Владимир Вещунов - Дикий селезень. Сиротская зима (повести)

Завгар, вручая Забутину премию в честь Первого мая, по-жеребячьи выставив крупные прокуренные зубы, хохмил:

— Материальное поощрение, Михаил Георгиевич, не тратить попусту. Вскорости оно тебе может ой как пригодиться. Не выдержит твоя Машка праздничной разлуки, разворотит стойло, вышибет ворота и потарахтит встречать тебя по утрянке после праздника. А тебе гараж восстанавливать…

Тут уж посыпались шоферские шуточки:

— У Машки не заржавеет.

— Ничего, Миха, в беде не оставим, скинемся на ворота.

Михаил тепло улыбнулся, вспомнив свою Машку…

Внезапно соседская дверь распахнулась и, — извиваясь змеей в чешуйчато-блестком платье, вылетела Ритка. Она выронила черный старомодный ридикюль, и, — прогнувшись, уперлась руками в железный угольник плиты. Извернувшись, подхватила ридикюль за обшелушившийся ремешок, оттолкнулась худой задницей от печки.

— Все, старый хрыч, хватит с меня, понял?

Михаил встал навстречу Витаминычу, который точно филин растопорщил сталистые брови и щелкал подтяжками по животу.

— Витаминыч, ты чего сычишься спозаранку?

Тот сделал отстраняющий жест рукой, не твое, мол, дело — не суйся, куда не просят, и замахнулся на Ритку.

Михаил отпихнул старика и, испугавшись резкости своей, вдруг с удивлением понял, что девица в его защите вовсе не нуждалась.

Намотав на руку ремешок, она небрежно помахивала ридикюлем в металлическом окладе.

— Ты-то бы не лез. Надо, я и сама за себя постою. Подними старикана: зашиб в натуре. — Ритка кивнула на печь, возле которой на коленях корчился Витаминыч, обеими руками хватаясь за живот.

— Сосед! — Михаил бросился поднимать его. — Что с тобой? Извини, не хотел. Ей-бо, не хотел. — Он с осуждением посмотрел на Ритку, которая деловито рылась в ридикюле, — да помиритесь же вы, ей-богу. Что вам делить? — усадил Витаминыча на свое место. — Ритка, ну чего ты? Миритесь!

— Ну давай, сестренка, мир, дружба, гастроль, — оживился Витаминыч, подавая ей руку.

Ритка помялась, положила ридикюль на плиту и вихлевато подошла к столу.

— Ну давай, давай, братец.

Витаминыч резко поднялся и грубо дернул Ритку за руку:

— Пойдем, сеструха! Рано еще.

— Час от часу не легче. Действительно гастроли. Гастроль… гастроль… — заторможенно повторил Михаил слово Витаминыча. Ему стало неуютно, будто не дома он, а на вокзале. Он же наметил много дел, чтобы жилось ему иначе. Но тогда была Ирина…

— Ой, сынок, что у нас в квартире творится, что творится… Витаминыча-то забрали. Ушел с утра — нет и нет. А потом дружок его, Прип, заявился. «Взяли, говорит, на месте преступления». Такой человек, а до чего додумался! Бельишко исподнее женское то дворам собирывал. Вот до чего водка доводит. Брата посадили, а Ритка с кавалерами забутылнвает. Ни стыда ни совести. Шары налила и посмеивается. Что будет, что будет?

Михаил вошел в комнату Витаминыча. Ритка, сидевшая на коленях у белобрысого, рабочего вида, разомлевшего мужика, соскользнула на свободный стул и включила магнитофон, который без спросу взяла у Забутиных.

Мы студентами были.Мы друг друга любили…

— поплыл ее зазывный голос, записанный на ленту. Этот стих и волнующий девичий голос, обещающий каждому, кто его слышал, радость любовных утех, бередил Михаилу сердце. Свое шестимесячное студенчество он толком не понял, и теперь без Ирины оно казалось ему той единственной настоящей жизнью, где есть счастье учебы, товарищества. И голос, напевающий стишок, лился оттуда, из несбывшегося, и принадлежал не Ритке, нет, а любимой девушке, скромной, милой, нежной, похожей на Ирину…

Михаил не мог понять, как Ритка может так душевно читать стихи, что душу наизнанку выворачивает…

Ритка круто, по-мужски сунула поллитровку в стакан, щедро вывалила остаток водки и протянула Михаилу:

— Штрафную, Мишаня.

— Пей, земеля, мы еще ящик можем закупить. — Белобрысый вместе с мятым носовым платком достал из замазученного кармана скомканные, как грязные тряпицы, денежные бумажки, взвесил их на черной клешневатой ручище и по-доминошному впечатал в стол: — Раз пошла такая пьянка — режь последний огурец!

Ритка по-свойски подмигнула Михаилу, мол, раскололся мужик, теперь гульнем без оглядки. Прип вбил в Михаила, точно гвоздь, свой презрительный, с ленцой взгляд. Тот отвел Риткину руку со стаканом.

Белобрысый, похоже, увидел в Михаиле соперника и как-то трезво, оценивающе посмотрел на него. Искоса жестким взглядом Михаил отвел настырный прищур белобрысого и отодвинул ворох денег, который тот подсунул ему под руки: не сгоняешь ли за горючим?

— Что с Витаминычем? — не спросил, а потребовал ответа Михаил.

Ритка вопросительно взглянула на Припа: расскажи, дескать, что стряслось, но тот лениво скривился и еще шире развалился на диване, буду, мол, перед всякими рот раскрывать.

— Холостая я, Мишенька, свободная. — Ритка еще раз подмигнула и обняла белобрысого.

— А ты что, за Витаминычем замужем была? — Михаила начинали злить ее довольные, неуместные ужимки.

Девица на какое-то время смешалась, покраснела.

— Сам знаешь, как Витаминыч пас меня, продыху не давал, хуже мужа. — И вдруг сгребла с комода какие-то тряпки и швырнула их на стол: — Полюбуйся, чем братец занимался. Достукался полковничек. Покроет Припа — полчервонца схлопочет. Заложит — половину скостят. Хотя такого ветродуя попробуй залови. — Ритка обласкала Припа взглядом.

Тот осклабился и помаячил белобрысому: дескать, дай закурить. Мужик оторопело переводил потухшие, уже не масленые глаза с девицы на Припа, с того на Михаила и на жест Припа сжался и отдернул руку от денег, которые, видно, собирался забрать.

— Бери, бери, мужик. Твои — чего ты? — успокоил его Михаил. — Домой неси, домой. Дети поди есть.

Белобрысый суетливо стал рассовывать по карманам замусоленные бумажки.

— Ну ты, положь на место, гегемон, — лениво выжевал Прип. Хотя этого Михаил ждал, он не помнил, как выдохнул: «Н-не в-вякай!» — и наотмашь с оттягом хрястнул Припа кулаком в переносицу.

Хватаясь за глаза, Прип откинулся назад, вздрыгнул ногами и подковкой каблука задел Михаила за коленную чашечку.

Глаза у Припа были целые, но, к его ужасу, не видели: он их заляпал кровью, которая, загустев, тяжело слепила веки. Ожидая, что Забутин нападет снова, Прип сучил ногами и закрывал локтем ощеренное, залитое кровью лицо.

Ритка, скользнувшая к нему на диван, попала в «ножницы», когда приятель ее, подумавший, что на него нападают, отчаянно стриганул ногами. Она выскользнула у него из ног под стол и выползла уже рядом с помертвевшим от страха белобрысым и, цепляясь за него, стала подниматься.

Прыгающим голосом Михаил едва выговорил:

— Ритка, смойте ему кровь и выпроводите. А ты, дядя, помоги.

Всунулась в двери Анна Федоровна. Увидев в крови Припа, опирающегося на Ритку и слепо ощупывающего свое лицо, ойкнула и тихо вскрикнула: «Миша-а!» Уж если этот за глаза хватается, то Мишенька ее наверняка при смерти.

— Ты что, мам? Перепил человек, кровь носом пошла. Иди, мам, иди, посиди еще на лавочке.

Михаил был на работе, когда на дом с опозданием принесли повестку в суд и поторопили свидетелей, предупредив, что дело будет слушаться через два часа.

Анна Федоровна разволновалась, бестолково зашаркала по комнате, не зная, во что и вырядиться. Шутка ли — суд!

— Ты уж, Рита, меня подожди, вместе пойдем. А то одна-то я боюсь, да и не дойти мне одной-то. — Надевала, снимала и опять надевала она свое любимое модное полупальто. — Раздеваются в суде или нет, ты, случаем, не знаешь? Да ладно, пущай все сымают с себя польта, а я не стану. Замерзла, скажу. Что с меня, старухи, возьмешь? Ладно, не буду сымать — и все тут. Суд-то рядом, через остановку — можно и в тапках пойти, а то в туфлях шибко ноги немеют. Рита, ничего, ежели я в тапках?

Ритка, пригнувшись, затравленно носилась из комнаты в уборную, из уборной в ванную и на вопросы старухи запоздало кричала:

— Я сейчас, теть Нюр! Я сейчас! Конечно, вместе. А как же.

Анна Федоровна, одетая и серьезная, уже с полчаса парилась на кухне, а девка все бегала, будто не могла найти себе места.

Наконец она тоже села, нервно закурила.

— Ты, теть Нюр, подожди меня, я сейчас. Здесь духота, вы бы лучше у себя в комнате подождали, у вас прохладней. Я скоро, подкрашусь немного, а то страшнее атомной…

Клюкой собирая половики, Анна Федоровна перебралась к себе в комнату и недвижно, точно находясь уже в суде, уселась на краешек стула и полой припахнула, припрятала клюку. Ишь, забегала девка. Чисто смертушка исхудала. А то как же. Какой-никакой, а брат все-таки. Родная кровушка. Хотя больно не испереживалась. Только сегодня дошло до шалопутки, что с братом взаправду беда. Могла и давеча сыспотиха свиданку выхлопотать. «Под следствием, под следствием…» Сколько уже мужика манежат. У Федорки всегда отговорки. Сама бы передачку снесла, да силов нет. И куревом-то поди его некому обеспечить. Мишка, упертый, про Витаминовича и слышать не хочет. Никому худа не прощает, сам бы только не прохудился. Ирину вот отвадил…