Анатолий Дементьев - Прииск в тайге
— Пора и спать, однако, — сказал Буйный. — Ты ложись, Олюшка, а я схожу лошадей посмотреть.
Иван проверил, на месте ли оставшиеся в лагере кони, положил в костер сырое бревешко и залез в палатку.
…Перед рассветом, когда особенно крепок сон, через изгородь плетневского двора переметнулась человеческая фигура. Неизвестный, крадучись, подобрался к большой палатке. Оттуда доносилось мерное похрапывание. Человек бесшумно отогнул полог, скользнул в палатку. В темноте смутно вырисовывались фигуры спящих: большая и рядом маленькая. Человек сделал шаг, второй; занес руку, в которой слабо блеснула сталь охотничьего ножа. В ту же секунду он, дико вскрикнув, упал, опрокинутый рассвирепевшей Вьюгой. Сбросив с себя лайку, неизвестный быстро поднялся и, не теряя времени на поиски ножа, выхватил револьвер. Прозвучало несколько беспорядочных выстрелов. Но Буйный уже вскочил с постели, бросился на стрелявшего, выбил из его рук оружие, смял, придавил к земле. Собака, рыча, металась вокруг боровшихся людей. В ней клокотала злоба. Испуганная Ольга ничего не могла понять.
— Вздуй-ка огня, — прохрипел Иван, сидя верхом на противнике и заламывая ему руки за спину? Ольга вернулась с горящей лучиной, поднесла ее к лицу неизвестного. Тот бешено закрутил головой.
— Авдей! — изумленно вскрикнули Иван и Ольга, признав штейгера. Буйный так растерялся, что едва не выпустил негодяя. — Ты что же это, гад, наделал?
В прыгающем свете лучины злобно сверкнули глаза Авдея. Он изогнулся, пытаясь сбросить сидевшего на нем Буйного. Тот удержался, выхватил горящую лучину из руки жены, поднес к лицу Зотова.
— Дай-ка я погляжу на тебя, красавец. Чего морду-то воротишь? От меня не уйдешь, подлый ты человек.
Штейгер, вращая налитыми кровью глазами, дернулся, борода его попала в огонь. Запахло жженым волосом. То ли боль придала Авдею силы, то ли он успел отдохнуть, но Иван Тимофеевич вдруг слетел на землю. Лучина, выпав из его руки, угодила на землю и погасла. Буйный снова бросился на Зотова, с маху ударил его кулаком по голове и оглушенного потащил из палатки. Ольга, наскоро одетая, дрожащими руками подкладывала в костер мелко наколотое смолье. Пламя взметнулось к небу, ярко осветило двор. Полотенцем штейгеру связали за спиной руки, и теперь он лежал, не двигаясь, поняв, что сопротивление бесполезно. Зато Буйный, глядя на поверженного врага, распалялся все больше.
— Убить хотел, сволочь? — гудел он. — Сонных? Башку расшибу вдребезги. Как бешеную собаку прикончу. — И угрожающе поднимал кулак.
— Подожди, Ваня, — вмешалась Ольга, видя, что муж и в самом деле готов выполнить угрозу. — Пусть скажет, где остальные, что с ними.
— Верно, — опомнился Иван. — Говори, гад, где они? Ну!
— Сдохли! — зло выкрикнул Авдей. — Все сдохли. Как псы. Все вы подохнете, сволочи красные, голодранцы проклятые. Мало я вас перевел в восемнадцатом… Золота захотели? Будет вам золото…
Буйный бросился к Зотову и, наверное, на этот раз вышиб бы из него дух вон, но Ольга подскочила к мужу, повисла на его руке.
— Опомнись, Ваня! Нельзя!
— Пусти! Задушу гада!
— Не пущу, Ваня, нельзя. Ну успокойся. С ним другие будут говорить. Этот человек еще пригодится. Надо узнать, кто его подослал.
— Он, подлюга, моих товарищей извел.
Зотов, посеревший от животного страха, тревожно следил за Иваном. Он молчал, поняв, что еще одно слово — и для него все кончится. Иван Тимофеевич уступил жене, сел у костра спиной к штейгеру.
А через час на взмыленном Буланом прискакал Плетнев. Еще издали он увидел связанного Зотова. Бросив шатавшуюся от усталости лошадь, таежник пошел к палаткам, тяжело передвигая затекшие от долгой езды ноги.
— Как у вас тут? — с трудом шевеля запекшимися губами, хрипло спросил он. — А я… опоздал…
Ольга взяла охотника за руку, усадила рядом с собой, налила оставшегося с вечера чаю. Никита с жадностью выпил и попросил еще.
— Где остальные? — Буйный заглянул в осунувшееся, черное от пыли лицо Плетнева. — Что он с ними сделал? — Иван кивнул на штейгера.
— Александр Васильич и Алексей ранены. С ними осталась Елена Васильевна. Зотов пытался нас всех перестрелять.
Иван Тимофеевич снова сжал пальцы в кулаки. Ольга строго взглянула на него. Иван угрюмо уставился на костер.
— Где же они остались?
— Там, — неопределенно показал охотник на тайгу. — Им надо помочь. У них нет лошадей.
— Отдохнешь, поедем с тобой за ними, — Буйный поднялся и пошел к лошадям.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Третий день подряд лил мелкий дождь. Переставал на короткое время и снова поливал тайгу. С востока, из-за гор, все наплывали и наплывали серые, низкие, похожие на густой дым тучи. Они стлались над самыми вершинами деревьев и без конца сеяли водяную пыль. В тайге стало серо, уныло, будто осенью.
Непогода не удержала разведчиков в лагере. Захватив одну палатку, часть инструментов и провизии, Майский, Буйный и Мельникова уехали на таежную речку, чтобы продолжать разведку золотоносного района. Раненого Каргаполова поместили в избе. За ним ухаживали Дымова и Никита. Рана Майского опасений не внушала, и Александр решительно отказался остаться в лагере, говоря, что из-за царапины совестно лежать в постели, когда ждут дела. Ольгу огорчало, что начальник отряда пренебрег ее заботами. По простоте своей Дымова думала: вот и пригодились ее лекарские познания, теперь она по-настоящему нужна в отряде. Маленькая женщина почти не отходила от пастели Каргаполова и благодаря ее уходу Алексей быстро поправлялся. Все это время Зотова держали в амбаре под замком. Там было темно, свет проникал только в редкие щели. Руки арестанту сковали короткой, тонкой, но прочной цепочкой, ею пользовались раньше при стреноживании Буланого. Буйный предлагал и на ноги надеть цепь, но Майский воспротивился.
— И так не убежит.
— Плохо ты его знаешь, Александр Васильич, — возражал бывший пулеметчик. — Этакий варнак и с цепями уйдет.
Ивану удалось настоять на своем: скоро на ногах Зотова тоже позвякивала цепь.
— Так-то вернее, — удовлетворенно сказал Буйный, убирая инструмент. — Теперь никуда не денется.
Присматривать за бывшим штейгером и носить ему пищу пришлось Дымовой. Перед отъездом на таежную речку Майский попробовал поговорить с Зотовым, узнать, что его побудило пойти на столь дикий поступок, но «цыган» встретил горного инженера холодной злобой и не ответил ни на один вопрос.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — насмешливо сказал Авдей. — Одно тебе посоветую: уходи-ка из тайги пока цел, не то плохо кончишь.
С Ольгой штейгер говорил охотно, хотя она его ни о чем не спрашивала. В первые дни заключения Авдей, наговаривал женщине разные гадости. Но Дымова будто не слышала, молча ставила миску с едой, хлеб, чай и молча уходила. Однажды «цыган» встретил ее подозрительно ласково. Ольга удивленно взглянула на арестанта, насторожилась. Зотов сидел на охапке сена, тихо покачивался, звеня цепочкой и говорил, не сводя взгляда с женщины:
— Ты на меня не серчай. И за то, что тогда было, и за мои обидные слова. Все это по дурости, с горя, с тоски. Люблю тебя, вот и вся причина. Не веришь? Истинный бог, люблю. Прямо скажу: много у меня перебывало баб, только сердце ни одна по-настоящему не задела. А вот тебя встретил… Скажи слово — на край света пойду за тобой, до конца дней рабом твоим стану. Ноги тебе мыть буду и ту воду пить. Аль я тебе старым кажусь? А ведь ежели по справедливости рассудить, так и старому человеку ласки хочется… Как бы мы зажили с тобой! Иван-то не любит тебя, опостылела ему ты, как сынка-то не уберегла. Сам говорил…
По лицу Дымовой заходили красные пятна, мелко задрожали руки. Она уронила глиняную кружку. Кружка разбилась. Женщина наклонилась, подбирая осколки. А в уши лез вкрадчивый голос Авдея, перешедшего на шепот:
— Не такого мужика надо тебе, Ольга. Не пара ты Ивану. Плюнь на него, брось, бежим отсюдова. Помоги мне. Когда все спать будут, принеси напильничек да дверь-то не закрывай. Харчей на дорогу собери. Лошадей возьмем и уедем. А? Ты ведь пожалела меня тогда, я видел. Все это ради тебя натворил, а вот теперь за любовь-то и страдаю. Ежели по совести рассудить, так ты, Олюшка, виновница. Ты и выручай.
Ольга не поднимала головы, молчала.
— Такую жизнь я тебе сотворю — во сне не приснится. У меня золотишко припрятано, хватит на первое время, а там, как этих голодранцев разгонят, еще найдем. Чего же молчишь? Скажи хоть слово.
Дымова собрала в подол платья осколки разбитой кружки и, шатаясь, пошла к двери.
— Ты подумай, — несся ей вслед горячий шепот Авдея. — Слышишь, Оля, подумай. А если кому скажешь про наш разговор — не сдобровать тебе. Руки у меня длинные, везде достану. Табачку и спичек принеси, покурить смерть как охота.
