Елизар Мальцев - От всего сердца
— Мам, куда это Груня чуть свет убежала?
— Это ты себя спрашивай, а не нас с матерью! — сурово остановил его отец и покраснел.
Маланья поняла, что теперь старика удерживать бесполезно, он не утихомирится, пока не выскажет все — запальчиво, гневно, бестолково.
— Вы чего, тятя, набросились на меня? Какая вас муха укусила, а?
— Не муха, а, видать, целая лиса в наш курятник забралась! — крикнул Терентий и ткнул карточкой в грудь сына.
Родион сразу догадался обо всем и расхохотался — неудержимо, до слез. Теперь недоуменно и робко смотрели на него родители.
— Вот… чудаки! Ну, скажи на милость! — выкрикивал сквозь слезы Родион и, кое-как передохнув, пояснил: — Да это же мой лучший товарищ по фронту — из-под огня два раза меня вытаскивала, не девушка, а вихрь! А сейчас у нее ни кола, ни двора, семья при немцах погибла! Вместе на родину ехали: она — к себе, я — к себе… «Если, — говорю, — тяжело там тебе будет, валяй в наш колхоз!..» А вы такую боевую деваху нехорошими словами поносите!..
Старики сидели пристыженные и тихие.
— Вы, годи, и Груню этим взбаламутили?
— Нет, она раньше ушла, это я у тебя в гимнастерке нашла, — созналась Маланья, и сухие, темные ее щеки окрасил румянец смущения. — Невестка, чай, не такая дурная, как мы! И чего тревогу забили, ума не приложу!
Но Терентий все еще недоверчиво косился на сына. Он немного остыл в своей горячности, было ему стыдно, что зря наговорил на хорошую девушку. Опустив голову и водя ногой по полу, сказал:
— Пускай едет, мы человеку в приюте не откажем. — Он помолчал и добавил простодушно: — Только что-то, по совести сказать, не встречал я, чтоб мужик и баба, оба в приличных летах, дружбу водили… Какая там, дьявол, дружба! Грех, поди, один!..
— Да будет тебе! — сердито оборвала старика Маланья и, озабоченно, тяжко вздыхая, покачала головой. — У парня и соринки в глазу нету, а мы там целое бревно увидели. Ну, не дурни ли?..
А Груня тем временем шагала полевой дорогой. Дувший всю ночь ветер почти начисто снял снег. Он белел лишь в ложбинках, канавах да в глубине близкого березового леска. Рябые облака в небе тянулись, будто наледь у берегов. В холодной, рассветной вышине одиноко грустила нерастаявшая льдинка полумесяца.
Услышав позади лошадиное ржанье, Груня свернула в березняк.
Растаял скрипучий бег подводы, а она все еще стояла, обхватив белый атласный ствол березки, и не двигалась. Сквозная даль рощицы, лунки, налитые талон, голубой водой, тишина.
Она вспомнила, как прошлым летом на полевой стан прикатил в легковой машине секретарь райкома и с ним худощавый, синеглазый человек в очках, задумчивый, будто заглядевшийся вдаль. Здороваясь с Груней, он назвал свою фамилию, и она вспомнила ту, зачитанную до дыр газету, подпись под статьей. Так вот кто внес в ее жизнь столько беспокойства!
Новопашин долго тряс Грунину руку:
— С большой просьбой к вам, товарищ Васильцова!
— С какой?
Он рассказал о выведенном на сибирской селекционной станции новом сорте озимой пшеницы, которую решили дать ей на испытание.
Груня слушала, едва, дыша, глядя то на секретаря, то на незнакомого ученого-селекционера.
— А сумею ли я? — тихо спросила она и, не дожидаясь, что ей ответят, будто самой себе сказала: — Сумею!.. А ошибусь в чем, поправите. Только у нас еще четыре звена организовались, как бы их не обидеть…
— Им тоже дело найдется, — селекционер попросил Груню присесть. — Недавно я виделся с Трофимом Денисовичем Лысенко, он приезжал на нашу станцию и в разговоре вспомнил о вас… По его совету я к вам и явился со своим детищем! Груня покраснела, потом сказала:
— Я прямо поглупела от радости, вы уж извините меня… А трудно, поди, бы-то выводить озимку, а?
— Не легко, — селекционер помолчал, задумчивые синие глаза его, будто завороженные далью, блестели. — В настоящей науке ничего не бывает легкого… Надо не только бороться с природой, но и побеждать маловеров. Ведь не легко вам было с посевами по стерне, а все-таки вы победили. Я слышал, что в этом году ваш колхоз уже включил в план посевы по стерне.
— Это не я, это наука победила. — Груня потупилась, потом тихо попросила: — Вы только объясните, как нужно выводить вашу пшеницу, — наверно, какая-нибудь особая агротехника требуется?
— Ничего особого, самая обыкновенная агротехника, — успокоил селекционер, — запомните только — моя пшеница не полегает, поэтому подкармливайте ее побольше, не бойтесь! Ну, как говорится, ни пуха вам, ни пера!..
Кажется, это было совсем недавно!
Кто-то зашлепал по грязи. Груня обернулась и увидела Варвару. Сгорбясь, опустив голову, она медленно брела па дороге. Груня с тревогой вгляделась в ее темное, будто чугунное лицо.
— Ты чего такая смурая, Варь? — тихо спросила Груня, когда Варвара поравнялась с ней, — Далеко ходила?
— С курсов иду. Там вчерась заночевала… Теперь в страду и комбайн поведу… Скоро одолею… Встретила своего?
— Да, вчера приехал, — отводя глаза, ответила Груня.
— Ну вот, ты и дождалась своего счастья, — раздумчиво и тихо проговорила Варвара. — Чего, спрашиваешь, я смурая? Какой же мне быть еще? Иду вот домой и ровно каменею вся — явлюсь, а он уже, может, там.
— Кто он?
— Да Жудов, кому еще! В штрафном батальоне прощение заслужил, амнистия ему вышла… Сейчас из армии едет, телеграмму ударил — жди, мол, радуйся!
Большие обветренные губы Варвары изломала горькая усмешка.
— Он же из другой деревни родом. Наверно, к тетке заехал, что-то долго нету… Думает, меня на измор взять ожиданием, а я давно уж им по горло сыта… Куда ты в такую рань?
— Хочу озимку проведать. День-два надо подкармливать, боронить… Если лекция будет, заходить за тобой?
— Постучи! Может, надумаю…
Они еще немного постояли и разошлись, словно не договорив чего-то.
Когда Варвара, отойдя от рощицы, оглянулась, Груни уже не было видно: черная развороченная дорога ускользала за бугор, поблескивая лужами.
Возле своей избы Варвара посмотрела из-под руки на синеватые дымки деревни, и вдруг сердце ее облил холод: в конце улицы, озираясь на ослепшие от солнца окна изб, знакомым валким шагом двигался прямо на нее Силантий Жудов.
Глава вторая
После того как Варвара узнала, что Силантий скрывается где-то в горах, ни дома, ни на работе не оставляли ее гнетущее чувство унижения, тоскливая подавленность и постоянное ожидание чего-то страшного, что должно обрушиться на нее. Даже случайный взгляд казался ей подозрительным. Она не давала себе ни минутной передышки в работе и после мучительно прожитого дня бежала в свою избу.
Но и здесь не было покоя. Ее встречали присмиревшие, напуганные ребятишки, и Варвара не находила слов, чтобы приласкать их, успокоить.
Дома было сумрачно, близнецы ходили чуть не на цыпочках, говорили шепотом.
Раньше на жудовском дворе всегда играли соседние мальчики. Савва был их любимцем и коноводом. Теперь они обходили двор. Близнецы являлись из школы злые, хмурые. Ленька часто с красными, заплаканными глазами, а Савва ходил цепким, кошачьим шагом с непотухающей суровинкой в глазах.
Варвара ни о чем не спрашивала детей, даже боялась лишний раз обнять. Зачем сыпать соль на свежие порезы, пусть затянутся!
Отметелила зима, умыли землю вешние воды. Ранней весной Варвару пригласили в милицию и спросили, не являлся ли домой ее муж; по их сведениям он где-то скрывался в горах. И хотя она сказала им правду, что не видела Силантия, ей казалось, что ей не поверили. Она ушла из милиции, полная невысказанной обиды и горечи.
С этого дня Варвара пугливо вздрагивала, заслышав шорох за окном. Она соскакивала с кровати и, приникнув к окну, долго вглядывалась в притаившуюся темь. Казалось, кто-то хрупким, воровским шагом крадется вдоль стены, скребет ногтем в стекло.
В стайке, пока доила корову, чудилось, что за спиной у нее кто-то дышит, но стоило повернуться, как темень шарахалась в угол и супилась оттуда косматым человеком. Отправляясь в погребок, приподнимая западню, ждала — вот сейчас от стены, заросшей седой паутиной, шагнет навстречу знакомая, крутоплечая фигура, угрюмо, исподлобья блеснет затравленный взгляд.
Однажды Савва вернулся с улицы с темной шишкой на лбу, измазанный кровью — разбили нос, разорванная кепка болталась на голове, как лопух.
— С кем это ты? — строго спросила. Варвара.
— А тут с одним, — нехотя ответил сын, возясь у рукомойника. — Дал ему за изменщика Родины!.. Следующий раз будет знать, как обзываться!.. Без него не знают, что почем!
— Не смей больше драться, слышь?
Варвара притянула сына за плечи, зажала его в коленях, не спеша вытерла полотенцем мокрое лицо, разгладила большим пальцем густые кисточки бровей. Он был весь в нее — открытым смугло-розовым лицом, крутым подбородком, черными глазами с большими белками. Но хотя Савва больше походил на нее, она больше любила нежного, липкого на ласку Леньку. Может быть, тянулась к Леньке потому, что был он совсем не защищенным, а Савва умел постоять за себя. Она взяла за руку подоспевшего Леньку, и он сразу пристроился на лавке, положил ей на колени голову.
