Георгий Садовников - Иду к людям (Большая перемена)
— А говорят, будто это я вас втягиваю в неблаговидные затеи. Хотел посидеть сложа руки, да куда там, разве позволят.
И тут меня озарило, будто вдруг в голове взорвался интеллектуальный фейерверк.
— Светлана Афанасьевна! Мне срочно нужен гипнотизёр! Нет ли у вас такового среди ваших знакомых?
Она на меня посмотрела, ничего не понимая, потом сказала виновато: откуда, мол, ему, таковому, взяться? Но сейчас же вспомнила: у одной из её однокурсниц есть необычная соседка. Она уже давно занимается гипнозом или чем-то похожим на гипноз.
Сегодня я получил очередной гостинец. Теперь это был омлет, упакованный в небольшую коробку. «А принести вилку не сообразила», — подумал я с торжествующей усмешкой.
Когда всё было готово, я после уроков попросил Ганжу задержаться в классе.
— Присаживайтесь, Ганжа, хотя разговор у нас не будет долгим. — Я указал ему на первую парту перед учительским столом.
— Ни за что! — воскликнул Ганжа. — Я не могу рассиживать, будто король, в то время когда качусь по наклонной в пропасть. И вот-вот ухну на дно! И в лепёшку! Шмяк! Вы правы, Нестор Петрович, мы с вами должны со мной что-то делать. Нечего со мной либеральничать! Нестор Петрович, я уже дошёл до ручки. Ставлю вас в известность! Потом не говорите, будто не знали. Вон недавно иду по улице, а мне навстречу станичные мужики, все на конях, как в кино. Приехали, говорят, на краевые скачки. Где, спрашивают, тут ветеринарный диспансер? С них будто требуют справки: не больны ли их лошади бруцеллёзом. Как бы на моём месте поступил нормальный прохожий? Пояснил, что и где, там-то и там-то. Но мне ведь по-человечески не интересно, И я их направил в другой диспансер. Правильно, в венерический. А зачем это сделал? Не знаю сам. Эх, сейчас возьму и со всем этим покончу разом, выброшусь в окно! — Он и впрямь направился к окну.
— Ганжа, остановитесь! Не всё так безнадёжно! — вскричал я, всполошившись.
— Чего вы испугались? У нас первый этаж, — спокойно напомнил Ганжа, возвращаясь и усаживаясь за парту.
— А вы зря затеяли эту психическую атаку! Отбой! Я не собираюсь вас отчитывать, я этим займусь в иное время. А сейчас я хочу с вами поговорить о другом. И кстати, бруцеллёзом, по-моему, болеют не лошади, а коровы, — добавил я, не удержавшись.
— Ну, если о другом, я слушаю, — покладисто согласился Ганжа.
— Одна из моих знакомых, женщина, чудаковатая, собирается завести голубей, — начал я осторожно. — Сама она в этих птичках ничего не смыслит, с ними не соприкасалась, разве что подкармливала на улицах и скверах, бросала им кусочки хлеба. И потому желает прежде посоветоваться с опытным голубятником: с чего начинать, какие породы и прочие тонкости. Меня спросила: не знаю ли я таких людей. Я вспомнил о вас. Вы вроде бы некогда держали голубятню, и подростком, и позже.
— Кто вам сказал об этом? — Ганжа будто бы насторожится.
— Кто-то из нашего класса, а кто не помню. Разговор зашёл о голубях, и он вскользь бросил: а Ганжа, мол, раньше гонял голубей. — Изрекая это, я предусмотрительно отвёл взгляд, когда я говорю неправду, меня выдают глаза. В действительности источником этой информации была Светлана Афанасьевна.
— А теперь этим хочет заняться ваша знакомая? — задумчиво переспросил Ганжа.
— Отдалённо знакомая, — подстраховался я на всякий случай.
— И сколько ей лет?
— Наверно, около сорока. Женщину прямо не спросишь.
— Значит, женщине лет сорока вздумалось заняться голубятней, — пробормотал мой собеседник, размышляя о чём-то.
До меня только теперь дошло: стараясь заманить его к гипнотизёру, я выбрал повод прямо-таки идиотский. Трудно представить солидную даму на покатой жестяной крыше городского дома, размахивающей шестом и оглашающей округу пронзительным разбойничьим свистом. Но что поделаешь, лучшего способа я не нашёл. А с ним, гипнозом, связаны мои последние надежды.
— Я понимаю: звучит неправдоподобно. Вы мне, конечно, не верите. Всё это действительно выглядит нелепо.
В тёмных глазах Ганжи промелькнуло нечто похожее на ухмылку и исчезло, в них снова наступило ясное безоблачное лето.
— Ладно, забыли, не было ни этой женщины, ни голубей, — произнёс я, стыдясь своей глупости.
— Нет, Нестор Петрович, вы меня заинтриговали, — возразил Ганжа. — Мне интересно. Я хочу познакомиться с этой тёткой.
Мы договорились, где встретимся в воскресенье, в день, назначенный гипнотизёршей. Прощаясь, Ганжа вальяжно проговорил:
— Между прочим, я вас выкупил у Тимохина, за червонец и пять рублей. Теперь вы как бы мой крепостной. Но сегодня я щедр и потому вас отпускаю на волю! — И он сопроводил свои слова широким помещичьим жестом.
Гипнотизёрша на самом деле уже пребывала на пенсии — норовя заманить Ганжу, я очень польстил ей с возрастом. Мы ездили к ней вдвоём со Светланой Афанасьевной, нанесли два визита в её однокомнатную квартиру — в первый раз она не поддалась на наш уговор.
— Светочка, — говорила дама низким прокуренным голосом, — если бы ваш больной был алкоголиком или наркоманом… Но двойки и плохое поведение не по моей части.
В конце концов мы её уломали, и в солнечный воскресный день я пришёл к ней с Ганжой. Увидев хозяйку, он одарил меня задумчивым взглядом, но промолчал и вернул своё внимание даме — послал ей ослепительную улыбку.
— Вас прошу сюда. — Дама указала пациенту на свою комнату. — А вы подождите на кухне. — Она ободряюще мне подмигнула и ушла следом за Ганжой.
Я сидел в кухне-крохотуле за стандартным столиком с голубой пластиковой крышкой и прислушивался к происходящему в комнате. Временами мой обострившийся слух улавливал команды: «расслабьтесь», «смотрите мне в глаза», «вы спокойны, вам хорошо». Но вот что странно: их почему-то подавал сам пациент. Прислонив ухо к стене, я услышал, будто это было рядом со мной: «Вы в цирке, вам семь лет, вокруг вас дрессированные голуби. Скажите им: гули-гули…» «Что вы себе позволяете?» — вскрикнула гипнотизерша. Потом кто-то с шумом отодвинул стул, и через одну-две секунды на пороге возник Ганжа. Из-за его плеча выглядывало растерянное лицо дамы.
— Он меня чуть не загипнотизировал, — пожаловалась она неестественным для неё высоким, почти детским голосом. — И при чём тут какие-то голуби?
— Пропал кураж, — небрежно пояснил Ганжа. — А вы, Нестор Петрович, выходит, докатились? Дальше-то падать вроде некуда?
— Ганжа, это был шаг отчаяния, — сказал я уныло.
— Неужто всё так безнадёжно? — Его тёмные глаза, наверно, впервые смотрели серьёзно, без привычной, точно несмываемой, усмешки.
— Я перепробовал всё.
— Идёмте отсюда. Не то вернётся кураж, и я внушу нашей милой хозяйке, будто она в женской бане, — предупредил Ганжа.
Мы вышли из подъезда. На противоположной стороне узкой улицы Светлана Афанасьевна безуспешно пыталась спрятаться за тонким молодым каштаном. Её кремовые пиджак и юбку не заметил бы только слепой.
— Светк, с ним всё ясно, он конченный, а зачем это тебе? — громко спросил Ганжа.
Светлана Афанасьевна вылетела из своего укрытия и панически засеменила по улице, спасаясь от Ганжи.
— Зачем, зачем, — по-мальчишески передразнил я Ганжу. — А затем! Она тебя любит!
— Заливаешь! — не поверил Ганжа, но очень желая верить.
— Чтоб меня… если я… — И я, вспомнив детство, выразительно чиркнул большим пальцем по своему горлу. Мол, если вру, можешь перерезать мне глотку. По-моему, именно так трактовался сей очень древний знак.
Ганжа схватил меня за лацканы пиджака, притянул к себе, заглянул в зрачки, будто пытался проникнуть взглядом в глубины моей души, и отпустил со словами:
— Живи, друг! — И крикнул: — Светк, у тебя на спине паук! Погоди, сниму! — И побежал через улицу.
Ганжа догнал Светлану Афанасьевну, схватил за локоть, видно, что-то говоря. Она вырвалась и поспешила прочь. Он снова попытался её удержать, и она снова вырвалась. И так повторилось несколько раз. Некоторое время они просто шагали рядом. А потом Светлана Афанасьевна сама взяла его под руку, и они пошли, наверно, воркуя, как те самые голубь с голубкой: курлы-мурлы-вурлы. Вскоре эта парочка повернула за угол, и я остался один-одинёшенек. Даже куда-то все разом делись прохожие, попрятались в домах и подворотнях, словно нарочно усугубляя моё одиночество.
На этот раз в свёртке были драники — картофельные оладьи.
— Ты знаешь человека по фамилии Ганжа? Григория Андреича?
Интересовался Витя Авдеев, ещё один мой бывший сокурсник, а ныне сотрудник краевой молодёжной газеты. До этого он пописывал все четыре курса — посмотришь на него на лекции, Витя что-то увлечённо строчит на листке писчей бумаги, поднимет глаза к потолку и, что-то там найдя, пишет снова. Вся группа внимает преподавателю, а этот индивидуалист витает где-то за стенами аудитории, взор его затуманен. Начинал он с мелких заметок — там-то и там-то открылся новый магазин или сапожная мастерская, — потом взялся за очерки и фельетоны, носил в газету. Там кое-что печатали, а после диплома Витю взяли в штат. Вечером он позволил мне в школу и задал этот вопрос.
