Пространство и время - Георгий Викторович Баженов
— Ты целовался когда-нибудь, Митя?
— Нет… — растерялся он, не ожидая такого вопроса. — Я…
— Какой ты… — слабо перебила она его. — Ты очень, очень хороший…
— Ну что ты…
— Я ничего не поняла… ничегошеньки, — покачала она головой. — Но ты очень хороший. Знай это…
От Кузьминских прудов Ваганов пошел к Ветеринарной академии, и, когда сел на 29-й автобус, вместе с ним оказалась всего лишь одна девушка. Ваганов, подумав, устроился на заднем сиденье, а девушка прошла вперед.
Автобус долго стоял — это была конечная остановка, потом водитель включил зажигание, машина ожила, мелко задрожала. Ваганов, глядя на девушку, забылся и не заметил, как автобус покатил наконец вперед.
Волосы у девушки спадали свободно, и кого-то она очень напоминала Ваганову. Он попытался вспомнить ее лицо и — странно — не мог этого сделать. Он сидел и, отчего-то притрагиваясь к тетради рукой, как бы внушал девушке обернуться, посмотреть на него, только она не слышала его внушений. Изредка, правда, поглядывала в окно, и тогда он видел неясный ее профиль…
Нагоняя на себя странную тоску, он вдруг подумал — как думал теперь часто, — что хорошо бы встать, подойти к девушке и познакомиться с ней. Он был почему-то уверен, что девушка красива и прекрасна.
«И что же, что красива и прекрасна? — тут же холодно спросил себя. — Что во всем этом особенного, влекущего, призывного?»
И вспомнил теперь с особенной ясностью, как губительна, томительна для него окружающая его красота женщин. Устал он быть мучеником, ибо, куда бы ни пошел, где бы ни был, везде одно: красота, красота, красота… Там прошла женщина с красивой гордой головой — зовет к себе, там увидел стройную голенастую девчушку — зовет к себе. Все, все, что ни есть, стремится выразить себя блистательным образом, все стремится к идеалу, совершенству… И ты, как только поймешь сознанием, что стремление это бесконечно, что это само движение жизни и движение это широко, необъятно и неохватно, что не угнаться одному человеку постигнуть все это, объять, то словно бы потеряешь интерес к миру. Только вдруг вновь пройдет мимо тебя иная красавица — и разумение твое далеко-далеко… забьется сердце, оживится чувство, разогреется кровь…
Ваганов неожиданно очнулся и увидел, что автобус уже полон и той девушки впереди нет. Он тихо рассмеялся про себя, ни о чем не жалея и не протестуя внутренне. Вокруг него уже новой красоты, нового изящества и совершенства было достаточно, чтобы продолжать размышлять, если хочешь, прежним образом.
У метро «Рязанский проспект» Ваганов вышел и постоял немного на площадке у входа, чувствуя, как стремительные люди двумя потоками задевают, толкают, затягивают его в толпу. Он улыбался — столько вокруг было незнакомых, добрых, казалось ему, людей, и среди них не было ни одного, кто бы мог взять Ваганова за руку и повести его туда, куда вовсе ему не хотелось.
Он был свободен.
Он спустился в метро, и снова кипела вокруг него красота: взгляды, жесты, кивки, неожиданные прикосновения — все вновь и вновь притягивало Ваганова к себе. Но он ни к кому не шел, он поехал…
Это было еще в школьные годы. С портфелем в руках он поджидал Майю у выхода из школы, но ее почему-то не было. Давным-давно закончились в школе занятия — и в ее классе тоже, все уже разошлись, техничка тетя Настя, видел он, выключила на ночь по всему зданию свет, а он все стоял и стоял…
— Ну а ты кого ждешь, милый? — спросила тетя Настя. — Барышню свою? Так никого уже нет в школе. Никого, милый. — Она развела руками и улыбнулась.
— Да не-ет… — сказал Ваганов. — Я так… просто стою…
— Курить небось собрался?
— Нет… Я не курю.
— Знаю вас… — И тетя Настя вздохнула.
И он наконец понял, что Майя ушла из школы раньше его. Не дождалась. И хотя в последнее время это случалось нередко, было обидно: сегодня, на перемене, она обещала свидание.
Ушла…
Он повернулся и побрел от школы домой. Но домой, где он жил с матерью и отцом, капитан-лейтенантом инженерных войск, ему не хотелось идти.
Была весна. В Малаховке — а она вся почти среди деревьев — остро пахло весенним лесом, влажной теплой землей, прошлогодними преющими листьями.
И самым острым был запах тополей: Ваганов шел по дороге, слева и справа заросшей тополями; деревья вовсю распускались…
Тополиный запах беспокоил Ваганова, ему хотелось обязательно увидеть Майю и быть с ней. Можно ни о чем не говорить, ничего не спрашивать, забыть учителей, предстоящие экзамены, все забыть… но быть вместе, вместе ходить, вместе уйти в лес…
Он свернул с дороги на широкую тропу, по этой тропе выйдешь прямо к Майиному дому. Дом этот виден издалека, он двухэтажный. Верхний этаж почти всегда светится по вечерам огнями, и порой, когда надо и не надо, Ваганов подолгу наблюдает со стороны, как мелькают в освещенных окнах тени. Это его волнует, приобщает к жизни дома: а вдруг там Майя? Вдруг она увидела его в окно? Конечно, она рассердится, а в душе ей все равно будет приятно, что он ходит сюда, любит ее… Что любит, он мог говорить только про себя, но ведь она все, все понимает. Зачем слова?
Он подошел к дому, который в этот раз очень удивил его: в окнах не было света. Деревья, окружающие дом: березы, тополя, кусты акации и сосны, — все это росло прямо за оградой, — казались скучными, ненужными, хотя от них все такой же весенний и веселый кружился запах.
Очень долго ни звука не было слышно, так долго, что Ваганову сделалось страшно: вдруг дом покинули? Вдруг хозяева уехали куда-нибудь за тридевять земель и увезли с собой Майю?
Он молча стоял в стороне и думал, что, если так, ему нужно мчаться вслед, догнать их, остановить, отнять Майю…
Только так они и отдадут ее, держи карман шире! Чего доброго, даже и не взглянут на него, мальчишку! Не взглянут? Ну хорошо… Он тогда выкрадет ее, а потом…
Он вдруг услышал звонкий, радостный смех Майи. Она так счастливо смеялась, с такой полнотой чувств в голосе, столько в этом смехе было самой Майи — безудержной, всегда стремительной, голубоглазой, что Ваганов сразу обо всем забыл. Он побежал в глубь леса и там, за сосной, крепко прижавшись к гудящему стволу, спрятался. Он не знал, почему спрятался, тем более не понимал этого: ему как раз хотелось выйти навстречу и сказать: «А вот и я!»
Вскоре на тропинке показалась Майя, но была она, как
