Евгений Марысаев - Голубые рельсы
Дмитрий назвал дюжину охотников, среди которых были Эрнест и Толька. Директор, собрав всех вместе, объяснил задание, рассказал о повадках медведя и о тех мерах предосторожности, которые необходимо соблюдать при встрече с ним. Затем вручил каждому по новенькому армейскому карабину с запасной обоймой.
С неделю два охотника-профессионала выслеживали в округе медведя, составляли карту местности. Выследили. Зверь жил в продолговатой долине верст за пятнадцать от Дивного. Он хаживал и в соседние долины, но ночевать возвращался непременно в одно и то же место. Все лежки были обнаружены в километровом квадрате. Вот-вот медведь должен был залечь в берлогу.
Долина эта протянулась с юга на север на два карабинных выстрела, что-то около десяти километров. С обеих сторон ее сжимали отвесные, неприступные скалы, а посредине текла быстрая мелководная река. Кое-где стены ущелья, разорванные ручьями, образовали ложбины.
Зверя решили гнать с юга. Северный выход из долины, куда всего вероятнее устремится медведь, надежно «закупорили» четыре стрелка, в ложбины, малые и большие, посадили по одному «номеру».
Тольке досталась неширокая ложбинка на западном склоне с бесчисленными каменными трамплинами, похожими на гигантские ступени. По весне эти трамплины превратятся в шумные водопады, сейчас же вода из ручья ушла, везде торчали голые обледенелые камни.
Стрелки вышли из Дивного далеко после полуночи. От луны и снега было светло, обошлись без фонариков. Повизгивал сухой снег под каблуками. В лунном свете все было таким призрачным, синим, сказочным, и валуны походили на гномов в непомерно больших шапках, корневища лиственниц — на огромных осьминогов, и Толька не удивился бы, если б сейчас на светящуюся неоновым светом звериную тропу вышел взаправдашний таежный леший.
Вел стрелков директор краеведческого музея, сам опытный охотник. Оставляя стрелка в намеченном месте, он негромко приказывал:
— Сидеть тихо. Костры не жечь, не курить. До полного отбоя с места не сходить ни под каким предлогом. Отбой — три зеленые ракеты. Тревога — красные.
Вот и Толькина ложбинка. Стрелки призраками растаяли на тропе. Он спустился немного вниз по ручью, высматривая местечко поудобнее. Наконец увидел: ель в два обхвата, свежевывороченная с корнем бурей. За широким корневищем он и устроился. Мысленно рассчитал: часа через полтора директор расставит посты, к этому времени с южной стороны подойдут охотники-загонщики, человек двадцать. Стало быть, облава начнется часа через два, как раз к рассвету.
Толька посмотрел вниз. Долина, затопленная луною, блестела серебром. На фоне черной реки особенно четко просматривались, все в мохнатом инее, лиственницы, растущие на берегу. Там медленно проплывали тени. Это на луну набегали редкие облачка. Слышно было, как бурлит, гложет камни вода.
Время бежало, становилось холодно. Вдруг впереди громко затрещал кустарник, там зашевелилось что-то большое, бесформенное. Толька щелкнул затвором, вскинул карабин. Раздались звучные удары крыльев. То взлетел черный в ночи глухарь. Напугал…
Теперь от каждого звука он вздрагивал. В голову лезло нелепое: не люди охотятся на медведя, а он за ними, в первую очередь, разумеется, за Толькой. Вот зверь обходит стороною, видит его, тянет ноздрями воздух… Он резко поворачивал корпус и голову и глядел наверх. Там по-прежнему торчал каменный столб, похожий на гриб боровик.
После того как Толька поболтался в вагончике, он стал осторожничать. Не подвергал свою жизнь опасности. Пойти в рискованную засаду заставило его лишь одно — Марийка. Человек, убивший медведя. Звучит? Еще как! Ах, если бы ему повезло, если бы зверь выскочил прямо на Тольку!..
Незаметно начало светать. Растаяла таинственность, колдовская жуть ночи. На востоке исчезли звезды, тонко засветились, передвигаясь и расширяясь, небрежные розовые мазки. Со стороны Дивного слабо, словно ломали мерзлые ветки, защелкали приглушенные расстоянием выстрелы. Началось! Кроме выстрелов, были еще еле слышные непонятные звуки. «Не рано ли начали? — беспокоился Толька, напряженно вглядываясь вниз. — Ведь еще не рассвело!»
Но беспокойство его оказалось напрасным: красное, вымороженное солнце за считанные секунды всплыло над землею и затопило долину нестерпимо ярким светом.
Выстрелы стали гулче, послышались нелепые возгласы: «Ала-ла-ла!.. Ба-ба-ба!..» Эти звуки перемешивались с частыми металлическими звуками — загонщики колотили еще алюминиевыми мисками. Они шли широким фронтом, по обе стороны реки. Чтобы не пропустить обреченного зверя, Тольке надо было смотреть по прямой линии, пересекающей долину.
А он загляделся… Так хорошо было в долине! В реку опрокинулось зоревое небо, и вода была не черной, как ночью, а оранжевой и голубой. Блестками вспыхивал молодой снег. Елки пушистые, запорошенные. Все в инее, белых неопавших сережках, замерли березки, отбрасывая легкие тени. Свистели, щелкали, щебетали бесчисленные птахи.
А пение птиц все громче, грубее покрывали чуждые природе звуки: выстрелы, крики. Они показались Тольке нелепыми, отвратительными, потому что никак не вязались с цветистой рекою, хороводами елок, по-павлиньи раскрашенным небом…
Минуты бежали, внизу отчетливо слышались не только крики, но и то, как загонщики переговаривались между собою, различались дымки выстрелов от зарядов дымного пороха. Эхо билось о стены ущелья, многократно повторяло каждый звук.
— Ого-го-го-го-о-о-о!.. — с дурашливой угрозой прокричал один из невидимых пока загонщиков, и в ту же минуту Толька увидел медведя.
Зверь шел размашистыми прыжками этим берегом реки, шарахаясь от той стороны, с которой раздавался особенно громкий выстрел или крик загонщика. Громких выстрелов и криков было предостаточно, зверь то и дело шарахался, и с высоты казалось, что он танцует быстрый игривый танец. Но вот он остановился, поглядел на орущих, стреляющих в воздух противников. До слуха Тольки донесся короткий грозный рев. И снова он запрыгал к северному выходу из долины, навстречу смерти от острых карабинных пуль.
Толька второй раз видел дикого медведя. Ему и в голову не пришло стрелять. Вовсе не было охотничьей зависти — завалит зверя не он, а другой; напротив, Толька радовался, что не выстрелил. Сейчас ему казалась дикой мысль, что он хотел убийством живого существа утвердить себя в Марийкиных глазах.
Загонщики поравнялись с ложбиной. С высоты он видел их маленькими грязными точками на снегу. Они шли цепью, недалеко друг от друга.
— Ала-ла-ла!.. Ба-ба-ба!.. — вопили они, и стреляли холостыми зарядами, и колотили миской о миску.
Вот-вот в этой сказочной долине случится самый тяжкий грех на земле — убийство, убийство не в гордом поединке, а из-за угла, подлое, гнусное. То, что минуту назад прыгало неуклюжими прыжками, радовалось жизни, острому запаху первого снега, превратится в неподвижную груду шерсти и мяса. Охотники освежуют зверя, а потом огромную шкуру натянут на металлический скелет, хитрыми проволочными приспособлениями раскроют пасть, глаза и на потеху людям выставят чучело в музее. Раз в неделю уборщица жесткой щеткой будет чистить шкуру от пыли.
Толька вдруг поймал себя на том, что всею душой желает удачи не стрелкам и загонщикам, а тому, на кого идет облава…
Загонщики между тем прошли. Вскоре в северной части ущелья загремели выстрелы. Выстрелы были мощные, раскатистые: стреляли из карабинов.
Почему-то вспомнился сейчас Тольке бородатый, свирепый на вид лесник, которого он встречал в Сибири. Однажды завалил лесник медведицу, вынужден был погубить: зверина поднялась на него из чащобы, думала, что человек вред пестуну ее причинит. Пестуна старик изловил, принес к себе в избушку. Прослышали о медвежонке из зоопарка, что находился в большом городе. Приехали к леснику, деньги суют, продай, мол, пестуна. Старик узнал, зачем им медвежонок нужен, гневно сверкнул глазами:
«И-эх, ироды! С жиру-то перебесились, креста на вас нет! А если бы вас, прохиндеев, за клетку-то!» — И показал непрошеным гостям на дверь.
Не зная зачем, позабыв наказ директора сидеть в засаде до отбоя, зеленых сигнальных ракет, Толька начал спускаться по ложбине в долину. Выстрелы возле северного входа оборвались.
— Загубили!.. — с горечью вслух подумал он и повесил карабин через плечо.
Часом позже, когда собрались вместе, ему рассказали, что были три красные ракеты — тревожный сигнал стрелкам, сидящим в ложбинах: медведь прорвал цепь загонщиков и устремился обратно; возможно, зверюга попробует уйти одной из ложбин. Но в это время Толька спускался по гранитным ступеням ручья, смотрел только под ноги, боясь упасть, и не мог заметить сигнала тревоги.
Вместо красных ракет он увидел медведя. Тяжелыми, усталыми прыжками он приближался к «его» ложбине. Секунду Толька стоял неподвижно. Потом плохо соображал, что происходило, так перепугался. Очнулся на толстой березе, высоко над ступенями ручья. Дрожащими руками снял через голову карабин, поискал глазами зверя… Медведь стоял метрах в двадцати выше по ручью и смотрел в сторону преследователей. Дышал тяжело, со свистом. Он отдыхал.
