Дмитрий Холендро - Городской дождь (рассказы)

— Посмотрим, как Олежка будет давать финта!

Замуж Люся вышла за Олега. Как это у них случилось? Как-то незаметно для него, и сказать нечего, плечом пожать да и только… Он сидел на свадьбе и кричал «горько!». В новой квартире, полученной от завода. Выросли мальчики…

С Люсей виделся всё реже. Только сейчас понял, как любил её. Поздно! Ну а если б раньше, что толку, всё равно — Олег.

Стало вдруг заметно после этой свадьбы, что жизнь имеет способность не только обещать, но и превращаться в непоправимое прошлое. Только одно осталось от тех времён: когда в хмельные для Олега дни спросишь у Люси, как она это допускает, Люся втягивает голову в плечи, лицо её смешливо морщится, а глаза сверкают обманчиво весело, и она отвечает:

— А как с ним справишься? Даёт финта!

Сейчас, правда, она больше горбилась и прятала глаза. А раньше удивительно смотрела. Глаза её излучали радость, даже восторг, и легко и хорошо было жить Володе, вспоминая эти глаза, а ещё лучше, когда Люся шагала рядышком и звонко болтала, он даже не очень следил — о чём, не очень слушал, а только с изумлением замечал, что голос у неё полон такой же звонкой радости, как и глаза…

Блестеть они и сейчас блестели, но радость в них потухла.

И всё оттого, что Олег стал чаще «давать финта". Домой приходил нетрезвым, и в цех приходил, хоронился за станками, на это у него хватало сообразительности. Рабочие помнили, что Олежка — золотой человек и голова полна неожиданными мыслями и выдумками по части техники, а посему не выдавали его, верили, что образумится, возьмётся за ум. Вот и Спиридонов сказал: «Талантливый техник!» Этот словами не бросался.

Говорили, что Олега сбила с ног спортивная слава, спортивная братия. Может, так. А может, и не так. В футбол играло много ребят, а из команды за «систематическое нарушение спортивного режима» отчислили его одного. И случилось это год назад. А не помогло…

Володя остановился возле четырёхэтажного дома и, задрав голову, быстро отыскал их окна — слева, на третьем… Проходя мимо, не раз клялся, что свернёт на другую улицу, и всё же шёл этой, и снова клялся, что прибавит шагу и не вскинет глаз, и всё же замедлял походку и тихонько поднимал глаза…

В окнах был свет — значит, дома хозяева. И Володя свернул в подъезд.

— Кто там? — спросила из-за двери Люся каким-то не своим, осипшим голосом, когда он остановился на их лестничной площадке и надавил на кнопку звонка.

Он не стал отвечать — то ли оттого, что очень уж удивился её голосу, то ли оттого, что не хотел, чтобы Олег узнал его и не показался бы на глаза. Так бывало не раз. Люся сидела почти бессловесно, разве что приглашала посмотреть телевизор, и Володя тоже молчал, кашлял, прикидывая, где же спрятался изобретательный дружок, через полчаса ронял «Ну, ладно» и уходил.

— Кто там? — повторила Люся.

Он опять не ответил, и Люся открыла дверь. Какая- то она стала сухонькая. Губы её дрогнули в неуверенной улыбке.

— Володя? Ты чего же не отзываешься?

Он по обыкновению пожал плечом:

— Прости.

Из комнаты в прихожую вывалился Олег, улыбнулся во весь рот, придержался рукой за косяк, а потом протянул обе руки навстречу Володе:

— Ох, ты! Люсь! Смотри, кто пришёл! Володька! Люсь!

Он всё так же искренне улыбался, а Володя вздохнул: друг уже дал заметного «финта», и, наверное, они с Люсей выясняли что-то своё, вот Люся и осипла, и ещё волновалась, это по глазам было видно, но Олег про всё уже забыл и хлопал Володю по плечу, радуясь и повторяя:

— Посмотри, кто пришёл! Это же мой самый л-л-лучший друг!

Как будто Володя прилетел из космоса и как будто Люся видела его впервые в жизни.

— Садись! — гостеприимно разводил руками Олег. — Люсь! Дай нам что-нибудь закусить. Повкусней.

На столе стояла начатая бутылка. Олег протянул к ней руку.

— Сейчас мы с тобой…

— Я пришёл поговорить, — перебил Володя.

Олег сел, не сразу опустив руку на колени, посидел, нагнув голову, а Люся, которая было пошла на кухню, прижалась спиной к косяку и смотрела, как фыркает муж сквозь добродушную ухмылку и крутит головой. Она знала, что Олег никак не соберётся с мыслями. В таком состоянии мысли у него обычно рассыпались, и он одновременно и улыбался этому, и морщил лоб.

— Уж так сразу поговорить! — удачно нашёл он нужные слова. — Так уж и сразу! Я ведь… Мы ведь с Люсей вот… уезжаем! В другой город… учиться… Друзья меня нынче провожали…

— И домой принёс, — вставила Люся.

— В другой город, — повторил Олег.

— Может, хоть там на меня перестанут пальцами показывать — вот она, бедняжка! — прибавила Люся к этому, а Олег расходился:

— На курсы! Гуд бай! Перестанут наставлять! Будем просто жить и совершенствоваться!

Люся сказала:

— Поклялся, что капли там не возьмёт…

— Первый раз? — спросил у неё Володя, верней, не спросил, а напомнил.

Люся вздохнула для решительности.

— Тогда уж… уйду от него. Так ему и сказала. И при тебе повторяю.

— Хватит! — крикнул Олег. — Хватит! Надоело же! Надоело! Проводи меня, Володька! И — ни слова!

Он дотянулся до бутылки и поискал глазами, во что налить. Люся оторвалась от косяка и поставила на стол рюмки из серванта.

— И себе! — приказал Олег.

Она поставила третью рюмку, присела, обронив:

— Ужас!

И виновато улыбнулась сморщенными губами. Она ещё любила его.

— Во-ло-дя, — пропел Олег, расставляя руки как для объятья. — Во-ло-дя! Мы с тобой друзья до гроба. Чокнемся!

Олег выпил. Люся пригубила осторожненько. А Володя поставил рюмку на стол.

— Ты что? — спросил Олег удивлённо и трезво.

Он ждал ответа. И Люся ждала, вскинув голову и блеснув глазами.

— Никуда вы не поедете, — тихо сказал Володя.

— Так, — сказал Олег, окончательно трезвея, спросил по складам: — По-че-му?

Володя молчал. Сказал главное и не спешил с объяснениями. Он бы не мог ответить, о чём думал в эту минуту. Был он слишком напряжён.

— Я здесь на грани, понимаешь? С завода — вон, из комсомола — вон. Одним махом! Этого тебе хочется?

Володя молчал. Какой нелепый вопрос. Сам же знает, что — нет.

— А там меня ни одна душа не знает, — говорил Олег, удивляясь недомыслию своего друга. — И не будут знать таким вот… Отцеплюсь от этой славы. Почему же никуда? А? Кто же закроет дорогу? Ты, что ли?

— Я.

— Ну, это уж, извини! Мне главный сказал, что дадут направление и всё, что там ещё полагается. Из- ви-ни!

Володя слушал и смотрел на него, помаргивая. Над лбом Олега открылись залысины. Глаза таращились розовыми белками. Через несколько рюмок они выцветут, побелеют. Какой-то Олежка стал лютый, а всегда ведь был заводилой, людьми обрастал.

— Ты у грани, — подтвердил Володя. — Вот и решай… Больше ни терпеть, ни прощать не будем… Пить бросай. Работай так, как умеешь. Будешь Олегом, каким тебя помнят. — Он наклонился, приблизился вплотную к Олегу. — Здесь в тебя верят, поймут… забудут… А там? И там до грани дойдёшь. Тогда выгонят в три шеи, И правы будут. Тебя эта отсрочка устраивает? Не получишь. Вот!

Володя показал ему огромный кулак. И добавил отдышавшись:

— Я не подписал характеристику. И не подпишу.

Олег сидел молча, пригнув голову, прижав к груди

подбородок, потом рывком вздёрнул её и, прищурив глаза, сказал одно слово:

— Сволочь!

Володя оторопел, словно его ударили между глаз. Подумал: сейчас Люся назовёт Олежку дурнем и всё превратит в шутку. Но Люся заговорила о другом и таким голосом, что слова её не вязались с этим безобидным тоном:

— Знаешь, почему он не хочет, чтобы ты уезжал? Не хочет, чтобы я уезжала.

Олег заухмылялся чуть кривовато:

— Это давно известно…

А Люся вскрикнула:

— И завидует, что тебя посылают учиться!

Володя встал. Постоял, посмотрел на них, сказал:

— Эх вы!.

И пошёл в прихожую. Он не стал хлопать дверью, закрыл её тихонечко. И пока спускался по лестнице, случилось вдруг странное. Ему стало сначала до слёз горько, а потом тотчас же легко и хорошо.

На улице стоял глубокий вечер. Из кино выходили люди, больше все молодые. Какие-то знакомые, проходя, кивнули:

— Здорово, Володя!

— Здоров!

В репродукторах над входом в кинотеатр трещала музыка. Володя неожиданно для себя остановился и прислушался к ней. Музыка была весёлая, звучные капельки её неудержимо прорывались сквозь треск, булькали в нём. Не захочешь — заулыбаешься.

Зайти в кино, что ли? Да не с кем!..

Утром его вызвали к директору. Директор долго двигал растопыренными пальцами, как будто разминал их — давний ревматизм суставов. Потом сказал:

— Может, ты и прав, но… Подпиши ты эту характеристику. Ну его! Пускай катит… подальше!

Он перестал разминать пальцы и махнул рукой.