Валентин Катаев - Белеет парус одинокий

36 ТЯЖЕЛЫЙ РАНЕЦ

Прошла неделя, другая, а посылка от бабушки не приходила. Несмотря на объявленную царем «свободу», беспорядки усиливались. Почта работала плохо. Отец перестал получать из Москвы газету «Русские ведомости» и сидел по вечерам молчаливый, расстроенный, не зная, что делается на свете и как надо думать о событиях. Приготовительный класс распустили на неопределенное время. Петя целый день болтался без дела. За то время он успел проиграть Гаврику в долг столько, что страшно было подумать. Однажды пришел Гаврик и, зловеще улыбаясь, сказал: – Ну, теперь ты не ожидай так скоро своих ушек. На днях пойдет всеобщая. Может быть, еще месяц тему назад Петя не понял бы, о чем говорит Гаврик. Но теперь было вполне ясно: раз «всеобщая» – значит, «забастовка». Сомневаться же в достоверности Гавриковых сведений не приходилось. Петя уже давно заметил, что на Ближних Мельницах все известно почему-то гораздо раньше, чем в городе. Это был нож в сердце – А может, успеют дойти? – Навряд ли. Петя даже побледнел – Как же будет насчет долга? – спросил Гаврик настойчиво. Дрожа от нетерпения поскорее начать игру, Петя поспешно дал честное благородное слово и святой истинный крест, что завтра, так или иначе, непременно расквитается – Смотри! А то – знаешь… – сказал Гаврик, расставив по-матросски ноги в широких бобриковых штанах лилового, сиротского цвета. Вечером того же дня Петя осторожно выкрал знаменитую копилку Павлика. Запершись в ванной, он столовым ножом извлек из коробки все сбережения сорок три копейки медью и серебром. Проделав эту сложную операцию с удивительной ловкостью и быстротой, мальчик набросал в опустошенную жестянку различного гремучего хлама: гвоздиков, пломб, костяных пуговиц, железок. Это было совершенно необходимо, так как бережливый и аккуратный Павлик обязательно два раза в день – утром и вечером – проверял целость кассы: он подносил жестянку к уху и, свесив язык, тарахтел копейками, наслаждаясь звуком и весом своих сокровищ. Можно себе представить, какие вопли поднял бы он, обнаружив покражу! Но все сошло благополучно. Ложась спать, Павлик потарахтел жестянкой, набитой хламом, и нашел, что касса в полном порядке. Впрочем, известно, что богатства, приобретенные преступлением, не идут человеку впрок. В три дня Петя проиграл деньги Павлика. Надежды на быстрое получение дедушкиного мундира не было. Гаврик опять стал настойчиво требовать долг. Ежедневно, сидя на подоконнике, Петя дожидался Гаврика. Он с ужасом представлял себе тот страшный день, когда все откроется: ушки, и сандалии, и вицмундир, и копилка Павлика. А ведь это обязательно рано или поздно – должно обнаружиться. О, тогда будет что-то страшное! Но мальчик старался об этом не думать, его терзала вечная и бесплодная мечта проигравшихся игроков – мечта отыграться! Ходить по улицам было опасно, но все же Гаврик обязательно появлялся и, остановившись посредине двора, закладывал в рот два пальца. Раздавался великолепный свист. Петя торопливо кивал приятелю в окно и бежал черным ходом вниз – Получил ушки? – спрашивал Гаврик – Честное благородное слово, завтра непременно будут! Святой истинный крест! Последний раз. В один прекрасный день Гаврик объявил, что ждать больше не желает. Это значило, что отныне Петя как несостоятельный должник поступает к Гаврику в рабство до тех пор, пока полностью не расквитается. Таков был жестокий, но совершенно справедливый закон улицы. Гаврик слегка ударил Петю по плечу, как странствующий рыцарь, посвящающий своего слугу в оруженосцы – Теперь ты скрозь будешь со мною ходить, – добродушно сказал он и прибавил строго: – Вынеси ранец – Зачем… ранец? – Чудак человек, а ушки в чем носить? И глаза Гаврика блеснули веселым лукавством. По правде сказать, Пете весьма улыбалась перспектива такого веселого рабства: ему давно уже хотелось побродяжничать с Гавриком по городу. Но дело в том, что Пете ввиду событий самым строжайшим образом было запрещено выходить за ворота. Теперь же совесть его могла оставаться совершенно спокойной: он здесь ни при чем, такова воля Гаврика, которому он обязан беспрекословно подчиняться. И рад бы но ходить, да нельзя: такие правила. Петя сбегал домой и вынес ранец – Надень, – сказал Гаврик. Петя послушно надел. Гаврик со всех сторон осмотрел маленького гимназиста в длинной, до пят, шинели, с пустым ранцем за спиной. По-видимому, он остался вполне доволен – Билет гимназический есть? – Есть – Покажь! Петя вынул билет. Гаврик его раскрыл и по складам прочел первые слова: "Дорожа своею честью, гимназист не может не дорожить честью своего учебного заведения… " – Верно, – заметил он, возвращая билет – Сховай. Может, сгодится. Затем Гаврик повернул Петю спиной и нагрузил ранец тяжелыми мешочками ушек, – Теперь мы всюду пройдем очень свободно, – сказал Гаврик, застегивая ранец, и с удовольствием хлопнул по его телячьей крышке. Петя не вполне понял значение этих слов, но, подчиняясь общему уличному закону – поменьше спрашивать и побольше знать, – промолчал. Мальчики осторожно вышли со двора. Так начались их совместные странствия по городу, охваченному беспорядками. С каждым днем ходить по улицам становилось все более опасно. Однако Гаврик не прекращал своей таинственно увлекательной жизни странствующего чемпиона. Наоборот. Чем в городе было беспокойнее и страшнее, тем упрямее лез Гаврик в самые глухие, опасные места. Иногда Пете даже начинало казаться, что между Гавриком и беспорядками существует какая-то необъяснимая связь. С утра до вечера мальчики шлялись по каким-то черным дворам, где у Гаврика были с тамошними мальчиками различные дела по части купли, продажи и мены ушек. В одних дворах он получал долги. В других играл. В третьих вел загадочные расчеты со взрослыми, которые, к крайнему Петиному изумлению, по-видимому, так же усердно занимались ушками, как и дети. Таща на спине тяжелый ранец, Петя покорно следовал за Гавриком повсюду. И опять в присутствии Гаврика город волшебно оборачивался перед изумленными глазами Пети проходными дворами, подвалами, щелями в заборах, сараями, дровяными складами, стеклянными галереями, открывая все свои тайны. Петя видел ужасающую и вместе с тем живописную нищету одесских трущоб, о существовании которых до этого времени не имел ни малейшего представления. Прячась в подворотнях от выстрелов и обходя опрокинутые поперек мостовой конки, мальчики колесили по городу, посещая самые отдаленные его окраины. Благодаря Петиной гимназической форме им без труда удавалось проникать в районы, оцепленные войсками и полицией. Гаврик научил Петю подходить к начальнику заставы и жалобным голосом говорить: – Господин офицер, разрешите нам перейти на ту сторону, мы с товарищем живем вон в том большом сером доме, мама, наверное, сильно беспокоится, что нас так долго нет. Вид у мальчика в форменной шинели, с телячьим ранцем за плечами был такой простодушный и приличный, что обыкновенно офицер, не имевший права никого пропускать в подозрительный район, делал исключение для двух испуганных детишек – Валяйте, только поосторожней! Держитесь возле стен. И чтоб я вас больше не видел! Брысь! Таким образом мальчики всегда могли попасть в любую часть города, совершенно недоступную для других. Несколько раз они были на Малой Арнаутской, в старом греческом доме с внутренним двором. Там был фонтан в виде пирамиды губчатых морских камней, с зеленой железной цаплей наверху. Из клюва птицы в былые времена била вода. Гаврик оставлял Петю во дворе, а сам бегал куда-то вниз, в полуподвал, откуда приносил множество мешочков с необыкновенно тяжелыми ушками. Он поспешно набивал ими Петин ранец, и мальчики быстро убегали из этого тихого двора, окруженного старинными покосившимися галереями. В этом же дворе Петя как-то увидел дедушку Гаврика. Он тихо шел на согнутых ногах через двор к мусорному ящику – О! Дедушка! – закричал Петя – Послушайте, что вы здесь делаете? А я думал, вы – в участке. Но дедушка посмотрел на мальчика, как видно не узнавая. Он переложил из руки в руку ведро и прошамкал глухо: – Я здесь теперь… Сторожу… Ночной сторож… да… И тихонько пошел дальше. Мальчики заходили в порт, на Чумку, в Дюковский сад, на Пересыпь, на завод Гена. Они побывали всюду, кроме Ближних Мельниц. На Ближние Мельницы Гаврик возвращался один после трудового дня. Тетя и папа сошли бы, вероятно, с ума, если бы только могли себе представить, в каких местах побывал за это время их Петя.

37 БОМБА

Но вот однажды настал конец этой восхитительной, но жуткой бродячей жизни. В этот памятный день Гаврик пришел раньше обыкновенного, и мальчики тотчас отправились в город. У Гаврика было серое, необычайно собранное неподвижное лицо с пестрыми от холода, крепко сжатыми губами. Он быстро и валко шел, глубоко засунув руки в карманы своих широких бобриковых штанов, маленький, сгорбившийся, решительный. Только в его прозрачных, как у дедушки, стоячих глазах мелькало иногда недоброе оживление. Петя еле поспевал за своим другом. Мальчики почти бежали по улице, безлюдной, как во сне. Напряженное ожидание чего-то висело в сером воздухе. Шаги звонко раздавались по плиткам тротуара. Под каблуком иногда ломалось оконное стекло льда, затянувшего пустую лужу. Вдруг где-то далеко, в центре, раздался легкий грохот. Можно было подумать, что везли на ломовике пирамиду пустых ящиков и внезапно они развязались и рухнули на мостовую. Гаврик остановился, прислушиваясь к слабому шуму эха – Что это? – шепотом спросил Петя – Ящики? – Бомба, – сухо и уверенно сказал Гаврик – Когось трахнули. Через два квартала навстречу мальчикам из-за угла выбежала женщина с корзиной, из которой сыпались древесный уголь и айва – Ой, господи Иисусе Христе, ой, мать пресвятая богородица… – бессмысленно повторяла женщина, стараясь дрожащей рукой натянуть сбившийся с головы платок – Ох, господи, что же это делается! На кусочки разорвало… – Где? – На Полицейской… Вот так я иду, а вот так он едет… И как рванет… На мелкие кусочки… Господи, помилуй… Лошадей поубивало, экипаж на мелкие кусочки… – Кого? – Пристава… С Александровского участка… Вот гак – я, а вот так он… А тот боевик – напротив, и у него в руках, представьте себе, обыкновенный пакетик, даже завернутый в газету… – Поймали? – Боевика-то? Куда там! Как бросились все в рапные стороны – его и след простыл… боевика-то… Говорят, какой-то переодетый матрос… Женщина побежала дальше… Несмотря на всю свою суровую сдержанность, Гаврик схватил Петю за плечо и притопнул ногами – Это того самого, который деда бил кулаком по морде! – быстро, горячо зашептал он – А пускай не дает волю своим рукам. Верно? – Верно, – сказал Петя холодея. В этот день мальчики два раза заходили на Малую Арнаутскую улицу, во двор с фонтаном и цаплей. В первый раз, забрав «товар», как выразился Гаврик, они отправились на Александровский проспект, оцепленный войсками. Их без особого труда пропустили. Пройдя несколько домов, Гаврик втащил Петю в какие-то ворота. Мальчики прошли через большой безлюдный двор, мимо казачьей коновязи, по пустым обоймам и винтовочным гильзам, вбитым солдатскими подошвами в тугую, промерзшую землю. Мальчики спустились в подвал и долго шли в сырой темноте мимо дровяных сараев, пока не вышли на другой двор. Из этого двора узкой щелью между двумя высокими и мрачными кирпичными стеками можно было пробраться еще в один двор. Как видно, Гаврик хорошо знал здесь все ходы и выходы. Щель была такая узкая, что Петр, пробираясь за Гавриком, то и дело царапал ранец о стены. Наконец они выбрались на этот третий двор, узкий, высокий и темный, как цистерна. Судя по тому, как долго пришлось сюда пробираться и сколько сделали поворотов и зигзагов, дом этого двора выходил на какую-то другую улицу. Весь двор был усеян битым стеклом и штукатуркой. Окна дома, окружавшего двор, были плотно закрыты ставнями. Казалось, что дом необитаем. Гулкая тишина стояла вокруг. Но за этой тишиной, по ту сторону дома, на незнакомой улице, не столько слышался, сколько угадывался тревожный шум какого-то движения. Кроме того, сверху, будто с неба, изредка хлопали громкие выстрелы, наполняя двор колодезным шумом. Петя прижался ранцем к стене и, дрожа, зажмурился. Гаврик же не торопясь вложил в рот два пальца и свистнул. Где-то наверху стукнул ставень, и раздался голос: – Сейчас! Через минуту, показавшуюся Пете часом, из двери черного хода выскочил красный, потный человек без пальто, в пиджаке, испачканном мелом. Петя увидел и ахнул. Это был Терентий – Давай, давай, давай! – бормотал Терентий, обтирая рукавом мокрое лицо. Не обращая внимания на самого Петю, он бросился к его ранцу: – Давай скорей! Спасибо, в самый раз! А то у нас ни черта не осталось. Он нетерпеливо расстегнул ремешки, сопя, переложил мешочки из ранца в карманы и бросился назад, успев крикнуть: – Пущай Иосиф Карлович сей же час присылает еще! Тащите что есть. А то не продержимся – Ладно, – сказал Гаврик, – принесем. Тут под крышу ударила пуля, и на мальчиков посыпалcя розовый порошок кирпича. Они поспешили той же дорогой назад, на Малую Арнаутскую, и взяли новую партию «товара». Ранец на этот раз был так тяжел, что Петя его еле тащил. Теперь мальчик, конечно, прекрасно понимал уже, какие это ушки. В другое время он бросил бы все и убежал домой. Но в этот день он, охваченный до самого дна души азартом опасности, гораздо более могущественным, чем азарт игры, ни за что не согласился бы оставить товарища одного. К тому же он не мог отказаться от славы Гаврика Одна мысль, что он будет лишен права рассказывать потом о своих похождениях, сразу заставила его пренебречь всеми опасностями. Гаврик и Петя отправились обратно. Но как изменился за это время город! Теперь он кипел. Улицы то наполнялись бегущим в разные стороны народом, то вдруг пустели мгновенно, подметенные железной метелкой залпа. Мальчики подходили уже к заставе, как вдруг Гаврик схватил Петю за руку и быстро втащил в ближайшую подворотню – Стой! – Что? Не выпуская Истиной руки, Гаврик осторожно выглянул из ворот и тотчас отвалился назад, прижавшись спиной к стене под черной доской с фамилиями жильцов – Слышь, Петька… Дальше не пройдем… Там ходит тот самый черт, который мне ухи крутил… Смотри… Петя на цыпочках подошел к воротам и выглянул. Возле заставы, мимо вывернутых чугунных решеток сквера и винтовок, составленных в козлы, по мостовой прогуливался господин в драповом пальто и каракулевой шляпе пирожком. Он повернулся, и Петя увидел бритое грубое лицо с мясистым носом. Что-то было в этом незнакомом лице очень знакомое. Где-то Петя его уже видел. Но где? Что-то мешало мальчику вспомнить. Может быть, мешала синева над верхней губой? И вдруг он вспомнил. Конечно, это был тот самый усатый с парохода «Тургенев», но только бритый, без усов. Он тогда врезался в памяти на всю жизнь. Петя узнал бы его из тысячи даже бритым – Усатый, – прошептал Петя, становясь рядом с Гавриком, ранцем к стенке – Который ловил матроса. Только теперь без усов. Помнишь, я тебе говорил, а ты еще смеялся – Ишь, побрился, чтоб не узнали… Шкура… Он меня знает как облупленного, – сказал Гаврик с досадой – Ни за что не пройдем – А может, пройдем? – Смеешься? Гаврик выглянул из ворот – Ходит… Гаврик сжал кулачок и стал со злостью грызть костяшки пальцев – А они тама сидят и дожидаются… У, дракон! В наступившей на минуту полной и глубокой тишине восстания слышались отдаленные выстрелы. Их шум перекатывался где-то по крышам города – Слышь, Петька, – сказал вдруг Гаврик, – понимаешь, они тама сидят и даром дожидаются… без товара… Их тама всех перестреляют, очень просто… А я не могу идти, потому что этот черт непременно за мной прилипнет! Злые слезы закипели на глазах Гаврика. Он сильно потянул носом, высморкался в землю и сердито посмотрел Пете в глаза: – Чуешь, что я тебе говорю? – Чую, – одними губами проговорил Петя, бледнея от этого сердитого, дружеского, настойчивого и вместе с тем умоляющего взгляда товарища – Сможешь пойтить один? Не сдрейфишь? От волнения Петя не мог выговорить ни слова. Он крупно глотнул, кивнув головой. Воровато озираясь по сторонам и выглядывая из ворот, Гаврик стал набивать Петины карманы своими мешочками – Слышь, все отдашь, весь товар. И что в ранце, отдашь, и что в карманах. А если поймаешься, молчи и отвечай, что нашел на улице и ничего не знаешь. Понял? – Понял – Как только отдашь, так беги сюда обратно, я тебя буду тута дожидаться, в воротах. Понял? – Понял. С неудобно раздутыми карманами Петя, почти ничего не сознавая от страха и волнения, подошел к заставе – Куда лезешь, не видишь, что ли? – закричал усатый, бросаясь к мальчику – Дяденька, – захныкал Петя привычным тоненьким голосом Гаврика, пожалуйста, пропустите, мы живем тут недалеко, на Александровском проспекте, в большом сером доме, мама очень беспокоится: наверное, думает, что меня убили. И совершенно натуральные слезы брызнули из его глаз, катясь по замурзанным пухлым щечкам. Усатый с отвращением посмотрел на маленькую фигурку приготовишки и взял Петю за ранец. Он подвел мальчика к обочине мостовой и слегка поддал коленом: – Жарь! Не чувствуя под собой ног, Петя побежал к известному дому.