Всеволод Иванов - Иприт
— Спокойствие, — отвечал пастор, — банки, полиция, аэропланы в наших руках. У Река нет провизии, и без нас ему не сделать чудес. Выждем два дня…
Срок, назначенный почтенным пастором, уже истекал, в городе было спокойно, только вздешевели квартиры…
Приток последователей к Реку все еще продолжался. Рек сам принимал приходивших, сидя в смокинге посредине арсенального двора, между двумя неграми, яростно трубившими в саксофоны.
— Идите, женщина, — сказал он, обращаясь к молодой даме, задержавшейся перед ним.
— Смит, неужели ты не узнал меня? — ответила она с упреком.
— Ведите ее в зал Ипритного реактора, — приказал Рек, — и не пускайте туда никого.
— Рек! — вскричала женщина, когда они остались одни.
— Мэри, — холодно ответил он, — если ты хочешь шантажировать меня, то я прикажу тебя бросить в бак с ипритом…
— Я люблю тебя, мое божество! — отвечала женщина, плача. — Зачем ты не открылся мне… — И она поцеловала его опытным поцелуем…
Рек отвел ее рукой и затрубил в саксофон — на его зов вбежали два негра.
— Отведите женщину в квартиру директора, поместите ее в комнату рядом со мной; если она попытается говорить, то трубите в трубы и играйте на рояле. Если и это не поможет, наденьте на нее противогаз и не давайте спать…
— Рек! — простонала Мэри…
Но что мы делаем?
Мы забыли о Нью-Йорке. Что там?
Вперед! Роман не должен топтаться на одном месте.
В Нью-Йорке было довольно тихо.
Тяжелой сплошной лентой катились автомобили по улицам, неподвижные люди, разговаривая друг с другом, куря и читая газеты, неслись мимо домов на движущихся тротуарах.
— Стой! — вдруг вскричал полицейский, останавливая человека, выбежавшего из лучшего ювелирного магазина с пудовым слитком золота в руках.
— Я владелец магазина, — отвечал остановленный, — я сам Дарлинг…
— Простите, сэр, — произнес полицейский, — я только сейчас узнал вас. Прикажете позвать автомобиль?
— Нет, не надо, — ответил Дарлинг рассеянно, — подержите лучше это. — И он передал в руки полицейского слиток.
И Нью-Йорк увидел странное зрелище: на самой быстрой полосе движущегося тротуара мчался богато одетый человек без шляпы, за ним полицейский со слитком золота, а сзади его туча сыщиков, перекидывающихся вопросами.
Странная толпа домчалась до моста.
Здесь мистер Дарлинг остановился.
— Передайте мне золото, — сказал он полицейскому.
— Извольте, сэр.
Сыщики стояли безмолвной сворой.
Мистер Дарлинг взял слиток и обвязал его бечевкой.
— Помогите мне привязать это на шею, — закричал он на полицейского.
— Извольте, сэр.
— Спасибо. Вы очень любезны.
И мистер Дарлинг в одно мгновение вскочил на перила и бросился с моста.
ГЛАВА 41
Возвращающая нас В КИТАЙСКУЮ ПАРИКМАХЕРСКУЮ в кедровых лесах Сибири
Бритва китайца ловко освобождала шею от грязных щетинистых волос. Парикмахер поднял кожу на подбородке.
— А-а!.. — испуганно простонал клиент.
— Беспокоит? — спросил китаец.
Клиент вздохнул:
— Очень!
Китаец молчаливо взял другую бритву.
— О-о!.. — опять раздалось со стула.
Китаец вновь переменил бритву.
Водолив со скукой переложил ногу на ногу.
— Удивительно, все что-то у тебя, Син-Бинь-У, бритвы тупые. Заказчиков много, что ли? Не пойти ли и мне в парикмахеры?
Бритва ожесточенно точилась о ремень. Заказчик продолжал выть. Наконец, китаец даже побелел от злости. Водолив сказал сочувственно пациенту:
— Вы, гражданин, будьте спокойны, а не то как бы он вас не полоснул, — ишь белки-то выкатил.
И несчастный Ганс замолчал.
На средине подбородка китаец кинул бритву и, указывая в мыльное пятно, сказал водоливу:
— Он.
— Кто?
Китаец, задыхаясь, протянул:
— Кюрре.
— Как!
Водолив растер пальцем мыльную пену и проговорил задумчиво:
— Ничего не вижу. Побрей-ка еще.
Ганс лежал в кресле без памяти, весь облитый мылом. Китаец трясущимися руками водил бритву. Наконец весь шрам был выбрит, а остальное китаец не имел сил докончить. Водолив попробовал, но бритва скользнула в его пальцах, как рыба в воде.
— Тот самый, — сказал водолив.
— Кто?
— Пашка Словохотов.
Водолив вытащил полотняный мандат и, показывая его китайцу, сказал:
— Я его арестовываю.
Китаец махнул бритвой.
— Не, я брила. Рек мой.
— Какой Рек — это Словохотов.
— Рек!
— А я тебе утверждаю — Словохотов!
Тут китаец тоже вытащил полотняный мандат и проговорил:
— Я его арестовывай!
Ганс очнулся. Два человека, потрясая полотняными мандатами, кричали об его аресте.
Тогда Ганс вспомнил, что где-то в карманах у него валялся полотняный мандат, оставшийся еще на станции Актюбинск, когда китайца внезапно начали качать.
Третий мандат показался в воздухе, и Ганс проговорил с достоинством:
— Граждане, я вас арестую!
В это время распахнулась дверь, и комиссар Лапушкин появился на пороге в сопровождении одной из монахинь.
— Сарнов, тебя эта гражданка интересуется видеть.
Увидев три мандата и Ганса между них, он вздрогнул.
— Ты, — подскочил он к Гансу, — а велосипед где?
Ганс махнул мандатом.
— До выяснения причин я вынужден, конечно, вас арестовать, неизвестный гражданин. Пожалуйте со мной.
Водолив вскипел:
— Кого ты хочешь арестовывать, мышиная твоя рожа! Это мой арестованный!
— Мой! — закричал китаец.
— Мой! — завопил Ганс. — Это я за ними гнался.
Лапушкин выпустил револьвер.
— Кого же нам арестовывать?
Все остолбенело глядели друг на дружку.
Наконец Лапушкин догадался:
— Граждане, я арестовываю вас всех троих.
И он достал громадный полотняный мандат.
— Как дезертиров, — добавил он вдохновенно. — Дезертиры-мыши.
На улице их встретили монахини. Они с воем бросились к Гансу, но комиссар Лапушкин, все еще не уверенный в силе своего мандата, приказал им нести караульную службу.
Так под конвоем монахинь они подошли к районному совету.
Толпа крестьян встретила их ревом. Это немецкие колонисты узнали уцелевших конокрадов.
— Кого ведут?
— Конокрадов!
— Эй, сюда, ребята, конокрадов ведут!
— Где конокрады?
— Бей их!..
Толпа запрудила деревенскую улицу. Немцы порывались к своим конокрадам, глубоко сожалея, что от жары не прикончили их жизнь гораздо ранее. От такого сожаления немцы даже выронили покупки, за которыми приехали в село.
Охрана им показалась подозрительной, и они с дубинами в руках окружили монахинь.
— Так вернее, — сказал старый Гольц.
Он достал мандат, выданный Советом Колонии, и пока развертывался крепкий синий платок, плотно укутавший мандат, из толпы раздался голос:
— Да ведь это он же!
— Кто? — закричала раздраженная толпа.
— Империалист наш!
Группа костромских гостей — рабочих с заводов, вырабатывающих фосфориты, пробилась сквозь толпу. Гладкий режиссер ощупал Ганса. Надежда опять загорелась в его глазах. Он обернулся к своим товарищам.
— Это наш бежавший империалист!
Он со всей актерской строгостью обратился к толпе:
— Граждане, расступитесь. Я арестовываю этого империалиста, как бежавшего из нашей банки.
Син-Бинь-У завопил:
— Это мой!
— Мой! — закричал водолив Сарнов.
— Наш! — закричали монахини.
Комиссар Лапушкин затряс револьвером:
— Мое, как представитель власти на местах, арестовываю!..
Немец Гольц наконец достал из синего платка мандат, развернул его и, как в кирхе, проговорил протяжно:
— Арестованные конокрады принадлежат нам.
Гости из Костромы окружили их третьей плотной цепью.
Все топтались, и никто не мог сдвинуться с места.
На балкон дома вышел секретарь Совета.
— Чего вы там? — спросил он, почесывая голову.
Из толпы завыли:
— Конокрады!..
— Империалисты!..
— Соблазнитель!.. Соблазнитель!..
— Словохотов!..
Секретарь послушал, опять почесался и сказал:
— Должно быть, беспатентных торговок позабрали. Вот орут!
Он послушал и наконец, лениво перегнувшись через перила, проговорил:
— Гражданки арестованные! Ступайте в темную, ведь коли вас сейчас разбирать, ничего не поймешь. Ясно одно, без патента где же торгуют. А там посидите, мы и придем вот после обеда, и разберем вас честь честью. Граждане, не мешайте обороне социалистического отечества, поскольку она является выразителем…
Но тут кто-то крикнул изнутри:
— Секретарь…
— Иду, — и секретарь лениво, словно в болоте, пошел в присутствие.
В арестантской пахло клопами. Лавки не могли вместить всех. У порога сели немцы и, тупо глядя в пол, затянули какую-то песню.
