Михаил Алексеев - Большевики
Борин и Амо пробирались на новый ночлег. Надо было пересечь главные улицы. Завернули за угол. Перед ними сверкнул десятками окон двухэтажный дом.
— Здание бывшей Губчека… Что здесь теперь? — спросил Борин.
— Градоначальство.
— Больно сильно электрофицировано. У них сегодня как будто бы бал. Обычно меньше огней.
Подошли ближе. У входа в здание стояло несколько часовых, в высоких горских бараньих шапках с белым верхом.
Когда они уже проходили мимо сияющего подъезда, прямо на них выбежал офицер с растрепанной прической. За ним еще несколько.
— Господа… позвольте, господа, — закричал он, завидев их. Почему вы не зайдете, господа? Как не стыдно господа? — говорил он с пьяной ласковой укоризной, схватив за рукав Борина. Остальные офицеры приблизились к ним.
— Нельзя же так, господа. У нас там… — офицер болтнул рукою назад, — много дам и мало кавалеров. Прошу, господа, зайдите… Оч–чень весело… Пожалте…
Остальные офицеры тоже принялись упрашивать. — Нельзя же так, господа, зайдите, господа. — Все они пьяно улыбались и тащили их за рукава к подъезду. Часовые внимательно наблюдали за сценой.
— Хорошо, господа, — забежал вперед Борин. — Только с условием: оваций и встреч нам не устраивайте. Дайте офицерское слово.
— Даем, даем. Идите сами наверх.
Борин, а за ним Амо поспешили воспользоваться любезностью офицеров и быстро пошли вверх по лестнице.
— Хотя бы скорее избавиться от этих пьяных рож.
Наверху они оставили свои фуражки у дряхлого швейцара.
Быстро прошли первую комнату, уставленную длинными столами с закусками. Облокотившись на столы, тут спало несколько офицеров.
— Знаешь что, зайдемте в мой бывший кабинет, — предложил Борин, — посидим там немного и домой. Здесь очень небезопасно.
Они пошли. Издалека доносились звуки музыки.
— Играют в большом зале, — пояснил Борин.
Прошли еще одну комнату. В другой наткнулись на сцену. На диване сидело двое офицеров. У них на коленях лежала женщина с обнаженными до пояса ногами и грудью. В другой комнате попалась совсем обнаженная женщина, среди бутылок вина и цветов. Рядом с ней сидели два полураздетых офицера. Один седоусый офицер спал прямо на полу. Голова его покоилась между двух толстых ног в ажурных панталонах. Голова и бюст обладательницы панталон помещались где–то под столом.
У входа в кабинет их сбила с ног кавалькада пьяных офицеров, нагруженных женщинами. Пьяные женщины, в крикливых растерзанных нарядах, с прическами, сбитыми на сторону, с раскрытыми ртами, осоловелыми, пьяными глазами, сидели, плотно ухватившись у офицеров на шеях, спинах, животах. Крича что–то бессвязное, группа рассеялась по разным комнатам.
В кабинете было совсем темно. И чьи–то грубые голоса, к которым присоединились потом пискливые женские, закричали из потемок.
— Вход одетым запрещается. Раздевайтесь за дверьми, господа. Да, за дверьми. А сюда голенькими.
Борин с силой захлопнул двери.
— Знаешь что, — предложил Амо, — давайте–ка удирать.
— Вот идем сюда, — указал Борин на маленькую дверь в коридор. — Мы здесь не встретимся с этими пьяными офицерами. Здесь черный ход.
Прошли темным коридором. Подошли к лестнице вниз, во двор. Пахнуло уличной свежестью.
Неожиданно направо раскрылась дверь и на пороге показалась знакомая Борину фигура.
— А, Иванов, — вспомнил Борин, и хотел отвернуться, но встретившийся человек уже узнал его и изумление на его лице сменилось выражением злобы.
Иванов быстро скрылся за дверьми.
— Бежим вниз, — крикнул Борин. — После узнаем в чем дело.
Они бросились стремительно вниз по лестница… Вот уже улица… вот сад. Амо впереди между деревьями.
— Стой, — кричат Борину сбоку несколько голосов. Он быстро бежит, но его хватают за плечи и ведут обратно.
* * *В квартире Григория Петровича шел спор.
— Пусти, пусти меня! — кричал Амо. — Это позорно!
— Замолчи, сумасшедший. Ну, какая польза? Ну, что мы можем сделать?
— Нет, я с этим не могу примиряться.
— Но Борина повесят.
Григорий Петрович сел около него. Глаза его были затуманены слезами. Но что же делать?
Несколько минут в комнате стояло тягостное молчание.
— Нет! — наконец, воскликнул Амо. Темное лицо его еще более потемнело, а у висков вздулись прыгающие жилы. — Нет, надо сделать все возможное, чтобы освободить его… Умру, но сделаю.
— Ну, что же ты, голубчик, сделаешь? Ну, что ты можешь сделать? Ну, что мы можем сделать?
— Что сможем? — лицо Амо горело решимостью. — Все сможем. Мы должны будем устроить побег.
— Каким образом?
— Каким образом освободим — это мы найдем. Лишь бы его сегодня не убили. В этом отношении у нас, старых дашнаков, большой опыт. Можно сделать так. Проследить, где он в заточении, и сделать налет… Или если его будут вести по улице, то совершить нападение.
— Ерунда. Детская вещь!
— Не ерунда. Только нужно будет обмозговать это дело. Надо так сделать, чтобы его в первую очередь не убила стража. Во всяком случае, нам нужно будет человек двадцать — тридцать. Сумеет ли их выделить городская организация?
— Нет, не сумеет. Этого нельзя сделать. Это будет равносильно провалу организации и ни к чему не поведет.
— А оружие достать можно?
— Это сумеем. Но…
— Никаких не должно быть «но». Жизнь Борина — драгоценная жизнь. Вы ложитесь, Григорий Петрович, а я еще посижу и хорошенько обдумаю все возможные пути действия… Уверяю вас, что у нас есть шансы на успех.
* * *Ранним утром Амо уже распоряжался.
— Вот что нужно достать, Григорий Петрович. Все это должно быть у нас в доме к двенадцати часам. — Амо передал записку. Григорий Петрович прочел:
Хорошо оседланных лошадей с плетками…………………………………………2 шт.
Ручных бомб……………………………………………………………………10 — ''–
Револьверов……………………………………………………………………12 — ''–
Хорошо вооруженных людей…………………………………………..………3–5 чел.
Деревенских костюмов…………………………………………………………2
Пролеток с хорошими лошадьми……………………………….………………5
Бумаги, нужные для передачи в отряд.
Продовольствие на дорогу.
Григорий Петрович прочитал, покачал головою.
— Людей не достанем. Но все остальное достанем. Я пойду. А ты будешь здесь?
— Нет, я пойду к Железкину: пусть скажет рабочим. Охотники найдутся.
Уходя, Григорий Петрович сказал:
— Не могу я одобрить эту пинкертоновщину. Ничего не выйдет. Только себя и других погубишь. Не по–нашему ты действуешь, Амо.
— Ничего, ничего, отмахнулся обеими руками Амо. — После поговорим.
* * *Григорий Петрович и Амо стояли на углу улицы возле комиссариата.
— Говорят, повели судить. Лицемеры. Плохо то, что белошапочников сменили казаки… Видишь, те ушли. Хотя ничего. Ну, я пойду расставлять людей. Ведь моя правда. Целых десять человек оказалось желающих. Я еще раз разъясню всем, расскажу, как действовать. С извозчиков пусть не встают. Один управляет лошадьми, другой угрожает бомбами. Затем нужно еще раз сказать, чтобы погромче кричали: «смерть большевикам». «Давайте нам большевиков, нечего с ними возжаться.» Понятно?
— Конечно, понятно. Только…
— И пусть следят за офицерами. Они могут догадаться убить Борина раньше, чем мы его освободим. Одобряете?
— Да, но…
— А когда Борин будет в наших руках, все ребята быстро разъедутся во все стороны. Одобряете план?
— Нет, не одобряю.
— Ничего, после одобрите. Ну, я пойду предупреждать. А сами вы, Григорий Петрович, уходите поскорее отсюда. А то взаправду провалите организацию. Скажите всей организации, чтобы была настороже.
Григорий Петрович покачал головой, поцеловал улыбающегося Амо и, вытирая слезу рукою, ушел за угол.
* * *Борина втолкнули в ту боковую комнату над черным ходом, где он только что видел Иванова. Кто–то с силой бил его в спину.
Перед ним находилась маленькая комната, наполненная облаками табачного дыма. В дыму Борин увидел три фигуры. Ближе всех к нему стоял офицер, с растрепанной прической, зазвавший их на бал. На его лице был разлит неподдельный ужас. Одной рукою он держался за рукоятку браунинга, покоящегося в кобуре.
— Так это Предчека? — спрашивал он у соседа, выпучив глаза. Сосед спрятался за его спиной.
— Он, я хорошо знаю, — отвечал последний.
Иванов — предатель, — подумал Борин, — сотрудник Губчека и предатель.
— Он, в этом не сомневайтесь, я хорошо его знаю… вместе работали.
— То есть как вместе работали? — бестолково спрашивал офицер, судя по лицу, совершенно сбитый с толку.
