Анатолий Буйлов - Тигроловы
Когда все уже улеглись, Савелий окликнул егеря:
— Слышь-ка, Сидор Петрович! Матрасов, я смотрю, у тебя много, и гостиница, говоришь, в той половине, — значит, стало быть, частенько к тебе гости наезжают?
— Гости-то? Да как сказать, — Барсуков беспокойно заворочался, тяжко заскрипели под его грузным телом тугие пружины. — Смотря по сезону: весной на пантовку приезжают. Летом — никого нету, один я тут. Осенью, в сентябре-октябре, опять наезжают на изюбриный гон, есть такие любители в трубу изюбра подманить, ну, зимой частенько наезжают...
— Ну и как, ты с имя ладишь, нет? Среди ихней братии и приверед поди немало?
— Привереды? Привереды есть! — Егерь вздохнул и вдруг, что-то вспомнив, хохотнул: — Да вот, кстати, недавно одного такого привереду привозили сюда. Ва-ажная птица! Два мужика бегают вокруг него на цыпочках. А сам-то — смотреть не на что: сморчок сморчком, живчик худющий! Издалека приехал. Изюбра пожелал убить, намекнул мне. Хорошо, говорю, будет сделано, есть у меня место, завтра отведу туда. Как же! Оказывается, он мечтает походить по уссурийской тайге один и изюбра тоже один, собственноручно, убить мечтает. Вот задача! Это, говорю, для него невозможно будет... Надо сделать — устроить! Ну, утром собрались, повез я их по дороге к перевалу. Высадил. Дорога чистая, снегом покрытая, неезженая, через нее изюбриные наброды. Вот, говорю, Эдуард Константинович, идите по этой дороге тихонечко и смотрите вперед: здесь часто изюбры вдоль дороги аралию грызут да и лежат тут же, — может, подфартит вам на счастье, а мы, говорю, будем тут вас дожидаться, как только выстрел услышим — сразу подъедем. Ну, прошел он метров полсотни, однако машет рукой мне. Подбегаю, думал, забыл он что, ан нет, показывает на след и говорит с тревогой: «Кажется, Сидор Петрович, этот след не изюбриный, не кабан ли это секач прошел через дорогу?» Да нет, говорю, Эдуард Константинович, это не секач, это мой сосед Никифор прогуливается тут; он, говорю, хороший джентльмен — не только человека не тронет, но даже и его добычу обходит стороной. «Какой еще Никифор? — недовольно спрашивает. — Это ведь заказник! И никаким Никифорам тут браконьерничать разрешения нет. Так-то вы участок охраняете?!» — Егерь опять хохотнул, поскрипел пружинами, подтыкая под бока одеяло, возбужденно и весело продолжал: — Ну, стало быть, слушал, слушал я его да и говорю: Никифор-то, говорю, Эдуард Константинович, тигр-самец. Он тут прошел... Что тут сделалось! Смотрю — побелел мужичок, заозирался вокруг да и говорит эдак вежливо: вы, говорит, Сидор Петрович, возвращайтесь к вездеходу и следуйте на нем от меня на дистанции видимости. А то человек я для тайги неопытный, неровен час, заблужусь, придется вам меня разыскивать, а это ни для вас, ни для меня непростительно. Ну я было хотел возразить: дескать, какая же это охота, ежели вездеход греметь будет! Ну, однако, ума хватило смолчать. Ну вот, отпустил я его метров на двести и поехал тихонько за ним. Километра два проехал, смотрю — назад идет, к вездеходу. Притомился! Костер развели, коньячку выпили, закусили плотненько. Дальше поехали. Он впереди крадется с ружьем, ажно на цыпочках привстает — добычу высматривает. А я сзади на всю тайгу гусеницами лязгаю, на малом газу соляром ее окуриваю.
— Да неужто и в сам деле, как рассказываешь, было? — не поверил Савелий.
— Да чтоб мне провалиться на этом месте, если вру! Километров шесть по дороге этак прошли, три раза костер разжигали, коньяк пили, колбаской копченой закусывали. Неужели врать я буду? — Голос егеря звучал обиженно.
— Да я не в том смысле, что не верю, — поправился Савелий. — Просто чудно! Ишшо не слыхал подобного.
— Дайте вы дальше человеку дорассказать! — нетерпеливо перебил отца Николай.
— Ну так вот, ребятки! — взбодренный вниманием слушателей, продолжал егерь. — Таким вот макаром проохотились мы два дня, а у гостя времени было на кордоне три дня всего, ну, он и занервничал. Помощнички его ко мне: «Выручайте, Сидор Петрович. Надо уважить, нельзя его отпускать с плохим настроением, надо, чтобы он непременно этого треклятого изюбра увидал хоть одним глазком и стрельнул бы в него!» — «Да где ж я ему этого изюбра достану — его же к дереву не привяжешь». — «Надо достать и привязать, Сидор Петрович!» Ну, что тут делать? Стоп — сам себе думаю! А не попробовать ли и в самом деле привязать?.. Зову шофера его, сели в машину — по газам и вверх, на перевал. Есть у меня там в конце дороги солонец заветный, около него чистины — на триста метров все видать кругом. Там и зимой, и летом изюбры держатся. Повезло! Убил! Небольшого бычка-сайка, рожки трехконцовые. Ну и на том спасибо. Приподнял я этого изюбришку, к дереву прислонил слегка, снизу палками подпер, ну, чтобы только стоял, не падал. Так рассчитал: ежели жаканом саданет по нему, то чтобы от удара упал непременно. А чтобы за ночь не завонял, брюхо ему пропорол, газы выпустил и в ребрах ножом дырьев наделал. К машине вернулся, шофер спрашивает: «Кого стрелял?» — «Рябчика, кого еще? Много знать будешь — быстро состаришься...» Вы еще не спите там? — забеспокоился егерь.
— Слушаем, слушаем, дальше сказывай, — успокоил его Савелий.
— Ну, вот, утром гости опять ко мне: «Что делать будем?» Спокойно, говорю, ребята, все будет на высшем уровне, только ежели что увидите не так — никаких вопросов не задавайте. Гляжу — ничего не поняли, а все равно кивают. Ну и ладно — поехали. Доехали до того места, где машина стояла, тут и остановил я вездеход. Слезайте, говорю, Эдуард Константинович, дальше мы с вами пешком пойдем, по новому методу попробуем охотиться: вы стрелок, а я ваш заряжающий и телохранитель. Ну, пошли. Веду его чуть в стороне от моего вчерашнего следа. Подходим к тому месту. Ну, думаю, не дай бог, упал изюбр, тогда придется провести гостя мимо, а самому быстренько поднять опять это чучело да новый заход сделать. Подходим. Вижу — стоит изюбр. Толкаю в бок охотника, шепчу ему: «Эдуард Константинович! Гляньте вон туда — кажется, изюбр стоит?» Глянул он, затрясся, ружье к плечу да как шарахнет из обоих стволов. Изюбр как стоял, так и стоит, не шелохнувшись. Он в него — откуда прыть взялась, перезарядил да вторым залпом, да третьим, а изюбр стоит! Примерз он там, что ли, сукин сын? Или зацепился за что-то? Снял я карабин, думаю: сейчас шарахну его пулей в голову по кости — вот и будет толчок. Однако, смотрю, изюбр мой как раз в тот момент, когда гость гильзы стреляные вынимал, завалился на бок. Ну, слава богу! Тут я кричу: «Убил, убил!» И — галопом через кусты к убитому. Подбежал к нему, палки, подпорки разбросал, на снегу свои вчерашние следы затоптал, чтобы не понял гость ничего. А тут и он прибежал, глаза выпучил, тоже бегает вокруг изюбра, рукой машет да взахлеб рассказывает, как он увидел этого изюбра и как всадил в него все шесть пуль. Вот, говорю ему, вы свое дело сделали, Эдуард Константинович, остальное я сам проверну — работа эта грязная, нудная! А вы идите пока к вездеходу, костерок, чаек и все такое прочее сообразите, а я тем временем освежую его, рожки вам, как трофей, сохраню. Ушел, слава богу! Однако через полчаса привел свою свиту показать изюбра, не вытерпел, а я уж к тому времени освежевал его и мясо шкурой накрыл. Ноги с камусами содрать не смог. Задубел изюбр, обрезал их по суставам и тоже в мясо под шкуру положил.
— Стало быть, уехал он довольный? — спросил Савелий.
— Вполне! И рога, и камус, и мясо увез.
— Ну, известное дело, начальники к нашему делу неспособные.
— Не скажи, Савелий Макарович, не скажи! — возразил егерь. — Один другому разница. Вот один приезжал, так тот, как приехал, наутро ружьишко на плечо и в тайгу один, без провожатого. А в сумерки мы уж из ракетницы собирались стрелять, думали — заблудился, а он приносит в рюкзаке освежеванное мясо кабанчика-прошлогодка. Пуда два тащил с самого перевала.
— Ну, бог с имя, — сказал сонно Савелий. — Спать будем.
* * *Утром Евтей повел тигроловов прямо к следу того тигра-самца, который перешел дорогу неподалеку от перекрестка.
— Незачем нам по проселочной дороге подыматься, — сказал он. — Наша это тигрица в том месте дорогу перешла, туда и было ее направление, а следов тигрят энтот егерь-барсук просто не заметил: ежели на вездеходе разъезжать по дорогам да с кабинки выглядывать — проглядишь что угодно.
Так и оказалось, как предполагал Евтей: тигрица перевела молодых тигров через дорогу, пересекла пойму, поднялась на склоны сопок, заросших кедрово-лиственным лесом, и здесь, в небольшом светлом распадке, задавила чушку, от которой осталась только половина рыла, несколько обглоданных розоватых костей да ворох грубой шерсти на утоптанном до желтизны снегу. От этой давленины потянулась тигриная тропа, уже отпечатанная на последней, десятидневной давности, пороше. Тигроловы шли по ней, не сбавляя шагов. Рано еще было радоваться недельной давности следам: за это время звери могли уйти далеко. И все-таки по ясным, четким следам идти стало легче, точно сил прибавилось.
