Александр Шеллер-Михайлов - Гнилые болота
Бабушка встала и пошла въ другую комнату. Тамъ она бросилась на постель и глухо зарыдала; силы ее оставили, и она уже опять была слабою, близкою къ могилѣ старухою.
Дядя уѣхалъ въ бѣшенствѣ. Рванье волосъ, часто застращивавшее бабушку въ былыя времена, теперь оказалось совсѣмъ недѣйствительнымъ средствомъ, только прическа испортилась, да на пальцахъ осталось два-три подкрашенныхъ волоска. Съ мѣсяцъ раздумывалъ дядя, на что рѣшиться. Жить съ бабушкою на ея не слишкомъ большія средства ему уже не хотѣлось: привычка къ роскоши была очень сильна; оставаться на содержаніи и не ѣздить къ матери было невозможно: онъ понималъ, что Катерина Тимоѳеевна, узнавъ причину его ссоры съ матерью, выгонитъ его вонъ, и потому пришлось рѣшиться на женитьбу. Вопросъ: быть или не быть, рѣшился положительно.
«По вашему желанію, — писалъ къ бабушкѣ Пьеръ:- я продаю себя совсѣмъ: вы не желали, чтобы я былъ на волѣ. Радуйтесь!»
Свадьба была сыграна въ январѣ. Наша семья опять сплотилась, но только наружно. Внутреннія связи были порваны навсегда. Если вы наблюдали, читатель, за окружающею васъ жизнью, то вы поймете это ежедневно повторяющееся явленіе. Живутъ разнохарактерные члены одного и того же семейства десятки лѣтъ подъ одной кровлей, и живутъ, повидимому, мирно и дружно; но стоить имъ только разлучиться на время, — даже не нужно такихъ крупныхъ событій, какія совершились въ нашей семьѣ,- и между этими членами вдругъ ляжетъ непроходимая пропасть. Они ясно увидятъ, что вмѣстѣ жить, попрежнему жить невозможно. Не думайте, что въ дни разлуки они размышляли о поступкахъ своихъ родственниковъ, совсѣмъ нѣтъ! они просто отвыкли отъ нихъ, забыли ихъ привычки и характеры, и теперь, отдохнувъ на свободѣ и столкнувшись съ ними снова, каждый членъ въ свою очередь чувствуетъ весь гнетъ необходимости подлаживаться подъ чужой характеръ, плясать не подъ свою дудку. Наступаетъ полнѣйшій разладъ. Какъ привычка примиряетъ человѣка со всякими гадостями, такъ разлука со старою средою и ея личностями служитъ вѣрною пробою нормальности или ненормальности прежняго быта и прежнихъ отношеній.
Отецъ, мать и я изрѣдка посѣщали домъ дяди и старались по возможности удаляться отъ него! Впрочемъ, и супруга дяди, купивъ законнаго мужа, сбросила пошлую маску и не очень дорожила любовью его родныхъ. Она перестала быть Като и сдѣлалась разсчетливою и умною Катериною Тимоѳеевною. Дядя сначала вздумалъ открыть типографію на какихъ-то новыхъ условіяхъ, замышляя осчастливить сотни работниковъ: но супруга попросила его сперва сдѣлать смѣту предпріятія и, увидавъ призрачность и воздушность плана, не рѣшилась довѣрить мужу капиталы, и онъ, отстраненный отъ всѣхъ заботъ по управленію имѣніемъ жены, сталъ получать отъ нея ежемѣсячную плату за свои супружескія обязанности. Плата была не малая, онъ началъ жуировать и держать себя гордо. Либеральныя фразы съ каждымъ днемъ все рѣже и рѣже срывались съ его языка. Онъ сошелся съ значительными людьми, полюбилъ танцовщицъ, пристрастился къ двусмысленнымъ анекдотамъ и игралъ въ свѣтѣ роль богача, пренебрегшаго службой, присталъ къ числу отживающихъ старичковъ, подобно ему подкрашенныхъ, подбитыхъ ватой и дѣлающихъ видъ, что у нихъ такъ-таки совсѣмъ не болятъ ноги. Катерина Тимоѳеевна не дремала, смотрѣла, не даетъ ли мужъ векселей, прибирала его къ рукамъ и ѣла, какъ ржа желѣзо. Впрочемъ, они звали другъ друга: Пьеръ и Като, и цѣловались при постороннихъ людяхъ… Но я забѣжалъ впередъ.
Въ мартѣ мѣсяцѣ, послѣ одной изъ стычекъ съ дядею, который отрекомендовалъ меня одному изъ своихъ гостей своимъ единственнымъ наслѣдникомъ, я рѣшился не ходить къ нему. Матушку смутило мое рѣшеніе, она не любила ссоръ. Но я сказалъ, что мнѣ непріятно слушать отъ дурака подобныя рекомендаціи и быть въ глазахъ его знакомыхъ прихлебателемъ и наслѣдникомъ, ожидающимъ смерти богатаго родственника. Отецъ и мать согласились со мною и позволили мнѣ поступать по моему усмотрѣнію. Пересталъ я ходить къ любезному родственнику.
— Твой мальчишка-сынъ, — сказалъ дядя матушкѣ при первой встрѣчѣ съ нею послѣ нашей стычки:- кажется, носъ задираетъ. Не думаетъ ли онъ, — что онъ важная птица?
— Изъ чего ты это заключаешь? — спросила матушка.
— Изъ того, что онъ мнѣ нагрубилъ и съ тѣхъ поръ глазъ не показываетъ… Не худо бы ему напомнить, что я ему дядя и могу пригодиться. У него, кажется, нѣтъ милліоновъ, съ которыми было бы можно прожить безъ чужой помощи.
— Во-первыхъ, онъ никогда не пойдетъ за помощью къ роднѣ, а во-вторыхъ, онъ не мальчишка и настолько уменъ, что можетъ дѣлать то, что вздумаетъ. Подлости онъ не сдѣлаетъ.
— А! Такъ вотъ вы какъ нынче поете! Не получилъ ли твой супругъ наслѣдства отъ какого-нибудь малороссійскаго вола?
— Ты сталь невыносимо пошлъ и, должно-быть, помѣшался на деньгахъ и наслѣдствахъ.
Матушка никогда болѣе не заглядывала къ дядѣ и избѣгала даже встрѣчъ съ нимъ. Послѣдняя нить семейныхъ связей разорвалась. Бабушка страдала. Она почувствовала, что и къ ней самой теперь заглядываютъ ея дѣти или изъ сожалѣнія, или изъ приличія, что они рады бы не посѣщать ее, чтобы избѣжать непріятныхъ для нихъ столкновеній. Въ нашемъ домѣ чувствовалось тоже непріятное впечатлѣніе отъ этихъ исторій. Мы боялись столкнуться съ дядею даже на улицѣ, зная его бѣшеный характеръ; этотъ человѣкъ не задумался бы разыграть скверную сцену даже посреди уличныхъ зѣвакъ. Вполнѣ спокоенъ былъ только отецъ; съ нимъ дядя никогда не рѣшился бы начать исторіи, отецъ это понималъ. Я и матушка ходили къ бабушкѣ оттого, что старушка была дѣйствительно жалка; но мы дѣлали это какъ-то тревожно, воровски, сперва справлялись у прислуги, кто сидитъ у старушки въ гостяхъ, и уже потомъ входили къ ней, сидѣли недолго… Мой умъ, развитый не одною жизнью, но и книгами, въ ту пору додумался до разныхъ отвлеченныхъ хитростей: многія чувства относилъ я въ категоріи рабскихъ и болѣе всего стыдился и краснѣлъ, если замѣчалъ въ себѣ признаки этихъ чувствъ. Характеръ нашихъ отношеній къ дядѣ носилъ признаки такого рабскаго чувства трусливой осторожности; мы, желая избѣжать стычекъ и непріятностей, принуждены были поминутно вертѣться и оглядываться, какъ танцующія передъ шарманщикомъ собачонки. Устроить дѣло иначе я былъ не въ силахъ, и меня это мучило. Бабушка скучала и жаловалась на судьбу, прося Бога прибрать ее поскорѣе. Отъ этихъ жалобъ и молитвъ вѣяло нестерпимою грустью…
А время быстро неслось своимъ чередомъ. Приближались для меня и для моихъ товарищей послѣдніе экзамены, вступленіе въ жизнь и дѣятельность. Кончалась зима, наступала весна, и съ каждымъ днемъ все ярче свѣтило солнце, какъ будто улыбаясь всѣмъ юношамъ, готовымъ вырваться на волю изъ душныхъ стѣнъ училищъ, изъ-подъ тяжкаго гнета холодныхъ, непривѣтныхъ учителей… Съ удвоенной силой работали мозги, кровь этихъ юношей кипѣла, и поспѣвала ихъ работа, зубрились и нужныя и ненужныя книги, чтобы только сдать послѣдній экзаменъ. Тревожная, но веселая и благодатная пора бодраго труда, обдумыванія своихъ плановъ, выбора дороги, которую приходится проторить молодымъ ногамъ!
IX
Послѣдніе мѣсяцы въ школѣ
Послѣдній день школьной жизни приближался къ концу. Уже съ марта мѣсяца нашъ дружескій кружокъ началъ серьезно подумывать и поговаривать о будущности. Наши взгляды на жизнь, на наши личные характеры и способности совершенно выяснились, и мы могли, не слишкомъ ошибаясь въ своемъ призваніи, выбирать ту или другую дорогу. Каждый изъ насъ, — соглашался ли онъ, какъ я и Калининъ, съ убѣжденіями Носовича, или признавалъ только ихъ честность, какъ Воротницынъ, — былъ благодаренъ умному учителю и чувствовалъ, что безъ него мы долгое время пробыли бы въ состояніи ученической несамостоятельности и безсмыслія, вышли бы на поприще дѣйствительной жизни по тому пути, который указали бы намъ старшіе. Теперь было не то: мы были готовы бороться, только бы идти по той дорогѣ, которая нравилась намъ. Если бы мы и ошиблись въ выборѣ дѣятельности, то не инѣли бы права безполезно хныкать, просиживать немилое мѣсто службы и роптать на ближнихъ, какъ это дѣлается всѣми господами, считающими себя не на своемъ мѣстѣ. Вмѣсто этого хныканья и небрежнаго исполненія своихъ обязанностей, мы поспѣшили бы разумно исправить свою ошибку, не портя дѣла и зная, что свѣтъ не клиномъ сошелся и что добру-молодцу пути не заказаны.
— Я уже давно рѣшилъ, что дѣлать по выходѣ изъ школы, — говорилъ намъ Калининъ. — Поѣду на годокъ къ дядѣ, онъ хлѣбомъ на Волгѣ торгуетъ. Мнѣ онъ будетъ радъ, дѣла у него много, найдется и на мою долю. Зашибу у него копейку, поработаю, отдохну на чистомъ воздухѣ, погляжу на народъ, потолкаюсь съ нимъ между кульемъ и черезъ годъ подеру въ московскій университетъ. Стану перебиваться уроками. Здѣсь мнѣ не житье, мечется мнѣ въ глаза наша семейная мѣщанская грязь. Въ Москвѣ та же грязь, да не своя, за сердце не будетъ хватать.
