Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева
И Виктор Власьевич сразу повеселел.
Посмотрев на задумавшегося Говорова, он сказал почти ласково:
— Грустите, Максим Андреевич? О чем-нибудь или… о ком-нибудь?.. — Но тут же, испугавшись фамильярного, как ему показалось, тона, перешел на серьезный: — Вы, наверное, скучаете о жене, о доме?..
Максим Андреевич промолчал, взглянул в раскрытое окно дрезины. Мимо мелькали стволы деревьев — сосна вперемежку с березой. Но вот тяжелая и плотная стена леса кончилась, и на смену ей, откуда ни возьмись, — молодая, кудрявая, в искринках невысохшей росы, ярко-зеленая поросль.
Говоров вдохнул наполненный ароматом воздух.
«Почему я почти не вспоминаю Нину? Все последние дни, наверное, целый месяц… Нет, вспоминал, но не грустил… не ждал…» На минуту Максим Андреевич представил: вот здесь, в лесу, вот у этой старой задумчивой березы, сейчас он встретил бы Нину… Конечно, это было бы чудесно. Конечно, они обрадовались бы друг другу. Под развесистым зеленым шатром кряжистой березы хорошо постоять молча, обнявшись, смотря вдаль.
Но что бы сказала Нина, поздоровавшись, поцеловав его. Она бы, наверное, сказала: «Пойдем от этой противной березы… С нее сыплются муравьи…»
Мелькали сосны, сливаясь в сплошную красновато-зеленую массу. Синяя горячая даль казалась ощутимой, доступной.
«Вот, — улыбнулся про себя Говоров, — пойди, поймай эту синюю птицу. Она и дальняя и близкая, как мечта. Мечтает человек прожить не зря — отдать себя делу не жалея. И от жизни взять все, что ему положено: человеческое, простое и красивое, иными словами, — необходимое. Но далеко не всегда так получается. Вообще может не получиться. И все-таки… Если искать, не успокаиваясь, спорить, не уставая… Главное — мечту не надо терять, всегда видеть перед собой эту синюю птицу, близкую и заманчивую».
Сощурив глаза, Говоров продолжал следить за извилистой, бегущей линией леса: «А все-таки я тебя когда-нибудь, да поймаю, чертовку!»
2
Там, где кончалось торфяное поле стилки, рос лабазник — невысокие белые цветы с пушистыми соцветиями на упругих и тонких стеблях. Говоров и Позвоночников почти одновременно сорвали по цветку.
Ударяя венчиком цветка о ладонь и следя за пушистой рванью, падающей к ногам, Позвоночников молча шагал рядом с Говоровым.
Максим Андреевич был рад молчанию Позвоночникова. Этот приторно-вежливый, весь какой-то скользкий человек вызывал в нем что-то вроде брезгливости, и скрывать это ощущение Говорову было трудно.
Они приближались к багеру. Уже был слышен тихий шум мотора. На площадке показался багермейстер Шатров. Сняв с седых кудрей потрескавшуюся кожаную фуражку, он махал им. Взглянув на этого стареющего богатыря, с красивым и умным лицом, Максим Андреевич невольно подумал: «Наверное, мой отец вот такой же был бы на старости лет. Добрый, умный, напористый».
Максим Андреевич с уважением пожал руку Шатрова. Тот снова вошел на агрегат, включил мотор. Ковшовые цепи поползли в карьер. Наполненные черной торфяной массой ковши поднимались к элеватору машины, там мокрый торф измельчался и падал в воронку. А оттуда выходили готовые кирпичи. Они попадали на доски, которые двигались по натянутым тросам. Работницы подхватывали доски и, неся перед собой, быстро опрокидывали кирпичи на землю.
Работницы приехали из Башкирии на сезон. Невысокие, ловкие, они быстро и хорошо работали. Взгляд Позвоночникова задержался на чернобровой длиннокосой девушке в белом платке.
— Хорошо работает. Взгляните, Максим Андреевич, — и он указал на девушку с черной косой. — А?
— Машина работает лучше, Виктор Власьевич, — усмехнулся Говоров. Он все еще держал в руке цветок. Цветок завял, но Максим Андреевич, вместо того, чтобы выбросить, сунул его в карман куртки.
— Машина, говорите, лучше? — с деланным добродушием спросил Позвоночников.
— В следующем сезоне мы всех девушек от багера уберем.
— Да, да, я об этом задумывался, тут надо что-то преобразовать.
— И преобразовывать не надо!
— То есть как не надо? — Позвоночников смущенно посмотрел на Говорова, но сказал с чувством собственного достоинства. — Не обижайтесь, Максим Андреевич, но вы отстали от жизни. Сейчас рационализация — превыше всего. Преобразовать, перестроить, реконструировать — и все в этом роде! — Позвоночников делал неопределенные жесты пальцами музыканта.
— Видите ли, скоро будет серийный выпуск стилочных машин… Они сами, без людей, расстилают по полю кирпичи… Знаете, такими ровными, длинными лентами… Здесь с рационализацией, Виктор Власьевич, мы с вами опоздали. Кстати, о стилочных машинах полгода назад в журнале «Торф» писали.
Максим Андреевич уловил мгновенное замешательство Позвоночникова, но сделал вид, что не заметил: всегда щадил самолюбие людей.
— В каком номере журнала было? — спросил Позвоночников.
— Не помню.
— Я так и знал! Именно этот номер я, наверное, не получил. Представьте, пропало несколько номеров «Торфа», апрельский «Огонек» и еще что-то из газет… Такая уж почта здешняя. Я вас попрошу, дайте мне этот журнал, пожалуйста.
Потом Говоров и Позвоночников обошли весь участок, побеседовали с начальником и техническим руководителем. День близился к вечеру.
Возвращаясь на дрезине, Максим Андреевич и Позвоночников услышали позади себя быстрые шаги. Их догоняла та самая девушка, на работу которой заглядывался главный механик. Платок от быстрой ходьбы упал на плечи девушки, и черные волосы ее беспорядочно выбивались из косы.
— Проглядела тебя, главный инженер, когда ты прошел с поля. Еле догнала.
— Но все-таки догнала, — игриво улыбаясь, заметил Позвоночников.
— Максим Андреевич, — сказала девушка, обращаясь только к Говорову, — моя бригада не слушается меня… Уберите меня с бригадиров. — Лицо ее приняло плаксивое выражение. — Не умею я с ними, вон они все какие бойкущие.
— Но и ты, видать, не из робких, — вставил Позвоночников. — Почему тебе не нравится в бригадирах ходить?
Не взглянув на него, девушка продолжала:
— Не уберете меня из бригадиров, к самому директору побегу — отпрошусь. Что зря меня держать! Я не умею командовать, я работать могу — сама. И девушка протянула вперед руки вверх ладонями, на которых тонкими линейками вырисовывалась торфяная пыль. А, если не уберете, — она тряхнула головой, — ни полдня здесь не останусь — в Башкирию к себе уеду — и поминай наших!
— Ну, хорошо-хорошо, успокойся, Багирова, — сказал Говоров, — ты сейчас иди работай. Нам нужно ехать, мы торопимся, а завтра придешь ко мне, и мы обо всем переговорим с тобой, посоветуемся, как лучше.
— Прощайте покуда. — Багирова повернулась и пошла обратно по тропинке.
— С характером девица, — Позвоночников поправил галстук. Он умел поправлять его по-особенному, оттопырив мизинцы обеих рук. — Своенравный народец.
— Кто — башкиры? —
