Николай Воронов - Макушка лета
— Женились?
— Банально.
— Вечно прекрасно!
— Из-за личного?
— Боитесь личного, как энцефалита?
— Что касается личного, покуда не увлекало.
— Обычно общественно значимое в одной горсти с лично значимым.
— Надеюсь, ваше обобщение не претендует на абсолют?
— Вы не смогли вернуться в институт, потому что...
— Я занимался важной проблемой. Покуда она еще существует, правда, острота уже не та. Возможно, по причине усталости и, вероятно, смирения. Проблема, повторяю, важная, притом в объеме страны и планеты.
— Конкретно?
— Как-нибудь при случае.
— Случай может не случиться.
Обида, похоже, распространилась на весь объем его грудной клетки. Дыхание стало младенчески коротким, верхушечным.
Он сказал:
— Почему-то считается в порядке вещей жить лишь для себя. Когда кто-то посвящает себя по внутренней потребности только другим, со всех сторон сочувственные вздохи, подозрения: не болен ли психически — или восторженные ахи: «Ах, мол, какое самоотрешение!» Я уж не говорю о том, что бранят тебя альтруистом, будто альтруизм не самопожертвование без корысти и тщеславия, а нечто вроде алкогольного индивидуализма.
— Не сердитесь, Виктор Васильевич, ненароком...
— «Ненароком»? То ли объяснение? В свою очередь и вы не сердитесь на прямоту. Вы равняетесь на привычное, на тенденцию к едва ли не кастовой стабильности дел и положений. В ваших глазах я мальчишка и, но всей вероятности, недоучка?
— Недоучку отрицаю, мальчишкой нахожу.
— Перед тем, как Марат Денисович назначил меня своим заместителем, некоторые из крупных администраторов завода пытались ему помешать.
— Каким образом?
— Знаете ведь, как создается атмосфера определенного мнения.
— По-разному создается.
— Тут было по этапам. Нет законченного высшего образования.
— Вы, наверно, кому-то сказали, что не собираетесь кончать институт?
— Не говорил. Самое-то главное: они побаивались за свое ретроградство организаторов. Им абы все шло так, как шло. Молод. Начнет преобразовывать.
— А я встречала молодых ретроградов, противодействовавших новаторам преклонного возраста.
— Молодость олицетворяла и будет олицетворять революционность.
— Ничто не абсолютно, и любое поколение неоднородно.
— Согласен. И тем не менее настаиваю на расторможении молодости. Генри Форд, когда после второй мировой войны его империю начал лихорадить кризис, подпитал свою администрацию десятком молодых людей. Взял из состава военно-воздушных сил. Между прочим, автомобилестроение было для них столь же незнаемой областью, как не знает большинство человечества звездного неба. Ради объективности скажу: молодежь у нас пользуется преимущественным правом на романтику преодоления трудностей. Возьмите труднейшую стройку — молодежь! Тот же великий БАМ — это мы!
— И вполне справедливо: первопроходцы, первооткрыватели обычно полны неизрасходованного здоровья. Разумеется, я уловила то, на чем вы настаиваете. Как-то я знакомилась с анкетированием, проведенным среди молодых специалистов на металлургическом комбинате. На вопрос, каковой им видится служебная динамика, они отвечали: бесперспективной или патологически вялой, потому что все ключевые посты заняты и очень надолго представителями старшего поколения и отчасти среднего. Пока, мол, выбьешься — покатит за сорок, и желание полета пройдет, и на крыло вставать трудно, разве чтоб переброситься от сарая до озера и обратно, как это еще могут делать домашние гуси. Выводы, конечно, болевые, однако опираются они на пессимистическую статичность, а не на неустанный оптимизм. Кстати, Виктор Васильевич, я полагаю, что довод в пользу выдвижения молодых объясняется не столько вашей личной молодостью, сколько...
— Прежде всего тем, что молодость опирается на покуда не избытую мозговую и физическую силу...
— То, что вы говорите, в основном верно, но почему-то в вашем голосе возникают элегические интонации, распространяющиеся на все возрасты, кроме молодого. Пожалуй, точнее: тональность эпитафии, наподобие вот этой... Некогда, по моим сведениям, она украшала чью-то каменную плиту на кладбище Донского монастыря. «Дорогой отец, спи спокойно, да только, смотри, больше никогда не просыпайся».
— Вы восприняли т а к сожаление. Сожаление, что возраст избывает первоначальные свойства — то же здоровье, ту же отзывчивость, ту же любознательность. Согласитесь: студенчество испытывает огромное тяготение к философии, к поэзии, к науке... Знание этих областей духа у значительной части стариков является остаточным знанием юности. Прошу вас не путать практическую осведомленность с истинной образованностью — она прибывает с годами — и, понятно, с интеллектуальностью. Согласитесь: интеллектуальность берет начало в образованности и обогащается размышлениями.
— О, да!
— И сразу ирония. Напрасно. К вопросу о достоинствах молодости. Некоторые из них превосходно сформулировал Бернар Гурней в книге «Введение в науку управления». Молодой, по Гурнею, несет в себе прекрасное диалектическое взаимоисключение: «...он хочет интегрироваться, адаптироваться, и в то же время противится этому». Он с ходу вбирает качества и привычки среды управления, упивается новым положением. Он избирает примеры для следования. Но вместе с тем он стремится полагаться на собственные идеалы, посматривает свысока на зубробизонов руководящего мира, срезается с ними, бунтует, мечется, кается и очаровывается образом собственных намерений, поступков, осуществленных мыслей.
— Виктор Васильевич, вы лично для чего пришли в сферу управления?
— Просто Марат Денисович поручил мне социологическую службу завода, или, как мы говорим для общепонятности, службу человечности. Эта служба составляет и претворяет в жизнь план социального развития всего заводского коллектива. Положения в плане самые насущные: внимание к условиям труда, к бытоустройству, образованию, доходам всего коллектива, каждой семьи, отдельной личности. Было здесь пренебрежение к быту человека. Жилье строили, но маловато, не предусматривались важные современные удобства. Худо было с яслями и детскими садами. Совсем не было базы отдыха за городом. Мало-помалу мы преодолеваем эту трудность. Кстати, недавно один рецензент, разбирая роман о рабочем поселке тридцатых годов, изгалялся над автором за то, что тот изобразил тяготы с питанием и жильем в те годы. Автор изобразил трудовой героизм, но и сильно нарисовал бытейский героизм. До этого почти все писали о том, что создание индустрии потребовало великой доблести в труде. Автор же романа сознательно изобразил жизнь в быту тоже как подвиг ради создания индустриального могущества Родины. Рецензент называет этот подвиг «желудочным бытом». Он обожает оперяться цитатами, даже, прошу прощения, кое-куда их вставляет, чтобы думать, что управляет собой во время полета на рецензентской метле. Он помнит слова Маркса: чтобы заниматься творчеством, надо иметь пищу, жилье и обувь, а делает вид, что не помнит. Индустриализация была трудовым творчеством рабочих, которое совершалось с подвигом в труде и быту. Все это я говорю к тому, что намерен послужить новому отношению к людям труда. Фу, что-то я ударился в словесный плакат.
— Нормально: полемика и выработка свежих гуманистических принципов. Я не могу не радоваться таким вещам. Идет серьезный процесс: добиваясь все большей отдачи от труда, все пристальней занимаются развитием быта и учреждений культуры в каждой из производственных зон. Но, увы, он требует настоятельного внедрения. Есть металлургический гигант. Он дает в год два миллиарда прибыли. Директор гиганта оченно даже гордится ею. Однажды в очередной раз он запустил в представление журналистов этот двухмиллиардный спутник. Испокон веку металлургия считалась нерентабельной. И вдруг такое волшебное достижение. Ясно, восторги! Среди нас была телевизионная дева. Природа иногда шалит: выталкивает в жизнь, как Венеру из пены морской, раскрасавиц, по-мужски умных. Но их ум словно бы действует за солнечной дымкой инфантильной женственности, так что не всегда и разберешь, детское ли это озарение или мудрость, окутанная непроизвольным кокетством. Телевизионная дева и спрашивает, отодвигая со щек русалочьи волосы: «Сколько вы тратите в год на культуру?» Директор дергается плечом и головой, по причине собственного величия дергается, и ответствует: «На социально-культурные мероприятия мы отводим пять миллионов рублей». — «Ах, пять миллионов?!» — полувопрошает телевизионная дева. Опять отодвигает длиннющие волосы, оригинально так — пястями.
Ситчиков улыбается, а через мгновение становится виновато-серьезным.
— Промышленную и строительную индустрию более или менее создали. Предстоит достигнуть равновесия между нею и службой человечности. Под службой человечности я подразумеваю индустрию отдыха, а главное — всестороннюю заботу о личности и коллективе. Вот взять вас, Инна Андреевна. Вы знаете страну, пишете книги. Одно из достоинств ваших книг: высокая плотность информации.
