Борис Лапин - Избраное
Тут семинариста и расстреляли.
Нет, пане ворон, не надо мне вашего подарка. Как говорится: серебро да золото тянет казака в болото.
— Ты горрр… горд, как дурень, — сказал ворон, еще более рассердившись. — Хочешь, я сделаю так, что всякое твое желание будет исполняться?
Игнат опять вежливо поблагодарил ворона, но поспешил отказаться.
— Не стою вашей милости, пане ворон, — сказал простодушный гуцул. — Я такого подарка принять не могу. Батько мне, умирая, о подобных делах ничего не говорил. Я ведь сам ничего не желаю. Другое дело — кабы исполнялось желание всякого человека, который со мной заговорит. А то, понимаешь, когда у людей желаний много, они с меня требуют и много работы!
— Ты горрр… гораздо больше мог просить, — сказал ворон. — Но быть по-твоему.
Тут Игнат зашагал домой, удивляясь в душе случившемуся. Не успел он, однако, дойти до своей хаты, как ему повстречался богатый сосед, человек злой и спесивый. Игнат почтительно поклонился ему и сказал:
— Здравствуйте, куме, не угодно ли вам чего-нибудь пожелать?
Сосед презрительно усмехнулся:
— А ты, песья шкура, убирайся со своими дурацкими вопросами прочь! Хотел бы я, чтобы ты улетел за пятьсот миль отсюда! Чтоб тебя вертело, несло и жгло да бросило головой в жито! Впрочем, будьте здоровеньки, куме!
Сосед считал себя очень остроумным.
Не успел он окончить эти слова, как Игнат почувствовал, что какая-то сила завертела его в воздухе. Игната вертело, несло и жгло, и он очутился в груде жита на берегу небольшого горного озера, в воде которого отражались золоченые крыши высокого дворца.
Изумленный Игнат пошел по дороге, выходившей к широким воротам, у которых в будке стоял часовой в высокой шапке с кивером. Игнат спросил:
— Скажите, пожалуйста, добродию: где и в какой местности я нахожусь? Спрашиваю я оттого, что один черный пан одарил меня даром, который может приносить людям пользу. Так вот я хочу знать, что за люди тут живут.
— Драгоценный дар, ты говоришь? — воскликнул часовой. — Ты пришел в надлежащее место! Здесь находится дворец графа Оберзее, кесарского наместника, а будка — там, в стороне от дороги — это таможня на границе швейцарских кантонов. А наш граф Оберзее — первое лицо после кесаря, он имеет право перед кесарем сидеть на табурете. А ты контрабандист и хотел перейти границу без таможенного досмотра, и я тебя представлю на суд его светлости.
Вот какую речь произнес часовой и безо всякой передышки.
Из башни у ворот выскочили тотчас три жандарма. Они схватили Игната и повели во дворец, говоря:
— Если у оборванца есть драгоценный дар, значит он его украл. Следует тебя отправить на трансильванские рудники. Отдай свою драгоценность — и мы тебя выпустим. Ведь тут всего четверть мили до границы. Пара пустяков для такого парня, как ты.
— Я не оборванец, — сказал Игнат, — и не собираюсь за границу, и ничего не крал, а, наоборот, хочу делиться с людьми. Скажите: чего вы желаете?
Жандармы грубо расхохотались и стали толкать Игната палашами. А один из них сказал:
— Вот еще! Сообщи ему желание! Ты, наверно, оборотень и умеешь делать чудеса! В таком разе, господин чудотворец, сделай, пожалуй, чтобы его сиятельство слопал сам себя, а сам стань на его место. Тогда, пожалуй, мы будем тебе повиноваться!
Сказали они это, и Игнат услышал шум во дворце. Из дверей выбежали лакеи и экономы и закричали:
— Помогите! Его светлость граф Оберзее сошел с ума и изволит поедать сам себя. Он начал с пяток и теперь дошел до печени!
Не успел Игнат толком расспросить, как это случилось, как из дворца выбежали секретари, крича:
— Вот новый наместник! Пожалуйте сюда, граф Игнат!
И, схватив за руки, потащили его в зал заседаний.
Игнат нимало не удивился тому, сколько непонятных вещей совершается в один день и подумал: «Ну что ж, если судьба сделала меня графом и наместником, то буду таким наместником, какого еще свет не видал!»
Он много слышал про меттерниховскую полицию. Поэтому он первым делом велел жандармам привести всех кесарских преступников, заключенных в замке Шпильберг. И он отпустил их всех. Затем он велел акцизным чиновникам снять все пошлины, всем судебным приставам — отменить иски, всем архивариусам — сжечь акты на владение недвижимостью, всем офицерам — распустить солдат по домам, всем таможенникам — вывесить на пограничных столбах надпись: «Добро пожаловать!»
Всех осужденных он приказал освободить, всех ожидающих — принять, перед оскорбленными — извиниться. Вот так наместник!
Он отпустил на свободу даже итальянца Джузеппе, знаменитого вора, который был так ловок, что при помощи двух ножей взбирался на самую высокую стену.
Игнат спросил:
— Где ты научился этому искусству?
— В первый раз я применил его, — сказал Джузеппе, — когда пришлось снимать с виселицы моего брата, который был повешен в Медоне за то, что нарисовал карикатуру на Серого Нетопыря. Мой брат был кормильцем семьи, и я часто упражняюсь в своем искусстве, взбираясь на стены дворцов, где живут придворные баре.
Вся Австрия — Верхняя и Нижняя, а также Штирия и Мадьярщина, не говоря уже о Карпатах, — вся Австрия, как есть, волновалась и была встревожена правлением графа Игната.
Однажды после полудня, когда он разбирал дела в главной своей канцелярии, с улицы вбежало несколько крестьян (часовые ведь не стояли теперь у ворот, вход во дворец был свободен).
— Ваше сиятельство! — кричали они. — Сюда идет Серый Нетопырь. Меттерних послал, свое войско, чтобы наказать тебя за то, что ты изгнал жандармов из Верхней и Нижней Австрии.
— Вот невидаль! — сказал Игнат. — А мы никаких Нетопырей сюда не пустим. Скорей пожелай, пане брате, чтобы войско было разбито.
Крестьянин, не знавший его тайны, нетерпеливо ответил:
— Смеешься, ваше сиятельство! Прикажи нам, что делать. От чужих желаний помощи не жди, живи своим разумом.
Игнат пытался остановить неосторожного болтуна, но было поздно: словами «от чужих желаний помощи не жди» крестьянин разрушил чары ворона, и люди вокруг Игната не могли больше совершать чудеса.
Войско Меттерниха подошло ко дворцовым воротам. Игнату пришлось бы плохо, если бы Джузеппе, отпущенный им на свободу, не пробрался с помощью двух ножей в окно большого зала.
Кто смог подняться, может и спуститься. Джузеппе подхватил гуцула на плечи и перенес его на землю, пока жандармы не успели окружить дворец.
Срубил себе Игнат палку, разулся, сапоги перекинул через спину — очень уж хороши были австрийские сапожки, просто жалко топтать! — и зашагал по дороге, громко распевая.
А вот и его песня:
Гуцульская дорога,Теснины дубняка,Развейте хоть немногоЗаботу казака!
Кругом лежат обрывы —Костей не соберешь!Течет внизу бурливыйКрасавец Черемош.
Из стран, где все иначе,Я снова к вам пришел.Видал края богаче,Но лучше не нашел!
И дубы и райны,Подковы синих гор —Окраин УкраиныЛесистый кругозор.
Садочек у порога…И зори… и семья…Карпатская дорога —Ты родина моя!
Через месяц Игнат пришел на границу Восточных Бескид.
Добравшись до озера Шибене, он стал спускаться вдоль реки Черемош, по направлению к своему селу. Дорога ничуть не изменилась: те же лесистые горы вокруг, и узкие каменистые поля, и пастбища, и сеножати. Только сам Игнат изменился, вы бы теперь не узнали его: взгляд у него был такой суровый и непокорный!
Дойдя до первых плетней, Игнат сел на камень и осмотрелся по сторонам. Вот и бузиновый куст, под которым лежал вороненок.
Но птицы уже там не было, и дерева, на котором помещалось воронье гнездо, тоже не было: его срубили и пень выжгли.
А потом Игнат прошел по селу. Видно, много лет прошло с тех пор, как Игнат пропал отсюда. Все соседи Игната перемерли, а в хате его жил другой человек.
1940
Человек из стены
Сентябрьская буря 1939 года застала меня и шофера Полосухина в степи. Это было на пятом году моей службы в министерстве дорог и перевозок Монгольской народной республики. Местность, куда нас занес случай, считается самым непривлекательным участком пустыни Гоби: каменистая, мрачная, поросшая верблюжьей колючкой и лишаем.
Мы попали туда благодаря стечению обстоятельств, которые я сейчас изложу. 22 сентября мы — выехали из Улан-Батора на восток, держа путь в Тамцык-Булак (или Тамцак, как его называют некоторые, — пустынный казарменный городок, ставший известным во время событий на Халхин-голе, когда там ютились прифронтовые учреждения). Все хорошие машины были в разъезде, и начальник приказал мне взять из гаража автомобиль, носивший у нас название «реликвии» или «драндулета». Это была дряхлая, доживающая свой век машина, какие можно встретить только в глубине азиатских степей. Лет двенадцать тому назад она считалась украшением Улан-Батора. Она была выпущена фирмой в серии «Д», специально предназначенной для работы в условиях пустыни. «Марка проверена при большом сахарском и ливийском пробегах, а также в походе через Мато-Гроссе и аргентинскую пампу», — утверждал проспект, присланный в министерство. Я видел эту машину на старой фотографии — элегантный желтый «додж», с высоким шасси, позволявшим переправляться через неглубокие реки в брод, с электропечкой, с мощными рессорами, ослаблявшими толчки, с квадратными выемками на подножках, куда ставились «танкеты», вместительные резервуары для горючего…
