Василий Шукшин - Киноповести
— Слушай, друг!..— Сеня изобразил на лице небрежность и снисходительность.— У тебя на авторемонтном никого знакомого нету? Пару валов вот так надо. Пол-литра ставлю.
Городской снял со своего плеча Сенину руку.
— Я такими вещами не занимаюсь, товарищ,— сказал он. Потом деловито спросил: — Он сильно злой?
— Кто?
— Секретарь-то?
Сеня посмотрел в глаза городского и опять увидел стройные ряды коленчатых валов на стеллажах.
— Нет, не очень. Бывает хуже. Иди, я тебя подожду здесь. Иди не робей.
Городской поднялся, поправил галстук. Прошелся около двери, подумал...
Дверь неожиданно распахнулась — на пороге стоял секретарь.
— Здравствуйте, товарищ первый секретарь,— негромко и торопливо заговорил усталый, ибо секретарь собирался уходить.— Я по поводу своей жалобы.
Секретарь не разобрал, по какому поводу.
— Что?
— Насчет жалобы. Она теперь в вашем районе живет и...
— Кто живет в нашем районе?
Усталый досадливо поморщился.
— Я вот здесь подробно, в письменной форме...— Он стал вынимать из портфеля листы бумаги.— Целый «Война и мир», хе-хе...
— Вот тут на улице, за углом, прокуратура,— сказал секретарь,— туда.
— Не в этом дело, товарищ секретарь. Они не поймут... Я уже был там.
Секретарь прислонился спиной к дверному косяку.
— Идите. Там все понимают.
Усталый помолчал и дрожащим от обиды голосом сказал:
— Ну что же, пойдем выше.— Повернулся и пошел на выход совсем в другую сторону.— Все забыли!..
— Не туда,— сказал секретарь.— Вон выход-то!
Усталый вернулся. Проходя мимо секретаря, горько прошептал: — А кричим: «Коммунизм! Коммунизм!»
Секретарь проводил его взглядом, повернулся к Сене.
— Кто это, не знаешь?
Сеня пожал плечами.
— А ты чего стоишь тут?
— Уже пошел, все.
Грустный грустно шагал серединой улицы — большой, солидный. Круглая большая голова его сияла на солнце.
Сеня догнал его.
— Разволновался?— спросил он.
— Заелся ваш секретарь-то,— сказал грустный, глядя перед собой.— Заелся.
— Он зашился, а не заелся. Погода вот-вот испортится, а хлеб еще весь на полях. Трудно.
— Всем трудно,— сказал грустный.— У вас чайная где?
— Вот, рядом.
— Заелся, заелся ваш секретарь,— еще раз сказал грустный.— Трудно, конечно, такая власть в руках — редко кто не заестся.
— Ты из города?
— Да.
— У тебя там на авторемонтном никого знакомого нету?
— А что?
— Пару валов надо...
— Волов?
— Валов. Коленчатых.
Грустный человек грустно посмеялся.
— Мне послышалось: волов. Надо подумать.
— Подумай, а?
Подошли тем временем к чайной. Вошли в зал. Грустный сказал:
— Сейчас... Сделаем небольшой забег — что-нибудь сообразим.
— Какой забег?
— В ширину.
Сеня не понял. Грустный опять посмеялся.
— Ну, выпьем по сто пятьдесят... Выражение такое есть.— Он грузно опустился на стул, портфель поставил на стол.— Садись.
— Слушай, тут же нет по сто пятьдесят.
— Как?
— Не продают.
— Тьфу!.. Демократия!
— Красного можно.
— Ну, возьми хоть красного. На деньги.
Сеня принес бутылку вина, стакан.
— А себе стакан!
— Мы же в город поедем. На мотоцикле же. Как я поведу-то?
— А валы-то...— Грустный налил полный стакан, выпил, перекосился...— Ну и гадость!.. Чего только не наделают.— Налил еще полстакана и еще выпил.— От так.
Закурили.
— Валы, говоришь?
— Валы.
— Прямо хоть караул кричи?
— Точно. Погода стоит...
— Мне бы ваши заботы... А на кой они тебе сдались, эти валы?
— Я же тебе объяснял: полетел...
— Нет, я про тебя говорю. Машина-то чья?
— Моя.
— Личная?
— Какая «личная»...
— А, государственная?
— Ну.
— А почему тебе жарко?
— Так я же на ней работаю!
— А ты не работай. Нет валов — загорай. У них же все есть — пусть достанут. Они же самые богатые в мире. Они, вообще, самые свободолюбивые. Законов понаписали — во!— грустный показал рукой высоко над полом.— А все без толку. Что хотят, то делают.
Сеня оглянулся в зал.
— Чего ты орешь-то?
— Братство! Равенство!..— Грустного неудержимо повело. Он еще выпил полстакана.— Они на «Волгах» разъезжают, а мы вкалываем — равенство.
Сене было нехорошо. Он не знал, что делать.
— Брось ты, слушай, чего ты развякался-то? Поедем за валами.
— Вот им, а не валы! Пусть они на своих законах ездят. Я им покажу валы...— Грустный вылил остатки в стакан, выпил.— Пусть они — петушком, петушком... Пошли их к...
— Да мне нужны валы-то, мне-е!— Сеня для убедительности постучал себя пальцем в грудь.
— Вот им — принципиально!— Грустный показал фигу.
— Значит, не поедем?
— Нема дурных, как говорил...
— Что же ты мне, гад, голову морочил? Я счас возьму бутылку, как дам по твоей люстре, чтоб ты у меня рабочее время не отнимал. Трепач.
— Потише, молодой человек. Сопляк. Разговаривать научились! Еще гадом обзывается... Я тебе найду место. Надо честно работать, а не махинациями заниматься!— Грустный явно хотел привлечь внимание тех немногих посетителей, которые были в зале.— А я на махинации не пойду!
Сеня оглянулся — никого знакомых мужиков не было. А одному такую глыбу не свалить. Это, видно, понял и грустный, и это его приободрило.
— Щенок еще, а уже махинациями занимаешься! Химичишь уже... Я вот отведу сейчас в одно место, там тебе покажут валы.
— Вот сука!— удивился Сеня. И хотел было уже идти. И увидел, как в чайную вошел Микола... Повернулся к грустному и коротко и властно скомандовал: — Встать!
Теперь удивился грустный. Маленькие его глаза вовсе сошлись у переносья.
— Что-о?..
— Микола!— позвал Сеня.— Иди-ка сюда, тут твои поршня требуются.
Огромный, грязный Микола пошел к столику...
Грустный трухнул.
— Чего?— спросил Микола.
— Шпион,— показал Сеня на лысого.— Счас мы его ловить будем. Встать!
— Брось дурить-то...
— Микола, ты бери портфель — там факты лежат,— а я буду его окружать.— Сеня двинулся «окружать».
Лысый взял портфель и пошел из чайной.
— Хулиганье, черти.
Сеня провожал его до двери. У двери дал ему хромой ногой пинка под зад.
— От-тюшеньки мои!
Лысый оглянулся во гневе...
— От так!.. по мягкой по твоей!— Сеня еще разок достал лысого.— Микола, иди, тут с моей ногой ничего не сделаешь — она у него как перина. Тут кувалду надо...
Лысый плюнул и ушел от греха подальше.
Все сидевшие в зале с интересом и любопытством наблюдали за этой сценой.
Сеня вернулся к столику, где стоял Микола.
— Ты чо делаешь-то? С ума, что ли, сошел?
— Посулил гад такой вал достать, а сам обманул.
— Какой вал?
— Коленчатый. У нас вал полетел, а запасного нету. У вас нету?
— Что ты!..
— Хоть матушку-репку пой. К Макару, что ли, еще съездить...
— А что это за человек-то был?
— А хрен его знает.
— Так он же тебя счас посадит.
— Не посадит. А в «Заре» нет запасных, не знаешь?
— Ты лучше иди отсюда, он счас с милиционером придет.
Сеня посмотрел в окно, потом на Миколу.
— Да? Вообще-то лучше, конечно, без приключений...— И Сеня скоренько похромал из чайной.
Микола подошел к стойке, посмотрел меню... Задумался, посмотрел в окно и тоже пошел из чайной.
— Еще в свидетели счас запишут,— сказал он буфетчице на прощание.
...Только к вечеру Сеня добыл вал. Но теперь у него стал мотоцикл. Сеня, грязный по уши, копался в нем.
...Микола издалека узнал знакомую маленькую фигурку на дороге. Подъехал, остановился.
— Чего у тебя?
— Прокладку пробило... Зараза. Весь изматерился.
Микола подошел, тоже склонился к мотоциклу.
— Вроде сделаю, начну заводить — чихает пару раз и глохнет.
Микола внимательно исследовал неполадку... Покачал головой.
— Надо новую.
— Надо... Курево есть?
— Есть.
— Давай перекурим это дело.
Микола, вынимая из кармана папиросы, увидел коленчатый вал.
— Достал?
— Достал. Новенький. Если теперь кто сунется еще раз к моей машине, стрелять буду.
— А где достал?
— Тайна, папаша, покрытая мраком.
— Трепло.
— Там больше все равно нету.
...Сидели, курили.
Мимо, по тракту, шли и шли машины, груженные хлебом. Навстречу ехали пустые. А когда машин не было, слышно было, как в сухом теплом воздухе стрекочут кузнечики и заливаются вверху невидимые жаворонки.
Поле за трактом было уже убрано; земля отдыхала от гула машин и тучной ноши своей — хлеба. Только одинокие свежие скирды соломы золотились под солнцем.
