Виктор Пшеничников - Черный бриллиант
— Вот что, лейтенант Ковалев… — Начальник КПП несколько раз нажал и отжал голубую кнопку выключателя вентилятора, наблюдая за тем, как она глубоко утопает в круглой нише и вновь показывается оттуда. — Вот что… В свертке, доставленном Гусевым, оказались рулоны восковки. Все тексты на ней антисоветского, подстрекательского содержания.
Полковник на минуту умолк. Ковалев терпеливо ждал продолжения разговора.
— Деньги, по всей вероятности, никакого отношения к свертку не имеют: слишком далеко до них от пола, туда из щели не дотянуться. Видимо, кто-то решил избавиться от них таким образом. Бывает… И маляр тоже тут ни при чем — обыкновенный честный человек, хороший производственник, комсомольский секретарь бригады… Меня в данном случае беспокоит другое. — Полковник хмыкнул, взглянул за окно, где синим-сине расстилалось небо без единого облачка до самого горизонта. — Разберемся: почему в пакете оказались только восковки? Наши «опекуны» за рубежом слишком предусмотрительны, чтобы засылать столь далеко «неукомплектованного» агента… Либо… — Полковник перевел взгляд на офицера управления. — Либо агент — новичок, так сказать, попутчик, которого за плату уговорили доставить к нам эту мерзость с тем, чтобы потом передать ее по назначению.
Полковник с силой нажал кнопку вентилятора.
— Есть еще и третий вариант: трусость. Обыкновенная трусость, которой подвержены и опытные агенты. Обнаруженные восковки — не шапирограф, для них нужна специальная краска. Думается, надо искать недостающую часть «комплекта». Таможенников мы уже предупредили.
Начальник КПП откинулся на спинку стула.
— Вам все ясно, лейтенант Ковалев?
— Так точно!
Вернувшись в зону пограничного контроля, Ковалев некоторое время понаблюдал за работой контролеров. К ним в застекленные кабинки протягивали паспорта и визы недавно прибывшие пассажиры, пытались о чем-то заговаривать, путаясь в словах и дополняя их где улыбкой, где жестами. Нигде никакого ни затора, ни недоразумения. Ревнивое, сладостное чувство током пробежало по жилам лейтенанта: его питомцы! Не зря корпел с ними на занятиях по идентификации личности, приучал к тонкостям обращения с документами. Теперь любой работает как часы: поприветствует иностранца на языке его родины, окинет профессиональным взглядом паспорт, въездную визу владельца, проставит штамп — и встречай, земля русская, заморского гостя! Встречай и привечай, открывай богатства русской души и необъятных российских просторов!..
Гордостью наполнилась грудь лейтенанта, той чистой, первородной гордостью за свою землю, своих людей, что передалась нам от предков и, орошенная кровью и потом многих и многих миллионов безвестных и поименно перечисленных героев всех времен, на века составила частицу характера русского человека. И пока жив в человеке этот святой огонь любви к своему Отечеству — до тех пор он будет могуч и неодолим…
В таком счастливом, почти праздничном настроении наблюдал Ковалев за работой своих подчиненных. И единственное, что огорчало его в этот момент душевного подъема, это неоконченная история с пакетом, в которой пока реально существовали лишь обнаженные рулоны восковки да помнился быстрый, нервный промельк между желтых фанерин узкой руки с белой манжетой…
Когда пограничники уже заканчивали оформление пассажиров с прибывшего рейса, в дверях накопителя показалась прихворнувшая миссис. Видимо, она достаточно отдохнула, пришла в себя, потому что, хотя и пригибалась, несла свой груз сама.
Следом, вытирая лоб платком, спешил с прижатым к животу кейсом тучный коммивояжер.
Помахивая непонятно откуда взявшимся зонтом, вышел «любитель гольфа», как мысленно окрестил его Ковалев, мельком, ленивым полукругом окинул взглядом помещение.
Человек в молодежном батнике и обросший «студент» столкнулись в дверях и никак не могли разойтись — обоим мешала битком набитая заплечная сумка обладателя книги об Эваристе Галуа.
Две дамы в строгих черных костюмах вышагнули из двери накопителя, словно из кельи монастыря, храня на лицах прежнее недоступное выражение. У одной из них на руках по-прежнему подремывал разморенный жарой мохнатый пекинес. Сходство дам с монашенками усиливалось еще и тем, что они шли как бы в сопровождении священника в долгополой сутане, под его молчаливым взором не смели позволить себе даже лишнего шага.
Пожилая миссис, ближе всех оказавшаяся к стойке, подтягивала баулы поближе. Тяжелый груз чуть ли не вырывал из ключиц ее худые руки, жилы на шее напряглись — вот-вот лопнут. Ковалев хотел было ей помочь, но возле нее оказался пассажир в батнике, жестом предложил свои услуги. Однако пожилая миссис, с виду женщина бессильная, так шмякнула баулы об пол, так свирепо глянула на них сверху вниз, словно это были ее кровные враги, с которыми надлежало расправиться. Иностранец в батнике пожал плечами и придвинулся поближе к «студенту», переложившему книжку под мышку.
Еще не отдышавшись после такой нагрузки, увядающая миссис полезла в карман кимоно за сигаретами, густо задымила, выпуская в потолок едкие табачные струи.
Ковалев удивленно наблюдал за ней: так смолить — и впрямь никакого здоровья не хватит.
Пассажиры разбрелись меж высоких столиков, принялись заполнять таможенные декларации. «Любитель гольфа» писал быстро, почти не отрываясь, с высоты своего роста глядя на продолговатый листок декларации. «Коммивояжер» отчаянно потел, и высунутый наружу кончик языка выдавал его немалое старание. Человек в батнике оказался небольшого роста и потому писал едва не лежа подбородком на толстом пластике стола. Что-то не устраивало его в четких графах, он поминутно хмурился и комкал один лист за другим. Неподалеку от него заполнял документ сутуловатый «студент». Он так и стоял, не выпуская из-под руки, очевидно, понравившуюся ему книгу о великом математике, хотя она явно ему мешала.
Обладательница рыжих баулов справилась с декларацией быстро, одним махом. Ковалев подумал, что наверняка в ее руке перо трещало, отчаянно брызгало и рвало плотную бумагу — так быстро мелькала ее узкая ладонь. Сделав дело, сухопарая миссис выпростала худые руки из болтающихся рукавов кимоно, без надобности защелкала блестящей импульсной зажигалкой, поминутно прикуривая и без того подожженную длиннющую сигарету с темно-коричневым фильтром. Яркий румянец покрыл ее щеки, и Ковалев снова удивился, потому что видел всего несколько минут назад полустаруху, которая сейчас сбросила по крайней мере десяток лет.
«Любитель гольфа» тоже освободился, с невозмутимым видом стоял, опершись на длинный зонт-автомат с изогнутой ручкой, и поглядывал на озабоченных своих соотечественников. Поднимали головы и остальные пассажиры, еще недавно дожидавшиеся своей очереди на оформление въездных виз.
Знакомый Ковалеву таможенник, к низкому столику которого помолодевшая миссис подтаскивала по скользкому мраморному полу свои оранжевые крутобокие баулы, незаметно переглянулся с лейтенантом, даже, кажется, подмигнул: вот, мол, дает, такой и годы и хворь нипочем!..
Пора было предъявлять ручную кладь на таможенный контроль, но иностранка отчего-то не спешила браться за баулы, уступала место другим. «С чего бы это?» — насторожился Ковалев.
Иностранка стояла к нему в профиль — маленькая и растерянная. Пристальнее прежнего окидывая взглядом ее тщедушную фигуру, Ковалев интуитивно угадал на ее поясе едва заметное утолщение, тщательно укрытое тяжелой тканью просторного кимоно. Такая диспропорция сначала озадачила лейтенанта, когда-то изучавшего анатомию человека и знакомого с основами живописи. Затем тонкая ниточка рассуждений повела за собой мысль, подсказывая Ковалеву безошибочный вывод…
Насколько Ковалев мог определить, таможенник тоже что-то почувствовал. Лицо его вмиг стало серьезным, сама собой угасла веселая улыбка, и таможенник вновь обрел торжественно-деловой вид. Два кадуцея в эмблемах петлиц его форменного кителя сияли на солнце крошечными запрещающими светофорами.
Даже не взглянув на баулы, таможенник спросил у миссис, все ли деньги и ценности указаны в декларации.
Иностранка фыркнула, видимо, что-то не понравилось ей в старательном произношении этого человека, облаченного в темно-синий мундир.
— Еще раз повторяю, миссис…
— Миссис Хеберт, если угодно.
— Миссис Хеберт, все ли деньги и ценности вы указали в таможенной декларации? — настаивал служитель на своем.
— Все! — отрубила пассажирка хрипловатым от табака голосом.
— Ну что ж… — Таможенник протянул руку, требуя показать ему зажигалку, которую дама не выпустила из рук, даже когда заполняла декларацию и вздымала баулы на оцинкованный стол.
Осторожно он снял с блестящей безделушки заднюю крышку, выковырнул шилом комок ваты. На его подставленную ковшиком ладонь горошиной выкатился черный бриллиант, остро блеснул на свету отшлифованной гранью. Таможенник бережно взвесил, как убаюкал, его на руках, словно там было что-то живое, хрупкое и в любой момент могло рассыпаться на куски. Черный бриллиант! Редкость необычайная. Точную его цену трудно даже назвать…
