониклась к нему благоговейным уважением. Первое неприятное впечатление сгладилось.
— Над чем ты задумалась, Раушан? — спросил Уали, невольно любуясь ею.'
Раушан отвела глаза:
— Ни о чем. Просто так.
Уали взял кончики пальцев Раушан и осторожно стал гладить ее руку. Он заговорил с грустью:
— Раушан. Все мои горькие раздумья, мои надежды, стремления... я говорил тебе о них. Мне казалось, что я стою между смертью и жизнью, и вот в такой час судьба столкнула меня с тобой... Кого я ждал, кого я жаждал? Только тебя, мою единственную. Теперь я знаю это и вручаю мою жизнь тебе. Скажи мне одно слово. Только одно...
Его горячая рука, ласкавшая ее пальцы, коснулась кисти, потом локтя. Раушан не смотрела на него, но чувствовала его взгляд, слышала его дыхание. Сердце ее откликалось ему. Но она не знала Уали. Нет, нет, он так и остался для нее загадкой. Кто он? Сильный, правдивый человек, или у него какие-то задние мысли? Он то отталкивал Раушан, то манил еще больше.
— Завтра я в бою, я буду видеть перед собой твой образ, и мои губы будут шептать твое имя. И мой первый подвиг я посвящаю тебе. Будь же моей вдохновительницей, моим светом!
Зрачки Раушан расширились. Она боялась его, и ей было страшно, что он уйдет. Сделав над собой усилие, она пробормотала:
— Я... не знаю, что вам ответить. Подождите.
— Не сдерживай своего чувства, Раушан. Одним коротким словом ты можешь осчастливить меня. Но если скажешь «нет», моя жизнь потеряет всякий смысл. И я без жалости подставлю свою грудь под пули...
— Уали... я...
Дальше — полубеспамятство, как в минуты между сном и явью. Временами Раушан казалось, что она стремительно падает с высоты. А потом — что плывет на мягком пуховом облаке. Поцелуи Уали и запах табака кружили ей голову. Перед ней вдруг возникло его красное лицо, нестерпимый блеск глаз. Она слышала его шепот: «Светик мой», «Душа моя»... Прикосновения его рук обжигали ее, парализовали волю. Раушан ужаснулась, увидев, как Уали, одною рукою держа ее в объятиях, другой закинул крючок на двери. Не давая ей опомниться, он целовал ее. У него был немалый опыт, у этого джигита.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Василий Кусков был человек скромный. Иной сказал бы — робкий человек. В самом деле: нерешительный, застенчивый взгляд, неуверенные движения, глуховатый голос делали его незаметным. Но те, кому ежедневно приходилось сталкиваться с ним на работе, вскоре убеждались, что этого человека легко не сломишь и с пути не собьешь. С первой встречи он не запоминался. Но стоило сойтись с ним короче, как уже возникала невольная привязанность, и тогда обнаруживалось, что в Василии Кускове живет спокойная, собранная сила.
На фронте характер Василия изменился. Он испытал всю меру скорби, вызванной отступлением к столице. «Надо быть жестоким к врагу», — сказал он себе. И это был наказ сердца. День ото дня укреплять, закалять волю отступающей обескровленной роты — такую задачу он поставил перед собой. Он стремился держать всех солдат и командиров в неослабной подтянутости. Строгий к другим, прежде всего он был строг к самому себе. Когда он ставил перед бойцами задачу, то, прежде всего, стараясь уяснить степень ее трудности, примерял задачу к себе. «Как бы я сам поступил? Смог бы выполнить это требование?» Являясь зачинателем дела, он прежде всего не щадил себя.
Василий разделял вместе с солдатами все тяжести и опасности. Неизменно и придирчиво он следил, чтобы еду и боеприпасы доставляли на передовую своевременно. Нерадивых или беззаботных старшин не миловал. И пользовался каждой свободной минутой, чтобы обойти бойцов и поговорить с ними, посоветоваться с ротным командиром о плане предстоящего боя. Никогда, даже под огнем, не видели его суетливым.
Солдатам Кусков полюбился. Стоило произнести кому-нибудь «наш политрук», и лица сразу светлели.
После партийного бюро Василий Кусков был не в духе. Он не смог принять участия в проверке инцидента, а комиссар Жакыпов, вытряхнув зерно, положил на стол лишь одну шелуху. Кусков выступил резко, чувствуя, что это история грязная и ее необходимо пресечь. Не зная подробностей, он говорил, правда, несколько отвлеченно. Но разве сейчас время копаться в грязном белье?
Кусков долго не мог успокоиться. Он не терпел неопределенных, двусмысленных положений. Он упрекал себя: «Да и ты тоже хорош. Политический руководитель! Вынес решение! А если Ержан не виноват? Тогда какое у него сейчас состояние, об этом ты подумал?»
Когда командиры разошлись, Василий наедине поговорил со Стрелковым.
Сначала Стрелков не соглашался с доводами политрука, потом крепко призадумался:
— Да... да. За этим что-то кроется. Говоря без утайки, я тоже недоволен выступлением Жакыпова. Уж слишком он прямолинеен. Правда, обстановка трудная. Нет времени поглубже вникать.
Брови Стрелкова сошлись к переносице.
— Время, время... Как бы это не превратилось у нас в пустую отговорку, — он, закинув руки за спину, щелкнул пальцами. — Я вот что думаю. Не поговорить ли тебе с Кайсаровым по душам? По виду он честный парень. Попробуй вызвать его на откровенность. Ему, конечно, невесело сейчас. Поддержи.
Кусков в тот день избегал встречи с Ержаном — он считал, что Ержану лучше побыть одному, собраться с мыслями и успокоиться.
Взвод укрепился на краю деревни. У стен домов бойцы вырыли окопы; в окнах установили пулеметы. Со вчерашнего дня противник то пристреливался, то предпринимал мелкие атаки. После полудня наступило затишье. Бойцы взвода Ержана вылезли из окопов, уселись возле дома.
Кусков, подойдя, спросил у Бондаренко, чистившего винтовку:
