Александр Кулешов - Победил Александр Луговой
— Как бежать? — задыхаясь, переспросил Александр.
Лейтенант удивился еще больше, но продолжал свой рассказ:
— ...Так, бежать. И тут этот парень грохается во всю длину на тротуар. Там, оказывается, ледок был, припорошенный снегом, — ну, он и поскользнулся. Куда рука, куда нога, нож отлетел... Вот тут-то этот дружинник сразу сообразил, что к чему, парню — на спину, руку скрутил — и привет. Никто ничего не заметил. Другие сбежались, поздравляют. Это все потом тот ворюга рассказал. «Я говорит, — хотел было ему сказать, что, не поскользнись я, никогда б он меня не поймал, а он мне так руку заломил, что аж в глазах потемнело. Скажешь слово, пригрозил, — совсем руку поломаю». Вот так.
— А может, он врет, хулиган этот? — изменившимся голосом спросил Александр.
— Зачем ему врать? Нет, он врать не станет. Я их знаю, уж вы поверьте мне, десять лет с такими вожусь. Он свою десятку получил: рецидивист, вооруженное ограбление, вооруженное нападение на дружинников при исполнении обязанностей. Зачем ему на себя наговаривать, что мол, если б не поскользнулся, так мог и наколоть того дружинника? Нет, он правду сказал. Но я к чему веду... Вот ведь трус был тот дружинник-то, себя берег, а еще боксер!
— Но почему же так все оставили? — дрожащим от возмущения голосом говорил Александр. — Раз это известно, надо было сказать, премию отобрать, вызвать этого...
Лейтенант недовольно посмотрел на Александра, сожалея, видимо, о своей откровенности.
— Ну чего шум поднимать? Это ведь, кроме следователя, никто не знает, ну вот он мне, еще, может, кому рассказал. Начальник управления сам часы вручал, приказ был. А теперь вроде все липа? Ну к чему это? Так — пример для других, а так — конфуз один. И потом, я вот рассуждаю, этот дружинник действительно трусом оказался, но ведь то случайность. Большинство-то на его месте не испугались бы. Хоть ты вот, например. Так зачем из-за одного такого всех дружинников марать! Разве дело в фамилии? Бежал хулиган, дружинник его задержал — вообще дружинник. Это правильно, это нормально. Так должно было быть. А что вот конкретный дружинник был трусоватый и задержание произвел благодаря случайному падению хулигана — это же исключение. А сам факт ведь протекал правильно? Так чего теперь шум поднимать?
Не уверенный в том, что его справедливая, но туманно выраженная логика убедила Александра, лейтенант покашлял и добавил:
— Вы-то, в общем, об этом деле не распространяйтесь. Это ведь я вам только, доверительно...
Александр успокоил его. Но, вернувшись домой, долго не мог заснуть. Вот, значит, как! Вот, значит, каким оказался этот «герой»! Этот хваленый смельчак! Этот Орлов, которым так восхищалась Люся, даже встречалась с ним, наверное, во время их размолвки. Часы получил! Улыбался, скромничал! Хорош! Этот на все способен! Надо вывести его все-таки на чистую воду. Но каким образом? Чем больше размышлял Александр, тем больше убеждался в невозможности этого.
Во-первых, он обещал тому лейтенанту. Человек доверился, а он подведет его, и не только его. Действительно, нужно ли сейчас раскапывать все это дело? В рассуждениях лейтенанта было немало справедливого. К чему ронять авторитет дружины! Да, Виктор — обманщик и трус, но дружина-то не такая. И зачем лишать ее заслуги, которая принадлежит ей по праву. Ну, а главное, как все это будет выглядеть? Мол Виктор пытался отбить у Александра девушку, он главный Александров противник на первенстве Москвы. И вот, значит, Александр все это время копал, рылся и, в конце концов, используя сомнительные показания какого-то бандита, сводит со своим соперником (во всех смыслах) счеты. Да, картина неприглядная! Как посмотрят на него после этого?
Но уж Люсе-то он скажет! Ей он обязательно скажет. Она должна знать, каков ее «герой»! На кого она чуть не променяла Александра!
Александр горел нетерпением скорей рассказать ей обо всем, что узнал в тот вечер, возвращаясь с лейтенантом домой.
Но ей он тоже ничего не сказал. Не смог. Ему показалось это мелочным, недостойным. Черт с ним, с этим Виктором. Пусть его мучает собственная совесть (если она у него есть конечно). А он, Александр, вообще не будет марать руки об эту грязную историю.
Но вот уж Виктору он руки больше не подаст. Ничего ему не скажет, просто перестанет здороваться.
Он так и сделал.
Виктор удивился. Он даже испугался, что Люся рассказала Александру. Потом понял, что здесь другое.
Однажды, выбрав момент, когда они остались вдвоем, он прямо спросил Александра о причинах его поведения. Некоторое время Александр смотрел Виктору в лицо. И было в этом взгляде столько презрения, что Виктор опустил глаза.
Потом Александр сказал:
— Знаешь что, Орлов, возьми-ка ты лучше свои часы, те самые, что тебе вручили за «подвиг» и отдай их дворнику, там, на Смоленском, чтоб получше лед песком посыпал, чтоб не скользили на нем люди. А то ведь на таком льду не только хулиган может поскользнуться, а кое-кто другой, кто пока в героях ходит. Теперь ясно?
— Ясно, — ответил Виктор. Его холодный взгляд ничего не выражал.
Глава семнадцатая
ПЕРВЕНСТВО МОСКВЫ
Первенство столицы приближалось. Теперь до него оставались считанные дни. Новый тренер Александра, Завьялов, слегка снизил нагрузку.
Александр был очень занят в журнале. На одной из летучек Лузгин сказал:
— У нас есть раздел «Замечательные спортсмены нашей Родины». Вчера на редколлегии решено в следующем номере поместить большой очерк о Ростовском. Настоящий очерк. Чтобы с его страниц встал человек, боец, воспитатель. Ростовский отдал нам все, что мог. Мы теперь мало что можем сделать для него. Но можем. Вот этот очерк... И напишет его Луговой. Есть другие мнения?
Других мнений не было ни у кого, кроме Александра. Все оставшееся до конца летучки время он провел в смятении. Написать о Ростовском! Это под силу крупному журналисту, писателю, опытному, с именем. А он? Он и не журналист еще. Так, практикант. Куда ему!
После летучки пошел отказываться. Взволнованно объяснил Лузгину причины. Вопросительно уставился на него. Лузгин не прерывал Александра, внимательно слушал. Потом спросил:
— Что, по-вашему, Луговой, самое главное при написании статьи, очерка, да и повести или романа?
Александр подумал.
— Талант, наверное...
— И это. А еще?
Александр молчал.
— Знание того, о чем пишешь, — сам ответил Лузгин на свой вопрос. — Без этого никакой талант не поможет. Надо самому все пережить, понять. Надо все изучить, что относится к эпохе, если, например, это историческое произведение. Алексей Толстой годами изучал царствование Петра. Шолохов родился, жил, воевал вместе со своими героями. Джек Лондон был бродягой, боксером, моряком и путешественником. Да что вы сами не знаете! Так вот, лучше, чем вы, мало кто из пишущих людей знал Ростовского и любил. Вот вы и пишите. Пишите то, что чувствовали к нему. Не гонитесь за биографическими данными, календарными датами. Может быть, у вас пока и мало профессионального умения. Но дело не в этом. Не умение, а душу постарайтесь вложить в этот очерк.
Несколько дней Александр ходил, обдумывал план, начало, конец, советовался с Люсей. Ничего не получалось. Решение, как всегда, подсказал Елисеич.
— Так как писать? — явился к нему со своим традиционным вопросом Александр.
— Дело серьезное, старик, — Елисеич нахмурил лоб, — так просто не могу ответить. Я ведь его мало знал, Ростовского, в смысле лично. Ты хоть расскажи, что он был за человек. Не биографию — это я читал. А вот какой он был.
Александр начал рассказывать. Сначала сухо, все-таки сбиваясь то и дело на биографию. Потом, все больше увлекаясь, заговорил о своих отношениях с Иваном Васильевичем, кем тот был для него, что для него сделал. Он поведал Елисеичу свои беседы с тренером о жизни, о людях, рассказал о последнем напутствии Ростовского, которое он дал своему ученику.
Когда он закончил свой рассказ, Елисеич некоторое время сидел молча, а потом коротко сказал:
— Вот и все, старик.
— Что «все»? — не понял Александр.
— Вот и готов твой очерк. Техника жаль у нас слабая. Был бы магнитофон, я бы включил незаметно, переписал — и все, отдавай машинистке.
— Да нет, — разочарованно протянул Александр, — я же ничего не рассказал. Вот тренировки, потом годы войны, детства я его не знал...
— И не надо! Ты пойми, старик, нужно так писать, чтоб люди не читали о том, о ком ты пишешь, а видели его. Понял? Вот закрыл читатель журнал с твоим очерком и, может, даже не знает, когда Ростовский родился или где школу кончил, но зато чувствует, что был хорошо знаком с этим человеком, что тот не зря жил на земле. Вот из твоего рассказа это видно. Так что теперь валяй, старик, запиши это все. Именно так, как рассказывал.
И Александр сел писать.
Впервые он писал так, что сам не мог оторваться. Не обдумывая заранее, не составляя плана. Слова стекали с пера, выстраивались в строчки, строчки сдваивали ряды, становились в шеренги и превращались в страницы...
