Юрий Рытхэу - Полярный круг

Квартира директора дома гренландца помещалась на последнем этаже. Она была просторна, хорошо обставлена. В первой комнате, служившей, видимо, рабочим кабинетом, Нанока поразила великолепно подобранная библиотека по истории, этнографии и языку эскимосов. Он остановился перед книжными волками.

— Библиотека — моя гордость, — с удовлетворением произнес Пауль Мадсен. — Здесь есть книги Петера Фрейхена, конечно, полностью Кнуд Расмуссен, Кай Биркет Смит, дневники полярных путешественников, начиная от Норденшельда. Есть книги и советских авторов…

Нанок уже нашел книгу. Монография Георгия Сергеевича Менова «Азиатские эскимосы». Он помогал учителю, когда тот готовил книгу в печать, выверял правильность написания эскимосских слов, терминологию. Книга была издана на английском языке и хорошо иллюстрирована.

— Это замечательная книга! — уважительно сказал Мадсен.

— Автор ее — мой учитель, — с гордостью произнес Нанок.

Кофе был приготовлен в соседней комнате, на низеньком столике, окруженном мягкими креслами. Там уже сидели несколько приглашенных молодых эскимосов, среди них Мери Акалюк, Петер Ангмарлорток и Наварана.

— Здесь мы можем непринужденно поговорить, — улыбаясь, сказал Пауль Мадсен. — Может быть, у нашего гостя есть вопросы?

— Пусть каждый немного расскажет о себе, — попросил Нанок и посмотрел на Мери Акалюк.

— Что я могу о себе сказать? — слабо улыбнулась Мери. — Родилась я на острове Диско. Наше жилище было сделано из дерна, жести, толя и обрезков досок. Я помню, что у нас были очень пестрые стены — их оклеили картинками из иллюстрированных журналов. Зимой, когда топлива не было, голые красавицы покрывались инеем, и я почему-то радовалась этому. Отец работал грузчиком в рыбном порту. Мать мыла полы и посуду, стирала на белых людей. Грамоте училась в миссионерской школе, подросла — стала помогать матери: тоже мыла полы, посуду и стирала в домах белых людей. Потом приехал к нам Пауль Мадсен, увидел меня, поговорил с родителями и забрал с собой в Копенгаген. Здесь я уже третий год, кончаю ремесленную школу — научилась шить хорошую одежду… Вот вся моя жизнь.

Петер Ангмарлорток начал так:

— У нас дом получше, чем у Мери, хотя родители говорили, что родились в такой же хижине из дерна и обрезков жести. В доме есть даже водопровод. Отец занимает должность помощника телеграфиста: он тоже учился в Копенгагене и очень любит технику. Когда я был маленьким, он брал меня с собой на радиостанцию. Иногда мы ходили на американскую военную базу, которая находилась недалеко от нашего дома. Когда я закончил учение у себя в Туле, отец собрал деньги и отправил меня сюда учиться тоже на помощника телеграфиста.

— Скажите, а почему именно на помощника? — спросил Нанок. — Разве так уж трудно выучиться на настоящего телеграфиста?

— Можно, конечно, — ответил Петер и искоса глянул на Пауля Мадсена. — Я уже сейчас могу работать телеграфистом, но гренландцы должны работать только помощниками: я — помощником телеграфиста, Мери будет помощником портного, вон Йенс Гайслер будет помощником учителя… Все помощники…

— Но почему? — спросил Нанок.

— А что тогда останется белому человеку? — возразил Петер Ангмарлорток. — Мы не можем лишить его хорошего места.

— Что значит — лишить хорошего места? — не понял Нанок.

— Я сейчас вам все объясню, — сказал молчавший до этого молодой человек с густыми прямыми черными волосами и орлиным носом, более похожий на индейца, чем на эскимоса, Йенс Гайслер. — На нашей земле, в Гренландии, все высокооплачиваемые должности занимают белые люди. Они едут отсюда, из Дании, чтобы у нас сколотить состояние. Платят им в пять-шесть раз больше, чем за такую же работу эскимосу. Объясняют нам это так: они непривычны к суровому климату, поэтому нуждаются в компенсации. Они, мол, и так терпят лишения, приезжают без семей.

— Да, приезжают одни мужчины, — кивнула в подтверждение Мери Акалюк. — Но часто временно женятся на эскимосках, на тот период, пока работают у нас.

— Вот к такому приезжему и приставляется человек, знающий язык, обычаи и работу, которую должен делать белый человек. Он и называется помощником телеграфиста, помощником учителя, помощником пекаря, помощником мэра какого-нибудь поселения…

— Гренландцы давно борются за равноправие в оплате труда, — сказал Пауль Мадсен. — Но это очень трудная политическая проблема.

— Мы боремся не только за равноправие, — жестко сказал Йенс Гайслер, — но и за политическую независимость.

— Но Гренландия больше не колония, она имеет такие же права, как любая провинция метрополии, — возразил Пауль Мадсен.

— Это только на словах и на бумаге, — ответил Йенс Гайслер, — а мы хотим политической независимости, отделения от Дании и построения своего независимого государства.

Пауль Мадсен ласково похлопал Йенса Гайслера по плечу и извиняющимся тоном сказал гостям:

— О, он у нас большой экстремист!

Гайслер стряхнул с плеча его руку и замолк.

Разговор почему-то дальше не клеился.

Кофе был выпит, и пора было расходиться. На прощание Пауль Мадсен подарил Наноку несколько книг Биркета Смита.

На улице было темно. Машина медленно, как бы ощупью выехала со двора Дома гренландца. Нанок смотрел назад, на толпу далеких своих сородичей, и чувство сострадания и жалости сжимало его сердце.

Они стояли на крыльце: Мери Акалюк, Петер Ангмарлорток, Наварана Фрейхен, Йенс Гайслер, а над ними возвышалась внушительная фигура их попечителя, директора Дома гренландца — Пауля Мадсена.

— Ну как прошла встреча? — спросил Зотов Нанока.

— Очень интересно.

— Были трудные вопросы?

— Были.

— Ну и как?

— Много у них трудных вопросов, — со вздохом сказал Нанок. — Клавдий Петрович…

— Что такое?

— Я хочу сказать, Клавдий Петрович, какое счастье, что я родился и вырос в нашей стране, что я — советский человек.

— Ну, молодец, — деловито сказал Клавдий Петрович и посоветовал — Идите ложитесь спать. Убейте во сне кита.

— А в чем дело?

— Завтра будет пресс-конференция. Придут представители буржуазной печати.

Нанок ушел к себе в номер, принял ванну и лег в кровать. Долго не мог уснуть, ворочался, зажигал свет, листал подаренную книгу Биркета Смита об археологических раскопках в Западной Аляске и чувствовал в сердце тоску. Так остро и больно хотелось домой, в Москву, в Ленинград, в Анадырь, в Уэлен, в Нунямо — в любой город, в любое селение Советского Союза, но к своим, к родным людям.

Он с удивлением прислушивался к этой тоске, думая о том, что пройдет еще несколько дней, и он ощутит великую радость возвращения домой.

На выставку зашел корреспондент канадской газеты «Торонто Стар». Он придирчиво осмотрел все экспонаты и спросил Нанока:

— А каменной скульптуры у вас нет?

— Нет.

— Странно.

— Ничего странного нет, — ответил Нанок. — У азиатских эскимосов всегда была распространена резьба по моржовой кости. Резали по кости и аляскинские эскимосы, а вот ваши, канадские, любили так называемый соуп-стоун, мыльный камень.

Канадский корреспондент внимательно приглядывался к Наноку. Вдруг он спросил:

— Вы действительно кончили университет?

— Педагогический институт.

— Да это в общем одно и то же. По какой специальности?

— История.

— Я всегда был слаб в этом предмете, — сознался канадец. — А почему бы вам не привезти выставку в нашу страну?

— Наверное, это зависит не от советской страны, — ответил Нанок.

— Вы не будете возражать, если я об этом напишу в своей газете?

— Нет.

— А вам ничего за это не будет? — осторожно осведомился канадец.

Нанок улыбнулся в ответ.

Явились какие-то религиозные деятели, интересовавшиеся проникновением христианских идей в среду азиатских эскимосов.

— В настоящее время, — пытался объяснить им Нанок, — никакой нужды в христианском учении эскимосы Советского Союза не испытывают.

— Но нельзя совсем без веры, — убеждал молодой священнослужитель со спортивной фигурой и аккуратно подстриженной бородкой.

— Верят в то, во что всегда верили больше всего, — сердито ответил Нанок, — прежде всего в самого себя, в свои собственные силы.

Молодой священнослужитель с сожалением посмотрел на Нанока.

Приближалось время назначенной пресс-конференции. Появился советник посольства, переводчик Слава Светлов, корреспондент ТАСС, представители печати социалистических стран. Нанок бегло познакомил их с выставкой.

Сама пресс-конференция предполагалась в лекционном зале. Пришел шумный и неугомонный, как всегда, Ганс Йенсен, господин Вагнер и еще несколько представителей Общества Дания — СССР.