Сергей Воронин - На своей земле

Нечаянно он коснулся ее руки, и на тыльной стороне ладони у нее осталось ощущение тепла, но он, видно, не заметил прикосновения и продолжал все так же горячо говорить:

— В счастливое время живем мы, Мария Поликарповна. Думается, какую войну пережили, сколько она нам нанесла ущерба, а вот прошел год, и легче стало жить, освоили новую землю, пройдет еще год — будут у нас большие стада, обильные урожаи, появятся машины, электрифицируем труд… На большие дела идем…

Он замолчал. Так они миновали лес. Вышли на луга. Впереди открылся огромный закат с белым облаком над горизонтом. А с севера двигались тучи. Они шли высоко, быстро. Кузьма все еще продолжал думать о делах, как вдруг поймал себя на мысли: «Как же так, почему Мария с ним пошла? Ведь ночь, а она идет?» Он взглянул на нее, и она, словно поняв его мысли, смутилась. И до этого они молчали, но сейчас наступило совсем другое молчание. Они вышли к бугру, спустились в низинку, и, чем дальше шли, тем тягостнее было молчание. Наконец, Мария остановилась.

— Мне пора… — сказала она, не глядя на Кузьму, и протянула руку.

Кузьма сжал ее прохладные пальцы.

— Как вернетесь, сразу зайдите к нам, — сказала она.

— Хорошо, — ответил он. А в голове было совсем другое: «Так зачем же она пошла? Если бы не нравился, так и не пошла бы…» Он крепче сжал ее пальцы и, потянув руку к себе, взволнованно глядел в ее темные, широко открытые глаза.

— Что это вы… — прошептала она и слабо, жалко улыбнулась, чувствуя, что у нее нет сил оттолкнуть Кузьму, вырвать руку.

Сладко запахло теплотой полей. Где-то далеко глухо прокатился гром. И вдруг его лицо стало совсем близко.

— Люблю, Машенька, — прошептал Кузьма и, не владея собой, поцеловал ее в губы.

Мария закрыла глаза, сладкая тоска охватила ее сердце, но она тут же очнулась, вырвалась.

— Что это вы, Кузьма Иваныч, — прошептала она, — зачем вы это сделали? — Но голос у нее был нерешительный, растерянный, и в нем совсем не было гнева.

— Машенька… — Кузьма взял ее опять за руку, но Мария резко отошла и, ничего не сказав, прижимая к груди руки, побежала в лес, к дому.

Появились блеклые расплывчатые тени. Тучи прошли, не принеся дождя.

Кузьма долго стоял, улыбаясь какой-то совсем необычной для него улыбкой, потом поправил заплечный мешок и, вспомнив, какие были горячие губы у Марии, удивленно подумал: «Поцеловал!»

Полинка уже лежала в постели, когда пришла Мария. Она видела, как сестра разделась и, словно спасаясь, прижалась к ней. Так еще никогда с ней не было, она дышала тяжело, взволнованно. И вдруг заплакала. Она плакала и думала о том, что произошло на дороге, и никак не могла понять, почему это получилось. Как могло случиться, что Кузьма поцеловал ее? Ведь она хотела только проводить его. Она осуждала себя, осуждала Кузьму, но сердце не соглашалось с ней, оно шло каким-то своим путем и все время напоминало ей о Кузьме. «Нет, больше этого не будет, — думала Мария, — я ему все скажу… я скажу, что…» Но тут опять начинало говорить сердце. Мысли мешались, и Мария плакала. «Вот это любовь! — подумала Полинка. — Сколько лет прошло, как Петр уехал, а Мария все еще любит его». И ей самой захотелось заплакать. Всего лишь несколько минут она видела шофера, и вот не выходит он из головы у нее. То она видит, как он стоит, сверкая своим золотым зубом, то махает кепкой… Полинка вздохнула, обняла сестру за шею, прижалась губами к ее прохладной щеке.

— Не плачь, Манечка… — зашептала она и почувствовала, как у нее от жалости к сестре навертываются на глаза слезы. — Я вот тоже очень несчастливая, полюбила одного человека, а теперь когда увижу его — и сама не знаю…

Мария не противилась ее ласкам, не вслушивалась в ее лепет. Она думала только о своем и не знала, как ей поступить правильно. А ночь, белая ночь, проходила над землей. В окно заглядывали в брачном наряде яблони. Соловьи ошалели от весенней истомы, их посвисты тревожили, томили кровь, и Мария все глубже зарывалась в подушку, словно прячась от того неизбежного, что надвигалось на нее.

Отдохнув в гостинице для приезжих, Кузьма сходил в чайную, потом прошел в книжный магазин и накупил там книг. Побывал в райисполкоме, но Говоркова не застал. Его принял заместитель председателя райисполкома Анурьев, молодой парень с искусственным глазом. Кузьма попросил помощи для Лапушкиной. Анурьев записал в настольный календарь имена и возраст ребят, спросил, в каком году погиб муж, и обещал помочь. После этого Кузьма побывал в райзо, уточнил сводки. Тут он повстречался с редактором районной газеты Сафроновым. И до тех пор не отстал от него Сафронов, пока Кузьма не написал ему заметку: «Как мы выполняем встречное обязательство». В райзо было шумно, все время хлопала на пружине дверь, девушка выкрикивала в телефонную трубку какие-то цифры, из кабинета главного агронома доносился бас: «Вы поняли, в чем секрет? Культурно работать надо!» Звонко шагая, в комнату вошел директор МТС Сокол. Увидав Кузьму, он радостно закричал: «Каков танкист! Землю роет! Лучший бригадир! На-днях переходящее вручать будем!» Из кабинета главного агронома открылась дверь, и показалось толстое сердитое лицо пожилой женщины. «Товарищ Сокол, зайдите ко мне», — басом сказала она. Сокол подмигнул Кузьме и вошел в кабинет. И через минуту оттуда послышалось: «Вы поняли, в чем секрет? Ни одной борозды без предплужника. Будем работать культурно».

Кузьма засмеялся и вышел. По пути зашел в райком комсомола. Там его нагрузили брошюрами. Секретарь райкома, высокий парень, усадил Кузьму рядом с собой.

— Мне нужен толковый инструктор, придется вам расстаться с Никандром…

Кузьма взъерепенился: отдать Никандра? Ни за что!

— Придется тогда действовать через Емельянова.

И это напоминание о секретаре райкома как-то сразу создало тревожное состояние у Кузьмы. Он встал, медленно вышел на улицу, пересек площадь и торопливо, словно боясь опоздать, зашагал к саду. Там стояли редкие сосны, по песчаным дорожкам бегали ребятишки, на садовых скамейках сидели женщины. Но Кузьма словно забыл уже, что ему хотелось на солнце, и зашагал дальше, к полуразрушенной кирке. Там, у кирки, в зелени деревьев, стояли пирамидки с пятиконечными звездочками наверху. Под одной из них лежит его друг, капитан Леонид Светлов.

Вот она, пирамидка Леонида Светлова с потускневшей алюминиевой дощечкой. Кузьма снял фуражку.

Они вместе вошли в этот город. Еще горели дома, черные хлопья летали по улицам, плавали синие волокна едкого дыма. Леонид перебрался в машину Кузьмы. Они ехали впереди, а за ними, мягко подпрыгивая на резиновых шинах, тянулись орудия. Проехали мимо кирки. Они простояли в городе сутки, а через день их орудия гремели в пятнадцати километрах западнее городка. Вражеские снайперы укрепились в скалах, Кузьма был на НП, когда ему сообщили, что командир соседней батареи, капитан Светлов, убит, а еще накануне, вот в этом городке, Леонид говорил, расхаживая по комнате: «Мы — ступени, по которым наши дети войдут в храм будущего». Он любил мечтать и говорить несколько приподнято, и это к нему шло: он был высок, строен, и глаза у него мерцали, то вспыхивая, то темнея.

Кузьма стоял, обнажив голову, прохладный ветер шевелил волосы, качал сосны, длинные тени подбегали к ограде и уходили неслышно назад. Кузьма сел на лавочку и не спуская глаз с алюминиевой дощечки, стал думать. Вспоминал фронт. Война многому научила — дружбе, честности, глубокой любви к родине. Дважды солдаты вытаскивали его из-под огня на шинели, и дважды он сам тащил на себе раненых, истекавших кровью. Был у него замковый, — совсем еще молоденький солдат, — он все хотел отличиться. Но как-то не было случая представить его к награде. И вот его ранило. Осколок попал в грудь, он умирал. Кузьма снял со своей груди орден Ленина и, встав на колени, подал его замковому: «Миша, наградили тебя! — крикнул он. — Вся батарея награждена! От генерала прислали…» Миша взял орден, прижал его к сердцу и так, с орденом в руках, умер.

Потом Кузьма вспомнил своего отца, активного селькора. Его убили кулаки, убили ударом топора в затылок, когда он возвращался из волости. Кузьме было тогда девять лет. Тело отца привезли на санях и положили в бане. Через неделю Кузьма увидел людей, которых называли убийцами, врагами народа. Он думал, что это какие-то страшные люди с черными бородами, с руками в крови, но это оказались соседи — дядя Ваня, дядя Петя, дядя Коля. Дядя Петя даже баловал его: однажды он вырезал свисток из ивы, положил в него горошину, и свисток получился с трелью.

Кузьма сидел, низко склонив голову, потом решительно встал и пошел в райком.

Поднимаясь по каменной холодной лестнице на второй этаж, он встретил Щекотова. Степан Парамонович спускался вниз. Холодно взглянув на Кузьму, он прошел мимо.