Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 2)

Инал продолжал:

—  Нам говорят: шариат — дерево, корни которого подорваны, еще стоит. Давайте, мол, подождем. Пусть оно само рухнет. Мол, с зеленого ореха кожицу снимешь, повредишь плод. Но сколько нужно ждать, чтобы попробовать плод на вкус? Сколько? Да поймите же вы и пойми ты, Казгирей, что Советское государство включает в себя многие народы. И все эти народы идут вперед. И вот народы уходят, а кабардинский народ будет сидеть у мечетей. И чеченцы, и ингуши, и осетины будут издеваться над нами: глядите, кабардинцы сидят вокруг своего усохшего шариатского дерева и молятся аллаху, ждут, когда созреет орех.

В толпе рассмеялись.

—  Пойми, Казгирей, молитва — плохое средство борьбы. — Инал наконец овладел собой, говорил воодушевленно, но почти спокойно. — Шариат — дерево ядовитое. Как хочешь, а ядовитые деревья мы срубим и взрастим новый плодоносный сад. Неужели ты, Казгирей, сам не хочешь стать одним из садовников? Школа — это питомник, где выращивают саженцы. Мы поручили этот питомник тебе. И не надо будоражить умы детей (да и стариков) болтовней о разных тенях, о разных воронах — не стоит! Валлаги! Брось! Брось оглядываться на прошлое, Казгирей! Будь истинным большевиком! Разве не знаешь, что в народе теперь говорят так: «Слово большевика стало равносильно слову аллаха»?

Инал высоко поднял руку, сжимая кулак, воодушевление распирало его, ему нужно было сказать что-то властное и громкое, и, покачивая над головой кулаком, он закричал:

—  Кто не поймет этого, пусть пеняет на себя!

Но вот Инал кончил, опустил руку, отступил шаг назад, как бы давая место Казгирею.

Тот не заставил себя ждать:

— Да, Инал. Я долго не забуду твою позу. Слыхал я, не скрою, слыхал от самого Тагира, будто уполномоченный по строительству агрогорода задумал уже сейчас поставить тебе памятник на площади нового городка. Не знаю, удастся ли это. До сих пор кабардинцы не знали даже такого слова — памятник... Ну что же, первый памятник — тебе! И если когда-нибудь и в самом деле мы увидим такой памятник, если это случится, то, Инал, тебя изобразят именно таким, каким мы видели сейчас.

Легким движением Казгирей воспроизвел позу Инала. Он сделал это так искусно, что невозможно было не засмеяться, рассмеялись даже некоторые из сторонников Маремканова.

—  Подождите, не шумите. — Казгирей продолжал, меняя тон, теперь он говорил строго и назидательно: — Тебя, Инал, изобразят таким, как я показал, именно таким, потому что ты сам подсказываешь это, возносишь над людьми прежде всего тяжесть кулака, руководишь и властвуешь, действуя грубой силой. И хороший художник, если ему выпадет честь высекать твой монумент, конечно, невольно выразит именно эту сторону твоего характера. Для этого ему даже не нужно тонкого инструмента. А кстати говоря, высекая фигуру, художник только вначале работает молотком, потом ему нужен тончайший инструмент, чтобы отшлифовать произведение. И вот разница между моим пониманием действительности и твоим, Инал, кроется в этом.

Инал совсем помрачнел. Такой дерзости он от Матханова не ожидал, он едва сдерживался, не зная, кто более ненавистен ему в эту минуту — Казгирей или Тагир, подложивший ему такую свинью.

—  Грубая сила уступает место разуму, — продолжал Матханов, — ибо началась борьба за сердца и души людей. Социализм — произведение величайшее, произведение, создаваемое умом и талантом народа. Бить в душу кулаком — только повредишь делу. Агрогород — это хорошая книга. Эта книга действительно прояснит многое в сознании людей, но насилие не может сделать то, что сделало бы просвещение. Вот почему не надо торопиться. Можно ли зазвать людей на дорогу, которая проходит по трупам ближних? Человек предпочитает самостоятельно выбирать дорогу. Об этом говорится даже в сказках и легендах всех народов. Не нужно людям навязывать выбор, не нужно за жаждущего решать, когда ему пить воду, а когда вино, пресное или кислое молоко... А главное, не нужно толкать старика прикладом в спину. Не лучше ли подать ему руку?

Все вокруг помоста, казалось, взорвалось., Люди, сидевшие в седлах, размахивали уже не плетками, а кинжалами и орали на все голоса:

—  Аллах доволен тобою, Казгирей! У тебя не голова — кусок солнца! Не нужно отца прогонять от сына, сына отрывать от отца...

Сторонники Маремканова ожидали, что скажет Инал.

И вот Инал снова выступил навстречу и, можно сказать, наперерез Казгирею. Лицо его налилось кровью, кулаки сжались. О, он еще доберется до этого угодливого Тагира! Невежественный, грубый льстец. Сколько раз ему, Иналу, уже приходилось подавлять в нем рьяную глупость! Но кто это заставляет его, Инала, все-таки заговорить так, как не хотелось ему говорить? Матханов! Все он! Так пускай же он слышит все, что побуждают Инала сказать огонь в крови и честь революционера-марксиста.

—  Так... Так... Буруновцы с вилами в руках, с кинжалами и ножами идут на штурм исполкома, хотят резать нас. И это, заявляет Матханов, дорога, которую люди сами выбрали. Толпа бросает в нас булыжниками. Что это? По мнению Матханова, это работа художника. Нет, это топор, а не ювелирный труд. Необузданная стихия, а не разум. И ты предлагаешь, чтобы мы миловали тех, кто в нас стреляет. Ты на стороне тех, кто вчера осаждал исполком. Ты с ними — и в партии тебе делать нечего!..

Наступила тишина. Казалось, Инал победил. Казалось, Казгирей действительно должен сделать выбор — либо сойти с помоста, либо протянуть руку Иналу. Многие, и прежде других Шруков и Каранашев, вскочили со скамей, подступили к самому Матханову, угрожая ему. Не спрашивая разрешения председателя, Шруков вышел вперед:

—  Иди к ним!.. Ты, Казгирей, не в свою стаю попал. А у нас есть головной журавль. Недаром говорят, если во главе стаи орел, стая берет высоту, если во главе стаи ворон, стая сядет на падаль. Да, Казгирей, мы обманулись в тебе. Ты не должен пачкать собою партию. И я вношу предложение — вычистить его!

Поднялся и Астемир:

—  Я не могу поддержать Туто Шрукова. Я против его предложения. Но я хочу задать Казгирею один вопрос, вернее, — Астемир от волнения сказал не совсем то, что считал нужным сказать, — я хочу задать вопрос сначала Иналу. Разве не то же самое происходит сейчас по всей стране? Разве не сошлись по всей стране старое и новое для последней схватки? Значит ли это, что сгоряча, наобум, не дорожа действительной ценностью людей, мы можем бросаться ими? Нет, я против таких скороспелых решений! Тут легко вместе со старым зерном выбросить новое. На правах председателя комиссии я отклоняю предложение Шрукова.

Шум не унимался. Казгирей продолжал стоять у края помоста — бледный, готовый ко всему. Зазвенел упавший со стола графин.

Можно было ожидать всего, но только не того, что произошло в следующее мгновение. Инал глубоко вздохнул, поднял голову и сказал спокойно, твердо, во весь голос:

—   Я согласен с Астемиром.

Как и накануне, Инала искренне и учтиво приглашали остаться переночевать в Бурунах — лучшая комната в лучшем доме стояла наготове. Но опять-таки, как и накануне, Инал отклонил это приглашение и решил ехать в Нальчик.

Когда кончились все разговоры, уже стояла ночь,..

На дороге за аулом, в степи, было еще темнее. Шофер вел машину осторожно, и все-таки мягкорессорный «линкольн» то и дело глубоко нырял на ухабах. Инал вместе с шофером неотступно всматривался в темноту. Иногда вблизи дороги мелькнет огонек. Иногда на повороте вдруг загорались стекла в лучах ярких фар, загорались и тут же гасли. Слышались петухи. Иногда — очень редко — попадались крестьянские подводы с дровами.

Инал надвинул шапку на лоб, поднял воротник. Клонило ко сну, и Инал устроился поудобней. Ему мерещились недавние картины. Вот в толпе закричали, замахали, вскочили в седла и стали грозить нагайками: «Не трогай Казгирея...» А он сам, Казгирей, высоко поднял голову, поблескивая пенсне, говорит: «Не заноси кулак, а то таким останешься в памяти народа...»

—     Ишь ты, — проворчал Инал, — поза не понравилась! Интересно, каким будешь ты? Еще надо подумать, останешься ли ты в памяти народа...

—     Что ты говоришь? — послышался голос шофера.

Инал очнулся. Машина осторожно въезжала в балку.

ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ, АЛЛАХ РАСПОЛАГАЕТ

Инал был поднят рано на рассвете: на пороге стоял Эльдар, он только что вернулся из Ростова.

Инал уже набрал полную грудь воздуха, уже собирался обрушить на Эльдара все, что заново всколыхнулось в нем.

Эльдар и не подозревал, как близок он к истине, когда попробовал начать свой доклад словами:

—     Валлаги, Инал, человек предполагает, аллах располагает... Вон как обернулись дела. Послушай.

—     Что ж, слушаю, любопытно узнать, что проделал с тобою аллах в Ростове, — сердито заметил Инал.