Михаил Колесников - Право выбора
Тут — власть. Контроль, управление. Сейчас все в моих руках. Все центры управления подчинены мне.
Рядом на вращающемся кресле Бочаров. Он спокоен, потому что верит в меня. Мне верить не в кого…
Время застыло, остановилось. Неподвижны стрелки приборов, не мигают зеленые и оранжевые лампочки. Судорожную тишину разрывает предупредительный сигнал. Да, пора…
Поворачиваю переключатель в положение «10 квт», нажимаю кнопку «Операторское наблюдение».
Над центральным залом, куда сейчас вход запрещен, есть помещение, где собрались инженеры, ведающие загрузкой активной зоны. Там свой пульт дистанционного управления. За тем, что происходит в центральном зале, они наблюдают в иллюминатор с голубоватым свинцовым стеклом метровой толщины.
Они будут все время подбрасывать в активную зону «топливо».
Партия тепловыделяющих элементов загружена. Детектор показывает генерацию первых нейтронов. Началось… Таинственный процесс распада материи…
Стиснув зубы, медленно, очень медленно выдвигаю управляющие стержни. На лбу сразу же проступает жаркая испарина. Пальцы приобретают необыкновенную чувствительность, живут сами по себе, отдельно от рассудка.
Волноваться вообще-то пока рано. Загрузка минимальная. Приборы установлены на предельную чувствительность. У каждого счетчика наблюдатель для регистрации всех ненормальных изменений. Укрощение «атомной бомбы» будет происходить по этапам.
И все-таки каждый нерв натянут. Ведь идет жестокий поединок человеческой мысли с самой грозной во всем мире стихией.
Выдвинув стержни на некоторую величину, замираю. Потом выдвигаю их снова. Эта операция будет повторяться до тех пор, пока поток нейтронов не достигнет нужного значения.
Я не верю в то, что человек может поседеть мгновенно. Каждый волос седеет отдельно вот в такие минуты. Медленно, методично…
Новая партия «топлива».
Все повторяется сначала. Только теперь опасность стала реальной. И с каждой очередной загрузкой опасность будет все увеличиваться, стучать в уши дробными звуками «щелкуна» — динамика. Атомное сердце установки бьется учащенно. Мощность растет. Щелчки динамиков превратились в густую дробь. Неумолимо вверх ползут стрелки приборов.
Реактор стал надкритическим! Надкритический — значит выше критической точки, некоего предела. Срочно опустить стержень! Возьми себя в руки, неврастеник… Ты же знаешь, твердо знаешь: разгон на мгновенных нейтронах невозможен.
Только в теории существует предельно опасный случай — пусковая авария: реактивность неуклонно возрастает… и ничто не может предотвратить катастрофу. Вышло из строя реле, управляющее мотором привода стержней. Стержни выдвигаются, выдвигаются… реактор становится мгновенно-критическим…
Разгон на мгновенных нейтронах — взрыв, конец…
Стержень опущен. Найдено критическое состояние активной зоны. Уровень мощности устойчивый.
Можно ликовать: все совпало с расчетами. Мысль победила в схватке с вероятностью!
Все оказалось гораздо проще и прозаичнее, чем предполагалось. Где же он, великий момент! Его не было. Он растворился в нервной тряске. Просто вначале интенсивность цепной реакции поддерживалась на минимальном уровне, затем мощность возросла. Да, так просто… С одной ступеньки на другую…
Отчетливо представляю, как в эту минуту корреспонденты обступили кровать больного Федора Федоровича. Ему о победе уже сообщили по телефону. Цапкин авторитетно произносит за Федора Федоровича: «Запишите: одержана замечательная победа. В отличие от американцев, мы строим такие установки без стальной сферы. Расчет, смелость, колоссальная экономия средств. Запишите: благодаря самоотверженному руководству доктора физико-математических наук Ф. Ф. Дранкина…»
Я, по-видимому, очень злой, несправедливый человек. Как-то Цапкин заметил, что если бы общество целиком состояло из подобных мне, то прогресс остановился бы, жизнь потеряла бы свою привлекательность. Не являясь образцом человеческой породы, я требую от других безукоризненности.
Какое мне дело до бедного Федора Федоровича? Но именно о нем я вспоминаю в самые напряженные минуты. Вспоминаю с тайным злорадством. Дался мне Цапкин с его ужимками… Откуда подобная мелочность характера, неприятие середины? Должен же кто-то руководить!
Наверное, все от нервов. Всегда хочется сорвать на ком-нибудь зло в такие вот моменты, когда каждый волосок на теле стоит дыбом.
Критическая масса совпала с расчетной!
Веселись, прыгай от восторга. Конструкторы шумно поздравляют друг друга. А ведь вертится!.. Меня тоже поздравляют. И сразу отскакивают, встретив холодный взгляд.
Рано ликуете. Испытания лишь начинаются. Как поведет себя дальше активная зона? Установка состоит не только из активной зоны. Это громоздкий агрегат. Из месяца в месяц будем «прощупывать» контуры, узлы, каждый насос, каждый генератор, каждый прибор. Прежде чем работа установки станет вполне удовлетворительной, потребуются изменения и усовершенствования. В верхней плите специально сделали большое отверстие, через которое в случае необходимости можно будет извлекать оборудование наружу.
Когда меня сменяет другой оператор, остаюсь здесь же, у пульта. Сколько прошло часов? Может быть, шесть, может быть, восемь… Хотели подменить раньше, но не сдвинулся с места.
Теперь, обезволенный, опустошенный, сижу в углу, откинувшись на спинку кресла. Я не могу уйти отсюда. Ни сегодня, ни завтра. Будто мое присутствие после всего, что совершилось, имеет какое-то значение…
Тупая боль раскалывает череп. Она прочно поселилась в мозгу. Но мне все равно, все равно… Немного бы крепкого чаю… Впрочем, ничего не нужно.
Сидеть без движения, без единой мысли. Больше некуда торопиться, незачем напрягаться, свертываться в сплошной клубок нервов. Лишь нечто подсознательное удерживает меня здесь. Я, возможно, не уйду домой до тех пор, пока не будет выполнена первая часть программы.
Бочаров тоже не уходит. Говорить нам не о чем. Мы сдвинули установку с мертвой точки, с «нулевой мощности». Только это и объединяет нас сейчас.
Оказывается, прав Подымахов: стальная сфера не нужна! Мы не взлетели на воздух. Как-то быстро установился спокойный деловой ритм.
И когда в зале появляется Вишняков, мы не удивляемся.
— Прикатил. Все бросил. Как там ведет себя контур охлаждения?..
Изо дня в день вот уже два месяца гоняем установку. Заменили партию выгоревших твэлов. Все идет строго по программе.
И неожиданно — тревога! Мигают лампы, надрываются звонки. Бледные лица.
Ничего страшного, непоправимого не случилось: вышел из строя дизельный генератор. Таких генераторов несколько. Каждый соединен с двумя насосами и их вспомогательными контурами.
И все же авария серьезная: значительно сократился поток теплоносителя через активную зону.
Специалисты поставлены на ноги. Через несколько часов генератор отремонтирован, все входит в норму. Вот вам результат спешки. Могло случиться худшее. Отделались, можно сказать, легким испугом.
Маленькая неловкость: авария произошла в то самое время, когда нас посетили высокие гости из Академии наук.
Федор Федорович бросает на меня испепеляющие взгляды. Когда остаемся вдвоем, говорит:
— Подвели вы меня под монастырь. Всех академиков напугали до полусмерти. И нужно же именно сегодня… Придется писать объяснение.
— Зачем?
Он насупил белесые брови.
— Вы, мой дорогой друг, невозможный человек. Зачем, зачем? А затем — потребуют расследования. Придется к объяснительной прикладывать акт. Если бы не было высоких гостей, тогда бы авария выглядела рядовым эпизодом.
— Ну, а я-то тут при чем?
— Здравствуйте! Вы в ответе за все. И кроме того, во время вашего дежурства.
— Вы, Федор Федорович, оказывается, верите в бога динамо.
— Ни в какого бога я не верю. Но ведь канитель, канитель.
— А вы ее не заводите. Пошлите всех к чертовой бабане — и дело с концом. Что вам терять? Вы же лауреат и, кроме того, умный человек… Рассуждайте логически…
Но логика почему-то на этот раз изменяет Федору Федоровичу. Он лепечет что-то о моральной ответственности, о том, что я мало проявлял энтузиазма. Хотя бы для проформы придется все обсудить на производственном совещании в присутствии членов всех комиссий.
— Что обсудить?
Он набивает рот миндалем.
Обсуждать, собственно, нечего. Никакой волшебник не мог бы предсказать, что случится с генератором через два месяца. Но, вместо того чтобы продолжать испытания, мы заседаем. Члены комиссий чувствуют себя неважно. Всем ясно: попусту тратим дорогое время.
И тут на первый план выступает Цапкин:
— Халатное отношение… не обеспечил… увлекся показухой… вместо того чтобы мобилизовать, демобилизовал…
