Леонид Соболев - Советская морская новелла. Том второй
«Доберется ли Вано до маяка? Вдруг его смоет волна?»
На набережной мигали, то погасая, то вновь вспыхивая, электрические лампочки.
Капитан сам не знал, куда и зачем шел.
Остановившись у причала, он долго стоял, глядя в ту сторону, где находился вход в порт. Затем зашагал по железнодорожному полотну между складами. Вдруг остановился, как вкопанный.
Где-то совсем близко гудела сирена теплохода. «Уж не мерещится ли мне?» — подумал капитан и опустил воротник плаща.
Он увидел, что в конце мола сверкали два огня. Теплоход уже вошел в порт, и береговой матрос размахивал фонарем, указывая ему причал.
«Маяк светит, значит, жив Вано, — обрадовался капитан, — хоть бы он сообразил пробыть всю ночь на маяке… Нет, замерзнет, не стоит ему там оставаться. Наверно, он сейчас ползет по молу, окоченевший. Только бы не смыло его волной! Пойду навстречу, помогу. Если нам на роду написано погибнуть, то погибнем вместе».
Идти невозможно. Каждый шаг грозит оказаться последним Капитан опустился на колени, протянул вперед руки и пополз, ощупывая шероховатую поверхность бетона.
Из открытого моря через мол обрушивались в порт волны. Одна из них ударила и протащила с собой капитана. Он провел рукой по краю мола и убедился, что еще немного — и он был бы в море.
Капитан боком, словно краб, отполз на середину мола и опять стал продвигаться вперед, с трудом цепляясь за бетон сведенными от холода пальцами рук.
Вода то перекатывалась через его голову, то снизу заливала грудь.
К утру ветер ослабел и море бушевало уже не с такой силой. Волны разбивались о мол, и лишь их брызги попадали в порт.
Капитан поднялся на ноги. Мокрая одежда плотно прилипла к его телу, и он скрючился, весь дрожа. Напрягая зрение, капитан все пытался увидеть сына.
Холодный ветер слепил глаза капитана солеными морскими каплями. Он шатался как пьяный. Вдруг нога его поскользнулась на мхе, и капитан тяжело упал, ударившись головой об острый край мола…
Вано, не спавший всю ночь, совершенно закоченевший и посиневший от холода, покинул маяк и направился в порт. По дороге он заметил на краю бетона пятна крови. «Наверно, коршун растерзал чайку», — подумал Вано и ускорил шаг.
Эгон Лив
Нора
В синеватой дымке уже отчетливо различалась зубчатая кромка берега, когда в рубку вошел капитан. Весь он благоухал цветочным одеколоном, и в голосе его слышалась необычная торжественность.
— Ну-ка, пусти меня, Арнис, а сам ступай приберись — через час будем дома.
Рослые, сильные парни поменялись местами. Капитан взялся за рулевое управление и вгляделся в полоску далекого берега.
Но Арнис не пошел в кубрик. Привалившись плечом к двери, он равнодушно следил за ленивой игрой волн.
— Все упираешься? Зря ты это…
Арнис выжидательно взглянул на Эрнеста.
— Ребята… да и я… — Капитан замялся, не сводя глаз с носа траулера, который ритмично взлетал на встречной волне. — Ну, поспорили мы, что ты сегодня пойдешь с нами в клуб. Коротыш, он верно говорит: «Как Арнис живет, это не жизнь». Это он в точности. Уже третью неделю на корабле ошиваешься, будто в Зарциеме свободной комнаты не найти. Люди ведь… поговаривают они… — Но тут Эрнест понял, что Коротыш Круминь выложил бы все куда яснее и доходчивее, и, нахмурившись, замолк.
Во взгляде Арниса промелькнуло беспокойство, но он постарался скрыть его.
— Ничего сегодня не выйдет, капитан…
— А я говорю, пойдешь! Если денег нет — будут. Ясно? — И, окончив разговор, капитан распахнул дверь. Арнис уже переступил комингс и вдруг обернулся. — Значит, поговаривают люди?
— Да черт с ними, пусть говорят что хотят, лишь бы ты сам…
— А ты скажи, что говорят! Раз начал, то договаривай.
Эрнест еще больше помрачнел, и на черта было затевать этот разговор!
— Да, Коротыш говорил, будто бабы болтают, что видели…
Хлопнула дверь, и Арнис уже исчез в кубрике.
Бабьим пересудам в поселке капитан не придавал особенного значения, но то, что Арнис живет все время на корабле, этого и он не мог понять.
Все шло как надо, и вдруг что-то стряслось с парнем. И без того был молчаливый, а тут еще больше замкнулся. Кое-кто из команды считал, что новенький «чересчур о себе понимает».
А что плохого, если человек не пересыпает пустые слова, как чешую? Высокий и сильный штурман в первый же день понравился Эрнесту. Сам капитан кончил всего семь классов, здесь же, в Зарциеме, поэтому с молчаливым почтением поглядывал на практиканта-штурмана, уже кончающего Мореходное училище. Потому и с комнатой готов был помочь. Но Арнис отказался. Нет — и все. А ведь жить на корабле, когда вернешься с моря, когда промок и промерз, — Эрнест знал, что это значит. Печка дымит, хлеб на другой же день плесневеет, а одежда никогда и не просыхает. Поневоле начнешь прислушиваться к бабьим разговорам.
В морских воротах с грохотом выплясывали зеленовато-седые валы. Вот они схватили корабль так, что он затрясся до самого киля, и Эрнест выкинул из головы мысли об Арнисе…
Последний ящик с рыбой был выгружен. Арнис взял шланг и принялся окатывать палубу. Громко переговариваясь, от рыбного комбината поднимались в гору работницы. Вскоре голоса их растаяли в вечерних сумерках, и снова над рекою нависла тишина. Ветер, днем срывавший с волн пенные шапки, унялся, и только ясный, испещренный ранними звездами небосвод говорил о том, что на сегодня норд угомонился и теперь дремлет где-то на горизонте.
Из кубрика вышли капитан с Круминем. Потоптавшись у двери, они подошли к Арнису.
— Штурман! — начал Коротыш. — Бросай ты это дело. Пошли!
— Сегодня не могу. — И Арнис отложил шланг. — Письмо домой надо написать…
— Да ну тебя, не выламывайся! Сказано — пошли, значит — пошли! — прошипел Эрнест, глядя за реку, откуда тянуло влажной распаханной землей.
— И верно, старик, давай с нами! Посмотрим на наших девочек, по рюмочке пропустим, глядишь, и жизнь по-иному заиграет.
Круминь не успел закончить. Подхватив его под мышки и поставив на трап, Арнис, посмеиваясь, направился к открытой двери кубрика.
— В другой раз, Коротыш… Не задерживайся.
Капитан с сердцем плюнул и, махнув рукой, сошел на берег.
Оставшись один, Арнис торопливо принялся действовать. Прежде всего подмел пол, перестелил койку, взбил подушку. Небольшая лампочка под потолком светилась красновато и тускло — как от нее неуютно!
Потом долго мылся на палубе речной водой, поглядывая на потемневшие строения рыбокомбината.
В одном из окон все еще был свет. Но скоро он погаснет — Арнис это знал. Вернувшись в кубрик, он достал чистую рубашку. Сыроватая, какой-то прелью отдает, но тут уж ничего не поделаешь — бутылочка капитанского цветочного одеколона пуста. Арнис сел и стал ждать. И сразу время как будто остановилось. Арнис не выдержал, вылез на палубу и уставился на далекий огонек, пока тот наконец не погас.
Вечер был пропитан прохладной сыростью и такой тихий, что шаги Норы послышались бы еще далеко, у первых причалов. Прошла минута, десять, полчаса, и только тогда Арнис вдруг понял, что ждет напрасно. Выбравшись на крутой берег, он еще долго вслушивался в редкие вечерние звуки и, наконец, вернулся к себе. Норы не было.
Лежа на койке, Арнис разглядывал шершавые доски над головой и думал о Норе. Снова вспомнил тот день, самый первый…
В тот день, вытаскивая трал, Арнис поскользнулся и расшиб локоть. Серьезного ничего не было, но капитан не успокоился, пока не отвел его на медпункт. Эрнест чувствовал себя здесь как дома. Лихо сбив фуражку на затылок, он осторожно приоткрыл дверь, причем в голосе его не было и следа обычной угрюмой сдержанности.
— Можно, Нора? У меня тут один — медведь, а не человек — корабль хотел вверх килем поставить. Починишь?
Посреди комнаты стояла стройная брюнетка в белом халате. Поздоровавшись с Эрнестом, она пристально взглянула на Арниса.
— Добрый вечер, — сказала она тихим глуховатым голосом.
Арнис почему-то смутился от ее взгляда.
— Да чепуха… — показал он свой локоть, завернув рукав. Растерянность, охватившая его с первой минуты, не проходила.
— Ну, вот и готово. Если завтра не будете в море — приходите, я сменю повязку.
Арнис молча кивнул.
— Это верно, что вы из Риги?
Значит, Нора что-то о нем уже слышала?
— Да, — сказал он и наконец-то улыбнулся.
— Из Риги… — Нора задумчиво переложила из руки в руку бинт и опустила голову. — Так вы приходите, я перевяжу…
На другой день штормило, и корабли остались в порту. Арнис встал рано. Долго брился, мылся, потом, устроившись на койке, перечитал скопившиеся за неделю газеты. Отсыревшие страницы расползлись, и Арнис чертыхался. Сегодня его раздражало все, даже стенные часы. Тикают еле-еле, будто у них одышка. Арнис почистил ботинки — минута. Растопил плиту и сварил кофе — пятнадцать минут. В такой день можно сходить на край света и к ужину вернуться домой.
