Две недели - Роберт Александрович Балакшин
Столбов нагружал эсэлками[1] последнюю «телегу» — так называли в цехе шестиметровую тележку, на которой стеновые панели и лестничные марши вывозили на площадку готовой продукции. Столбов спешил. Он уже сдал три «телеги», но бригадир утром еще, когда они вместе ехали в автобусе, попросил постараться сдать эсэлки. Кассеты эсэлками до отказа забиты, из пропарочных камер панели некуда ставить. И если хоть один день эсэлки не залить, не будет плана. Значит, бригаде премии не видать.
«Премия, премия, — брюзжал про себя Столбов. — За день набегаешься, как лыска, никакой премии не захочешь. С утра до обеда марши залей, да из камер панели принимай. Уж после обеда сдавать все начнешь. И не дай бог, какая панель не в порядке, тебе же и ремонтировать. Вчера забыли закладные на эсэлку поставить, сегодня — Столбов бери лом в руки. А бетон-то долбить несладко. Да скорей, скорей: начальство увидит, опять бригаде премии не видать. Брак. Скорей бы хоть Валька с больничного выходил, придавило ему ногу формой, теперь отдувайся за двоих».
— Майнай, Валя! — крикнул Столбов крановщице, лишь только эсэлка мягко дотронулась до наклонной стенки «телеги», обитой толстыми полосами резины. Вверху, на кране, раздался щелчок, с легким шумом стравились тросы, эсэлка грузно опустилась на «телегу», а потом, точно вздохнув, тяжело прилегла на свое место.
«Сдал бы сегодня и четыре «телеги», — думал Столбов, — кабы машина за мусором не пришла. Все по средам ездит, а тут во вторник принесло. Так и рассчитывал: эту «телегу» сдам и помогу ребятам уборку делать. А тут он и приехал, приперся. Теперь только успевай поворачиваться. И без того весь день в поту».
Столбов понимал, что в бригаде на нем ездят, но по своему характеру ни отказаться, ни возражать не мог. Что ж делать, работать-то надо.
— Валя, давай вот эту, — крикнул Столбов, торопливо подойдя к кассетам, и хлопнул ладонью по одной из эсэлок.
— Пошел! — скомандовал он, зацепив плиту, и она, покачиваясь, как живая, поплыла в широком пространстве пролета.
От воспоминаний о шофере, о его папироске, бессовестно прыгавшей во рту, от заботы об эсэлках и от усталости настроение у Столбова, еще недавно бодрое и почти веселое, испортилось совсем.
«Ничего, недолго, — утешал он себя, тупо глядя вперед. — Немного осталось. Эту поставлю, еще две, и Капу можно звать».
Капа была мастером ОТК.
«Да, а с той-то эсэлкой как быть? — озабоченно подумал он. — С отремонтированной-то? Отремонтировал второпях, засунул в кассету, а раствора на ней насохло — страх! И в кассете-то раствор никак не счистить, скребок не лезет. Чуток пропихнешь, поскребешь, а дальше не пускает. Такую, может, поставить? Да что из того, что грязная? В растворе, не в чем-нибудь. Некогда, некогда очищать. На стройке очистят, у них времени побольше нашего, никто не торопит. Поставлю такую».
«А с Капой-то как?» — спохватился Столбов и задумался.
Капа была, как говорили мужики в бригаде, «железная» баба. Только мастером ОТК ей и работать. Дотошная, въедливая, строгая. Что ни говори ей, как ни доказывай, ее ничто не волнует. Какую положено панель сдать, такую и сдайте. Он-то, правда, ничего и не доказывал ей, не умеет он ни спорить, ни доказывать, а Валька, когда работал на сдаче, тот с ней каждый день собачился. А толку? Все равно, как она сказала, так и сделает.
Столбову же Капа доверяла удивительно много. Бывало, посмотрит только плиты, а уж не проверяет, уверена, что он сделает все как надо. А когда домой торопится, так и штамп даст, поставь сам. Дети у нее дома одни, спешит она к ним. Понимать надо. Он и старался. И втайне гордился доверием.
«Как же теперь? — подумал Столбов, вспомнив Капу. — Но ведь, правда, не успеть», — поспешно, чтоб не думать больше об этом, оправдывался он и взглянул на часы.
— О! — воскликнул Столбов, всплеснув руками. — Без двадцати.
В широкие ворота цеха входили бетонщики и крановщики, арматурщики и плотники второй смены.
«Да не увидит она», — отмахиваясь от назойливой мысли, самоуверенно подумал Столбов и закричал громче, чем обычно:
— Давай, Валя, ставь ее. И за второй скорей поедем.
Теперь Столбов все делал бегом и ни о чем не думал. Было некогда. Он быстро поставил грязную эсэлку, заслонил ее другой плитой и окинул взглядом «телегу». Кажется, все? «Все», — обойдя «телегу» кругом, сказал он себе и пошел звать Капу. А она, не замеченная им, стояла у дверей столярки и шагнула ему навстречу. Столбов вздрогнул, увидев ее здесь, замер, смутился на миг, но, сразу же овладев собой, сказал, привычно приглашая:
— Готово все у меня, посмотрите.
— Закладные детали смазаны? Столярка очищена? — подходя к «телеге», спрашивала Капа и, не дожидаясь ответа, машинально, хотя это не требовалось на эсэлках, звонко тюкала по ним никелированным молоточком. — Петли монтажные прочищены? А то опять стропальщики жаловаться будут.
— Да, да, — суетливо кивая, отвечал Столбов, — все сделано. Все.
— Все? — как будто удивленно повторила Капа и бросила на него искоса быстрый взгляд.
— А вот эта эсэлка чистая? — спросила она, подойдя к злополучной эсэлке, и показала на ее торец пальцем.
— Эта? — будто задумавшись, переспросил Столбов, и непонятный трепет охватил его. «Сказать правду? — мелькнуло в голове. — Нет, нет, нельзя. Скажет, зачем на «телегу» ставил».
— Эта? — тихо повторил Столбов и ответил, глядя куда-то вбок, на пол. — Чистая эта. Как и все. Все одинаково чистил.
— Ну что ж, хорошо — как бы поневоле соглашаясь с ним, произнесла Капа и, намазав черной краской штамп ОТК, шлепочками припечатала его с торцам плит. Она мгновение помедлила у той эсэлки, но поставила штамп и на нее.
Столбов криво улыбнулся и дрожащими пальцами стал расстегивать пуговицы на рукавах рубахи, чтоб идти мыть руки в солярке, а затем отправиться в душ.
— Ты что? — спросила Капа, указывая взглядом на рукава. — Вывози «телегу» на улицу, пусть разгружают.
— Уже вся бригада ушла, — недовольно пробормотал Столбов, но Капа услышала.
— Ну и что, — смеясь, возразила она. — Без десяти еще, успеешь. Сдашь окончательно, гуляй без заботы.
— И так заботы нет, — сказал Столбов громче и с досадой стал растворять огромные, тяжелые ворота.
Капа, помахивая молоточком, вышла за ним на улицу. Стропальщики уже собрались уходить домой, и Столбов с надеждой слушал их препирательства с Капой. Им не хотелось разгружать «телегу», но Капа все ж уговорила их и
