Посторонний человек. Урод. Белый аист - Людмила Георгиевна Молчанова
Но мне было не до шуток.
— Попробуй, потеряй! — сказал я. — В прошлом году мне такая взбучка от мамы была, до сих пор помню. А тогда я ведь, не нарочно его потерял.
— Да... — многозначительно произнес Гурик и повертел рыжей головой по сторонам. — У тебя, оказывается, очень беспокойная мать. Я просто не понимаю, как ты живешь с такой матерью? На твоем месте я не выдержал бы и давно сбежал!
А мне и в самом деле сделалось почему-то очень обидно. Вот живет человек, никто его не трогает, делает он что захочет, а тут... В последнее время мама редко стала уходить по вечерам из дома. Засадит нас с Лилькой за уроки, а сама сидит над душой, даже тошно становится. Спасибо еще, дядя Дема нет-нет да заглянет к нам, а то прямо хоть реви от тоски.
— Может, и сбегу!—неожиданно выпалил я. — Откуда ты знаешь, о чем я думаю? Может, уже готовлюсь, только весны дожидаюсь?!
Гурик опешил, вытаращил на меня глаза и придвинулся вплотную.
— Юрка!—вдруг закричал он радостно. — Ты просто гений! Просто герой! Пожалуй, и я махну с тобой за компанию! Куда двинемся? Когда?
Я ответил, что пока еще точного плана не имею, и когда это случится, тоже пока не знаю. Только непонятно совсем, зачем бежать ему, Гурику, если у него такая расчудесная мамаша, которая не мешает ему жить.
— А ты думаешь, я сам себя понимаю? — ответил на мой вопрос Гурик, запуская из рогатки бумажный шарик в бегающих по школьному коридору девчонок.—Такой уж Я непонятный человек уродился. Мама так просто удивляется.
Тут он смолк и спрятался за мою спину. К нам не спеша подходила Натка Черепанова, и ждать доброго было нечего. Натка Черепанова, как и Гурик, появилась в нашем классе с начала года, когда соединяли школы. С Гуриком я сразу сдружился, а вот ее просто не переваривал. Никогда еще не знал такой задиристой, упрямой девчонки. Неизвестно, за какие заслуги, но ее сразу выбрали председателем совета отряда, и она принялась командовать. Мы все думали, что Петя Тарасов поднимется на дыбы, а он взял да и сдружился с Наткой. Даже пересел к ней за парту. Стали его дразнить, а он никакого внимания не обращает, посмеивается себе, и только.
— Вы просто чудаки-рыбаки, — говорил он. — Может, так для пользы общего дела необходимо. Пусть будет председателем, а я старостой. Даже интереснее, если руководство класса за одной партой сидит.
Потом-то уж мы с Гуриком поняли какой стороной обернулась к нам такая дружба старосты с председателем. Что ни новый номер классной газеты «Клякса» — то мы с Гуриком красуемся, проводят классное собрание — опять о нашем поведении и успехах начинают говорить. Сначала начнет Петя Тарасов, а потом и Натка ему поможет.
Несколько раз Гурик советовал мне расправиться с Наткой, и я даже раза три подкарауливал ее за углом школы. Но все как-то ничего не получалось. Пока дожидаюсь, когда выйдет Натка, прямо так и хочется ее стукнуть, так и чешутся кулаки, а как только она покажется — охота драться отпадает.
Сегодня Натка подходила к нам медленно, держа руки под фартуком, точно прятала камень.
— Стоите?—спросила она, щуря глаза.
— Стоим, — бодро ответил Гурик. — А тебе что -— места жалко?
— И совсем не жалко. Можете стоять хоть до ночи, если нравится. Мне нужно поговорить с Клюквиным.
У Гурика маленькие серенькие глазки так и забегали от любопытства по сторонам, так и заискрились.
— А со мной не надо? — спросил он безразличным голосом, помахивая рогаткой.
Натка спокойно посмотрела на рогатку, усмехнулась.
— С тобой не надо. С тобой будет отдельный разговор на родительском комитете.
Гурик выпятил грудь колесом, раздул ноздри и с обидой отошел от нас. Натка проводила его взглядом, вытащил из-под фартука руки и заложила их за спину.
— Знаешь, Клюквин, — начала она вполголоса, склоняя к плечу голову с прилизанными волосок к волоску косами. — Мы вчера говорили о тебе на совете отряда.
Сердце мое сначала замерло, а потом быстро-быстро заколотилось.
— Это зачем я вам понадобился? — спросил я.
— Видишь ли, хоть ты и не пионер, хоть ты и неорганизованный, а все-таки душа у нас о тебе болит. Тарасов уверяет, что ты неплохой парень, только связался с Синичкиным, попал под его влияние — и пошло у тебя все навыворот. Да и я тоже так думаю...
— Ну и думай себе на здоровье, — буркнул я и испугался: вдруг Натка обидится и отойдет. А она только пристально посмотрела на меня:
— Если ты подтянешься, перестанешь позорить наш класс, то, может быть, к концу года мы примем тебя в пионеры.
— А если я не нуждаюсь?
Сказал я это, а у самого к горлу подкатил какой-то комок — не то плакать захотелось, не то разозлился сильно, — сам не пойму.
Натка отступила назад.
— Тогда — другое дело, — сказала она тихо. — Насильно не заставляем. Только мы думали, что ты с нами будешь. Даже странно: у такой матери и такой сын растет!
— А ты не тронь мою мать!
— И не собираюсь!—Натка круто повернулась ко мне спиной.
— Подожди, договаривай!—схватил я ее за руку.— Какая у меня мать, а не то...
Я сжал кулаки и выпятил грудь, как это делал Гурик Синичкин.
— Твоя мама, Клюквин, замечательная!—сказала Натка. — К празднику твою маму собираются наградить почетной грамотой и премировать деньгами. Вот!
— Маму?
— Нет, тебя — за твои двойки!
Мои кулаки разжались сами собой, а Наткино лицо ни с того ни с сего расплылось в моих глазах, закачалось.
— Рассказывай толком, — взмолился я. — Разыгрываешь?
— И не думаю! Папа вчера говорил. Этот вопрос решался на заседании горисполкома. Твоя мама вырастила замечательные астры «Уралочка», и их отправляют на выставку в Москву. А ты со своими двойками тянешь ее назад. Вот мы и хотим тебе помочь...
— И без вас справлюсь, — совсем тихо ответил я, посматривая в сторону Гурика. Моего друга распирало любопытство, и он, засунув руки в карманы брюк, приближался к нам какими-то замысловатыми кругами.
— Знаешь, что мы тебе советуем?—продолжала Натка. — Поговори с Софьей Ивановной, пусть подождет вызывать твою маму
