Григорий Терещенко - Счастье само не приходит

Григоренко вот-вот должен появиться. «Сегодня он, пожалуй, зайдет сначала в управление, а потом на производство,— подумала Люба. — Сегодня, как никогда, его должен интересовать анализ работы. Закончился месяц... Занести графики и анализ самой? Или ждать вызова?»

Люба очень волновалась. Она подошла к окну. Стекло разрисовано морозом. Лишь в маленькую отталинку видно, что делается возле управления. При появлении каждой машины Люба вздрагивала.

Какие только слухи не ходят на комбинате по случаю вызова директора в главк. Большинство сходится на том, что Григоренко отстранят от должности. Но Люба этому не верит, хотя слухов таких все больше и больше. Да, на чужой роток не накинешь платок.

«Интересно, что думает о вызове сам Григоренко? А вот и его машина. Проехала проходную, остановилась возле управления. Минуты через три пойду к нему»,— решила Люба.

Перед тем как идти, она посмотрелась в зеркальце, висевшее в планово-производственном отделе. Все в порядке.

Когда Люба вошла в кабинет, Григоренко сосредоточенно шагал из угла в угол. Увидев Любу, он улыбнулся ей, взял графики, анализ работы, пошел к столу.

— Садитесь, Люба.

Каждая черточка лица Григоренко знакома Любе. Даже если закроет глаза, отчетливо представляет его. Открытое лицо. Темная шевелюра с серебристыми паутинками. Волевой подбородок...

Но вот густые брови Григоренко вопросительно поднялись. Сейчас он что-то спросит. Нет, опустились — и глаз не видно. Черные глаза. Как часто бывают они приветливыми. Но бывают и строгими...

«Как же случилось, что этот человек стал для меня бесконечно дорогим?..»

Григоренко отложил графики.

— Ну, как ваши дела, Любушка?

— Нормально! — ответила Люба и тут же спросила:— У вас-то как? Вызывают?

— Послезавтра еду.

— Вас никуда не переведут? На другой комбинат...

— Нет, это исключено! Ну, а если бы и уехал, то разве мы не остались бы друзьями? Надеюсь, на свадьбу пригласите? Обещаете?

— Нет у меня жениха, Сергей Сергеевич!

— Сегодня нет, завтра встретите.

— Я ведь разборчивая!

— Ничего, Любушка, вы обязательно найдете свою звезду.

— Мне любая звездочка не подойдет, Сергей Сергеевич! Я буду искать большую, яркую. Только такая нужна мне. Такая или никакой! — Она нахмурила брови, посмотрела прямо в глаза Григоренко.

«Да, Люба уже не маленькая девочка — двадцать три...» — подумал Сергей Сергеевич.

В приемной послышался топот ног, голоса.

Двери открылись.

— Мы на минутку. Здравствуйте! — сказал Боровик и, скрипя хромовыми сапогами, подошел к столу. За ним — несколько рабочих.

Люба незаметно вышла из кабинета. Забежала к себе, накинула пальто. Пошла к карьеру. Но не обычной дорогой, а через коллективный сад. На аллее оглянулась. Никого. Села на скамейку и заплакала. Плакала долго, а когда подняла голову, увидела — падает пушистый-пушистый белый снег.

Глава четырнадцатая

Когда Григоренко вошел в кабинет, последние лучи предзакатного красного солнца падали на пол через большие окна. В комнате управления тишина. Сергей Сергеевич любит это время дня, когда молчат телефоны к никто тебя не тревожит. Он снял пальто. Садясь к столу, развернул папку. «К докладу». В ней лежал только конверт с пометкой: «Лично». Почерк показался знакомым. «Не анонимка ли опять?» — поморщился Григоренко. Разорвав конверт, он начал читать письмо, и брови его сразу же поползли вверх.

— Любопытно!.. — вслух произнес Григоренко, продолжая внимательно читать.

«Интересно, ушел Боровик домой или еще здесь?» — Григоренко набрал номер отдела кадров. Трубку взял Михаил Петрович.

— Вы еще не ушли?.. Знаете, проясняется причина, почему Комашко хотел поскорее оформить увольнение. Негодяй он отменный...

— Я давно так считал. Да и не только я... Что-то новое есть?.. Хорошо, иду к вам.

Минуты через три вошел Боровик.

— Вот полюбуйтесь, Михаил Петрович, письмо от Бегмы...

— От Бегмы?.. Что, на работу хочет вернуться?

— Нет, совсем не о том... Вы прочитайте.

Боровик стал читать.

«Товарищ Григоренко, что я вытворял на участке, трудно объяснить не только с глазу на глаз, но и написать в письме. Но я решился все вам рассказать...»

— Ишь ты! — воскликнул Михаил Петрович. — Девица красная, да и только!

«После того, — читал Боровик дальше, — когда вы прислали ко мне Сабита, я сильно обозлился. Думал, вот-вот заменит он меня. Откровенно говоря, заменить меня надо было...»

— Сам, значит, признает, что не справлялся...

— Вы дальше, дальше читайте!

Боровик снова углубился в письмо, то и дело проводя растопыренными пальцами по редким волосам. Дочитав, Михаил Петрович положил письмо на стол.

— Уму непостижимо! — заходил по комнате Боровик.— Мастер устраивает гадости своему бригадиру. Вибраторы портит, гвозди вытаскивает из опалубки. Пишет затем письмо министру. А натолкнул на это и факты ему подсунул, оказывается, Комашко. Ничего себе взаимоотношения— главного инженера с мастером! Сам свою подпись побоялся, подлец, поставить. Значит, милое это содружество существовало, пока Бегма не застал свою жену с Комашко. Так вот почему сбежал от нас главный инженер. Какой стыд, какая грязь!.. Я думаю, Сергей Сергеевич, Бегму судить нужно!

— Нет, Михаил Петрович! — сказал Григоренко. — Этим письмом Бегма сам себя осудил. А вот Комашко следовало бы разыскать. Чтобы в другом месте не пакостил.

Сергей Сергеевич вложил письмо в конверт и, поморщившись, бросил его в сейф.

Боровик с женой пришли к Белошапке первыми.

— Ну, поздравляю тебя, Зоя, с сыном! — сказал Михаил Петрович и поставил на стол три бутылки муската.

— Да у нас все есть, — смутилась Зоя.

— Такого муската нет. Я с Кавказа привез.

— Вы же не пьете, Михаил Петрович! — напомнил Остап.

— Водку не пью, а мускатом иногда причаститься можно. Мускат — это сок земли, взлелеянный южным солнцем. Заставь алкоголиков испробовать муската — они на водку и смотреть перестанут, — улыбнулся Боровик.

Со свертками в руках вошли Борзов и Драч. Они были без жен. У Драча кроме свертка букет цветов. Он вручил Зое цветы и поцеловал руку. Потом крепко обнял Остапа.

— Молодцы! Сына родили! За это и выпить не грех.

Пришли Сергей Сергеевич и Оксана Васильевна.

Оксана, правда, забегала и раньше. Ведь они в одном доме живут, только на разных этажах. Белошапка на втором, Григоренко — на третьем.

Люба здесь уже давно. За последнее время они с Зоей сдружились.

Поздоровавшись с Григоренко, Люба сказала:

— Вот, помогаю Зое. — И покраснела. Словно была здесь лишней. — Кухарничаем.

— А как хорошо у вас! — воскликнул Борзов. — Даже дуб в окно заглядывает...

К нему подошли Григоренко, Боровик, Драч, стали любоваться деревом.

Дуб щедро положил мощные ветви прямо на перила балкона. Красивое дерево дуб! Красивое и сильное. Снег выпадет, все деревья листву потеряют, а дуб стоит себе, словно ему и это нипочем. Только листва позолотой покроется. От него всегда веет могучей силой и спокойствием. Вот и сейчас, когда налетали порывы ветра, дуб, казалось, встряхивал головой, как это делает человек, откидывая пряди волос назад, идя навстречу ветру.

— Ты смотри, действительно сохранился, а я как-то и не замечал его,— сказал удивленно Сергей Сергеевич.

— Сберегли, — откликнулся Остап Белошапка. — Собирались его выкорчевывать. Дерево мешало строить. Даже бульдозер подогнали. Но я убедил ребят оставить. Не трогайте, говорю, он же против моей квартиры растет.

— Вот оно что! Оказывается, ты давно нацелился на эту однокомнатную квартиру, — подмигнул Остапу Боровик. — С балконом и красавцем дубом!

Все засмеялись.

— А вообще так в жизни и бывает, — продолжил Боровик, — сделай для других добро, и оно вернется к тебе.

— Не всегда, — заметил Михаил Андреевич.

Никто возражать ему не стал. С Драчом спорить трудно.

— Зоя Степановна, покажите-ка нам своего Алешу-богатыря. Хотя бы одним глазком взглянуть, — попросил Борзов.

— Потом, потом, — засмущалась Зоя.

— Вы правы, настоящий богатырь! — сказала Оксана Васильевна. — Больше пяти килограммов весил, когда родился.

На столе появлялись все новые и новые блюда. Стол большой, круглый. Тесно не будет.

— Прошу к столу, дорогие гости! — стала приглашать Зоя.

Оксана Васильевна и жена Боровика стояли у окна. Они тоже, как и мужчины до этого, любовались молодым дубом. Впрочем, Оксана Васильевна больше рассматривала отражение своего лица в стекле. Ей казалось, что она различает даже крупинки пудры и трещинки помады на губах, похожие на морщинки. Видела она, конечно, и настоящие морщинки, и едва заметные «птичьи лапки» у глаз. «Неужели так вот незаметно и подкрадется старость? — задумалась Оксана Васильевна. — Ох, как не хочется стареть!..»