Александр Чаковский - Дороги, которые мы выбираем

На этот раз Трифонов отодвинул тетрадку и поднял голову.

— Сядь, товарищ Арефьев, — сказал он. — Сядь. В ногах, говорят, правды нет.

— Ну так ты выдай мне ее, эту правду, не держи взаперти, выдай!

— Тебе как: навынос или распивочно, как в «шайбе» бывало?

— Шутишь, — с горечью сказал я, — спектакль разыгрываешь? Диалог начальника строительства с партийным секретарем? Начальник орет, петушится, а секретарь все знает наперед, солидно молчит и хранит высшую мудрость? Так вот, положи ее на стол, эту мудрость, самое время приспело!

— Я рабочий человек, Андрей, — тихо сказал Трифонов, — и спектакли разыгрывать не умею. И мудрости тебе никакой выложить не могу, вот так: открыть кубышку и выложить. Нет у меня такой кубышки… Самому еще кое-что продумать надо. Да и времени сейчас нет. Он посмотрел на часы. — Сними-ка с двери крючок, я на шесть кое-кого из этих молодчиков пригласил.

— Сюда?!

— А куда же? Что же, мне их на квартиру к себе приглашать, что ли?

— Мне… присутствовать?

— А почему же нет? Ты член бюро.

— Да, но я начальник строительства… администратор, хозяин, как говорится.

— Хозяин, говоришь? — неожиданно сурово спросил меня Трифонов. — Над кем ты хозяин?!

Я хотел ответить, что сказал это просто так, в шутку, что у меня и в мыслях не было всерьез себя хозяином называть, но в эту минуту появился Чурин.

— Ровно шесть! — с вызовом объявил он, заголяя руку и выставляя вперед запястье с часами.

— А я вас, Чурин, не звал, — спокойно заметил Трифонов, не поднимаясь со своего места.

— Знаю, известно, — поспешно воскликнул Чурин, — незваный гость хуже татарина! А только, гражданин секретарь, они, татары-то, и незваными являлись. Было такое время на святой Руси. Знаю, не меня ждали. Но только те не придут. Ясно? — многозначительно добавил он.

— Запугал? — спросил Трифонов, вставая и подходя к Чурину. — Ну так вот, с тобой говорить нам не о чем… А теперь уходи. Все.

Несколько мгновений Чурин стоял, ничего не говоря. Потом усмехнулся:

— Что ж, секретарь, насильно, говорят, мил не будешь. Будем считать, разговор не состоялся.

— Я других ждал, — сказал Трифонов, когда Чурин ушел. — Не пришли… Запугал он их, знаю уголовные повадки. А я думал, придут, найдут силы, положатся на советскую власть. Не пришли… Эх, нет у нас среди тех бетонщиков коммунистов!..

Он помолчал немного, нахмурился.

— Что ж, значит мы пойдем к ним. Пошли, Андрей.

— Куда? — не понял я.

— С рабочим классом разговаривать. Пошли.

И Трифонов резким движением открыл ящик стола, сбросил в него свои бумаги, потом встал и направился к двери.

Рабочие-бетонщики жили в общежитии. Им не хватало комнат в домах, которые нам удалось построить внепланово благодаря помощи обкома. Количество рабочих на нашем туннеле все росло, пришлось наскоро построить еще большое общежитие. В нем и жили бетонщики.

…По дороге к общежитию Трифонов не произнес ни слова. Он сосредоточенно шагал, глядя себе под коги, подняв воротник своего короткого пальто и засунув руки в карманы. Я еле поспевал за ним.

Подойдя к длинному одноэтажному дощатому зданию общежития, Трифонов поднялся на крыльцо, не вынимая рук из карманов, плечом толкнул дверь и вошел в узкий полутемный коридор. Я шел за ним.

Перед дверью, за которой жили бетонщики из третьей бригады, Трифонов остановился. Некоторое время он словно размышлял о чем-то и без стука, резким движением толкнул дверь.

…В большой, сплошь заставленной койками комнате было много людей. Сдвинув койки, они расположились полукругом. В центре на табуретке сидел Чу-рин и что-то говорил.

Наше появление оборвало его на полуслове. Все головы обернулись к нам. Несколько секунд бетонщики молчали. Потом раздались два-три неуверенных голоса:

— Заходите… Чего ж…

Мы вошли. Чурин, уперев руки в колена, с подчеркнутым безразличием смотрел куда-то мимо нас, в пространство.

— Видно, мы помешали оратору, — сказал Трифонов, — прервали… Да вы, — обратился он к Чурину, — продолжайте. Мы подождем. Не к спеху.

Он снял пальто, аккуратно сложил его и положил на табуретку.

Чурин принял вызов. Он посмотрел на Трифонова в упор и нагло улыбнулся:

— А нам, товарищ секретарь, тоже не к спеху. Свои маловажные мысли всегда сумеем произнести. А вот начальство, оно ждать не любит. Так что просим!

Он встал, сделал шутовской взмах рукой, приглашая Трифонова занять табуретку, и примостился на одной из коек.

— Что ж, спасибо за уважение, — точно не замечая чуринской иронии, ответил Трифонов, не спеша прошел в круг и сел на табуретку. Я по-прежнему стоял у двери, опершись о ее косяк.

— Разговор, собственно, будет не мой, — продолжал Трифонов. — Вот товарищ Арефьев вернулся из Москвы с новостями. Хочет вам рассказать, как дальше будем туннель строить. Давай, Андрей Васильевич, рассказывай…

Это было для меня совершенно неожиданным. Он мог бы предупредить меня. А так я даже и обдумать ничего не успел. Кроме того, из моего рассказа всем станет ясно, что объем работы для бетонщиков, в ближайшее время сократится еще больше, это не поднимет дух собравшихся здесь людей. И, наконец, я мог себе представить, о чем здесь разглагольствовал Чурин. Вряд ли после его «беседы» обстановка могла бы называться благоприятной для деловых информации… Все эти мысли одна за другой промелькнули в моем сознании.

— Что ж, начинай! — требовательно и, как мне показалось, даже сердито прозвучал голос Трифонова,

Я вошёл в полукруг:

— Если действительно есть желание послушать, я готов доложить…

Я старался говорить как можно более кратко. В нескольких словах рассказал, как и почему родилась у нас идея штангового крепления как я в Москве добился разрешения провести эту идею в жизнь. Затем я уже более подробно остановился на мерах, которые мы принимаем, чтобы дать возможность бетонщикам — всем, кто пожелает, — получить вторую специальность.

Я закончил свое сообщение с отчетливым ощущением, что никакой пользы оно не принесло.

— Может быть, вопросы будут к товарищу Арефьеву? — спросил Трифонов.

Все молчали.

И тогда снова раздался голос Чурина.

— Что ж, — сказал он, вставая с койки, — дело ясное. Что это за штанги и будет ли от них толк, не нам судить: не обучены. А то, что бетонщикам полная хана, — это стопроцентный факт. А тут еще курсы выдумали — бетонщиков на бурильщиков переучивать. Опять, значит, месяц в кулак свищи.

Я обратился к Чурину:

— Ну а разве плохо приобрести вторую специальность? И что вы будете делать, если мы откажемся от бетонирования? Уедете, на другую стройку? Будете тратить деньги на переезд, устройство? Но какой же в этом смысл? Гораздо выгоднее остаться у нас и получить вторую специальность.

Мне хотелось сказать о другом. О позоре рвачества, дезертирства. О том, что значит для всего рабочего коллектива наш туннель. О том, как, приобретя вторую профессию — бурильщиков, бетонщики быстро наверстают все, что потеряли во время вынужденных Простоев. Я был готов взять карандаш и бумагу, сделать расчеты и доказать свою правоту. Часов бы не пожалел, чтобы убедить любого рабочего нашей стройки в том, что трудности преодолимы.

Но я сознавал всю бесполезность подобного разговора с Чуриным. Он вел себя не как советский рабочий, а как хулиган и шантажист.

— Ты нам, начальник, эти уговоры брось! — крикнул Чурин. — Сладко, говорят, пела пташечка!

В первую минуту я не понял причину этого внезапного истерического выкрика. Я осознал ее только мгновением позже. Конечно, Чурину была невыгодна та спокойная атмосфера, которая начала ощущаться в этой комнате после моих слов. Он хотел искусственно. накалить ее. Но нет, я не поддамся на чуринскую провокацию!

— Все, Чурин? — спросил Трифонов.

— Зачем все? — пожал плечами Чурин. — Это я так, ко всеобщему сведению произнес. А вопрос мой другой. Вот вы, товарищ начальник, из Москвы возвратились, из столицы, так сказать, нашей родины. Я, например, да и, многие из тех, что в этой комнате сидят, давно уж, по причинам известным, этой столицы не видели.

Он подмигнул, прищурился и обвел взглядом собравшихся.

— Так вот, любопытно узнать, что там в Москве разные люди думают: куда дальше грести будем и куда, как говорится, причаливать? Мы хоть люди совсем беспартийные, однако интересуемся. Вот и весь мой вопрос. — Чурин опять уселся.

«А что, если и впрямь рассказать им все, что я пережил там, в Москве?» — подумал я.

Но будут ли слушать? Ведь здесь люди таких трудных судеб: часть бывших заключенных — «указ-ников», малоквалифицированные рабочие, занятые, по-видимому, одной лишь мыслью — о своем заработке. Затронут ли их мои слова? И все же я должен говорить. Должен. В этой комнате — не один Чурин.