По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин
Теперь каждое утро в толпе рабочих он шел на завод и в проходной с достоинством развертывал пропуск. Первое задание, потом первая получка — радости не было границ…
Все это Иван вспоминал с улыбкой, как люди вспоминают самое приятное в цепи приятных событий жизни.
Он встал с дивана, потянулся. Картины прошлого наводили на раздумья. Припомнилось время, когда мало было отечественного оборудования и инструмента, в основном только импортное. В памяти всплывали миниатюрные с мехами, как у гармоники, немецкие шлифовальные станки «юнги», массивные английские станки «черчили». Чувствовалась нехватка инженеров, техников. Советская промышленность только еще набирала силы. Иван изготовлял первые в стране штангены, микрометры, потом постигал тайны изготовления станков, приборов. Когда многое было освоено и сделано, началась война.
Иван снова опустился на диван, закрыл глаза. Перед ним предстала затемненная Москва, бомбежки. В полутемном цехе над станками, скупо освещая обрабатываемые детали, горели маленькие лампочки. Люди работали самоотверженно. Враг приближался к столице. Завод остановился, началась эвакуация. Станки ставили на железные листы и прямо из цехов тащили по снегу к железнодорожной платформе, грузили в вагоны. Работали днем и ночью. Последний эшелон уходил пятого декабря, а на седьмое Ивану была прислана повестка в военкомат. С самого начала войны, сколько ни подавал заявлений, его не отпускали ни в армию, ни в ополчение. Теперь у него открылась возможность попасть на фронт. Как начальник ни уговаривал Ивана, ни приказывал ему, он с эшелоном, отправлявшимся в тыл, не поехал. Теперь его уже ничто не могло задержать. Уехавший завод ликвидировал все брони на людей, которые по каким-то причинам оставались в Москве. Иван насушил сухарей, собрал рюкзак и в назначенный час явился в военкомат. Там было людно, надымлено, но тихо. Он подал документы в окошко. Их взяли, потом через несколько минут вернули обратно. Иван ничего не понимал: ему снова продлили бронь. «Как же так? — вскричал он. — Завод-то уехал, зачем мне бронь?» Кто-то сзади положил руку на его плечо. Он оглянулся и увидел одного из старейших начальников цеха с их завода.
— Ты вчера ночью слышал, как бабахали пушки? — тот загадочно улыбнулся.
— Слышал, — с наивным простодушием отвечал Иван.
— Так знай: наши пошли в наступление, погнали фашистов. Есть решение партии восстановить завод.
Иван не поверил: в печати об этом ничего не сообщалось. Два дня назад газеты писали: «ни шагу назад», «стоять на смерть». Два дня как эвакуировался завод, и вдруг сразу — погнали врага, завод восстанавливать. Как-то не укладывалось все это в голове. Но начальник цеха уже тащил его за собой: «Ждет срочная работа».
Завод стоял безжизненный. К проходной и к дверям цехов намело сугробы. В неотапливаемых цехах от мороза лопнули водопроводные трубы. И хоть шаром покати: ни станков, ни людей, ни металла. На следующий день приехал секретарь райкома. С трудом собрал человек двадцать каким-то чудом оставшихся рабочих и повел долгий деловой разговор. Было решено немедленно приступать к работе.
Будто наяву, Иван снова увидел холодные, пустые цехи. Стены и окна сплошь покрыты лохматым инеем. Женщины в телогрейках, рукавицах. Головы закутаны толстыми шалями — видны только нос и глаза. Мальчики-подростки в отцовских сапогах и шапках. Ивана назначили мастером. Надо было восстанавливать завод, подростков и женщин обучать ремеслу, выполнять задания фронта.
Женщины, прежде не работавшие на производстве, боялись подходить к станкам, у них дрожали руки, они путали суппортные ручки. Иван терпеливо ходил от одной к другой, объяснял, показывал, подбадривал.
А война сурово напоминала о себе. С фронта приходили похоронные. В цехе часто раздавались крики и плач. Горе захватывало все новые семьи. Однажды Иван пришел в цех и увидел страшную картину: станки стояли, женщины, собравшись в кучу, так плакали, что казалось ничто их не может остановить. Иван побледнел. Утешать, уговаривать было бесполезно и, как он считал, бестактно: сам-то он находился на брони. Не зная, что предпринять, он выбежал во двор.
Женщины вытачивали мины, за ними к вечеру должна была приехать машина. Никогда такого не случалось, чтоб вдруг сорвался заказ фронта. Иван сердцем понимал женщин, видел их горе. Оставалось одно — переждать, а пока стать к станку самому и работать, работать. Они, глядя на него, поймут, какая бы беда ни была, — работать надо. Когда он вошел, все женщины стояли по местам и, упрямо пряча лица, сосредоточенно работали. Иван не выдержал и заплакал сам…
Взволнованный воспоминаниями, он вышел на балкон, глотнул свежего воздуха. На небе в окружении звезд светила луна. Было холодно, он вернулся в комнату. Снова подумал о военном времени, представил цех, рабочих, мастеров, инженеров и замечательную новую технику… Да, это было время, которое наполняло его энергией, радостью труда.
Он взял бумагу и стал сочинять письмо. Писал о Кочкареве честно и откровенно, делясь своими мыслями, будто писал лучшему другу. Кончив писать, поставил свою подпись. Утром отдал письмо на машинку, собрал остальные подписи и отнес один экземпляр письма Голубеву, а копию — в партийное бюро.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Уверов сидел в зале киностудии и смотрел журнал «Новости науки». На экране возник фасад института, потом лаборатория. В человеке с седыми волосами и шрамом на лбу, работающем за письменным столом, он узнал себя. Хотел как следует рассмотреть, но кадр промелькнул и исчез. Крупным планом показали семена кукурузы и огурцов. Тонкие женские руки обсыпали их препаратом, тщательно перемешивали, помещали в холодную камеру. Затем зрители увидели институтский огород. На грядке, засеянной обработанными семенами, густо росли сочные стебли растений, а на соседней, контрольной грядке, засеянной семенами необработанными, лишь кое-где виднелись бледные ростки. На протяжении десяти минут фильм рассказывал об Уверове, который вот уже несколько лет разрабатывал проблему хладостойкости семян в пределах плюсовой температуры (пять — десять градусов выше нуля). Исследованием было установлено, что семена гибли при посевах не только от холода, но и от грибка. В борьбе с ним Уверов испытал несколько препаратов; при обработке семян одним из них всхожесть резко увеличилась. Это-то и показывал киножурнал, который ученый должен был подписать перед тем, как разрешить демонстрацию его на большом экране.
Но автор сценария забежал вперед: фильм утверждал, что посевам кукурузы теперь не страшен никакой мороз. Уверов стал возражать:
— Нельзя рекламировать то, что еще не доказано.
Режиссер глядел на него и думал, что этот человек, хоть и видный ученый, ничего не смыслит ни в рекламе, ни в искусстве.
— Иногда необходимо… — начал было режиссер.
— Но это же документальный научный фильм!
