Александр Бартэн - Всегда тринадцать
Но нет, Семен Гаврилович ничуть не растерялся. Шагнув вперед, навстречу собаке, он крикнул, притопнув ножкой:
— Ни с места! Куш!
Столь же отважно, наподобие шпаги выставив тросточку, повел себя и Георгий Львович. Собака оторопело попятилась, а затем, завиляв хвостом, опустилась на все четыре лапы. Мог ли этот случай не поразить мальчишек?!
Куда же направлялись помощники Лео-Ле? В домик Ефросиньи Никитичны, знакомый им еще со дня приезда. Точнее, не в самый домик, а в сад, расположенный позади.
— До чего же нынче воздух душистый, — пропел Георгий Львович, как только миновали садовую калитку.
Действительно, в саду было хорошо. Здесь росли скромные яблоньки, несколько ягодных кустов, рябина у забора. Всего уютнее выглядела площадка, обсаженная плотными кустами сирени. В центре площадки возвышались два столба с перекладиной, и на ней тихонько покачивалась трапеция.
— Первыми пришли, — заметил Семен Гаврилович. Сверился со своими точнейшими карманными часами и добавил: —Мы-то вовремя пришли.
— И я! Я тоже здесь! — послышалось в ответ.
Кусты раздвинулись, пропуская Жанну.
— Здравствуйте! — весело воскликнула она. — Какие же вы аккуратные! Значит, как и в прошлые разы, все замечайте и критикуйте строго. Никаких поблажек!
Стянув через голову сарафанчик, она осталась в гимнастическом костюме. И туфли скинула. Легко ступая по траве, шагнула к трапеции.
Знакомство было не только недавним, но и неожиданным. Произошло оно в тот день, когда, отработав на заводе утреннюю смену, Жанна собралась домой. Подружки, задержав ее, начали делиться впечатлениями о цирковой премьере. Затем возле проходной повстречалась с Никандровым, и он также стал рассказывать про цирк. Оборвав рассказ на полуслове, Жанна сердито попрощалась. «Что ж это такое? — подумала она. — Шагу нельзя ступить, чтобы о цирке не заговаривали. А тут еще Андрей. Как он не понимает, что мне неприятно!» Настроение сделалось дурным, и Жанна поняла, что исправить его можно только тренировкой. Вспомнила трапецию, подвешенную в садике у тети, и решила: «Поеду! Там тихо, никто не станет мешать».
Однако стоило Жанне исполнить первую серию упражнений, она вдруг обнаружила зрителей. Сидя рядом на садовой скамье — ноги не доставали до земли, — два человечка очень внимательно смотрели на девушку.
— Вы откуда? — оторопело спросила она.
И, услыхав, что из цирка, сперва нахмурилась: «Убиться можно! Опять этот цирк!»
— Напрасно огорчаетесь, девушка, — сказал Георгий Львович, по-своему истолковав недовольство Жанны. — Правда, мы не имеем непосредственного отношения к воздушной гимнастике. Однако повидали в цирке многое, можем сравнивать. Техникой вы владеете. И балансики удаются вам, и обрывы.
— Швунг-трапе! — внушительно объяснил Семен Гаврилович. — Швунгами действительно владеете!
С этого и началось знакомство. Почувствовав искреннюю расположенность лилипутов, Жанна разговорилась с ними, посвятила их в свое предстоящее выступление на стадионе. Когда же они высказали некоторые дельные замечания, предложила, повеселев:
— Так в чем же дело! У меня в спортивном клубе постоянный руководитель. Но одно не мешает другому. Хотите, я буду считать вас своими внештатными тренерами? Хотите?
Они польщено согласились. В этом было немало взаимной игры. День за днем занимаясь под присмотром Никандрова, Жанна, разумеется, ни в каком другом наставнике не нуждалась. Да и лилипуты сразу заметили, как уверенно действует девушка на трапеции. Что ж, если это и была игра, то ласковая, душевная. Видя, с какой сердечностью тянутся к ней маленькие артисты, Жанна испытала потребность ответить им тем же.
Как и в предыдущие дни, Семен Гаврилович и Георгий Львович расположились на скамье, а Жанна, схватясь за трапецию, раскачалась на ней, гибко прочертила воздух. Затем последовал ряд обрывов — на обоих подколенных сгибах, потом — попеременно — на одном, на пятках. Жанна работала очень отчетливо, очень чисто, и Георгий Львович даже зажмурился от удовольствия. И Семен Гаврилович разгладил лоб.
Наконец Жанна спрыгнула с трапеции. Вновь облачась в сарафанчик, воскликнула:
— Как же я раньше не заметила? Какие вы сегодня красивые, нарядные!
В отношении похвал лилипуты были крайне щепетильны, терпеть не могли какой-либо снисходительности. Но голос девушки прозвучал так искренне, что невозможно было обидеться.
Ну что вы, Жанночка! Мы такие же, как всегда! — польщено ответил Георгий Львович. — Вы лучше нам о себе расскажите. Не первый день уже знакомы. Хочется больше о вас узнать. Кто папа, кто мама?
— Отец кто у меня? — чуть пугливо переспросила Жанна. — А зачем это, к чему?
От дальнейших расспросов избавило неожиданное появление Казарина. Раздвинув кусты и все еще обеими руками держась за ветви, он проговорил с горячим чувством:
— Здравствуйте, Жанна. Наконец-то!
Она лишь кивнула в ответ. Казарин, выпустив ветви из рук, шагнул вперед и огляделся.
— Да тут превосходно. Я и не подозревал, что в двух шагах от моего жилья. Вижу, опередили меня ассистенты!
При этих словах, сохраняя на лице улыбку, Казарин обернулся к лилипутам и незаметно сделал условный знак — тот, каким обычно он пользовался на манеже, желая отослать от себя помощников.
— Мы пойдем. Нам пора, — покорно приподнялся Георгий Львович.
Семен Гаврилович не сразу последовал за ним. Лицо его отразило внутреннюю борьбу. И все же, не находя поддержки у приятеля, тоже встал.
— Уж вы их извините, Жанна. Время к вечеру, к представлению, — пояснил Казарин.
— До завтра, — попрощалась она. И добавила, проводив лилипутов ласковым взглядом: — Они у вас хорошие! Очень хорошие!
— Да что вы! Впрочем, мы все неплохие! — отозвался Казарин. — Садитесь, Жанна. Верно, Ефросинья Никитична передавала вам, как не терпелось мне встретиться с вами. Садитесь же!
Возвращаясь в цирк, лилипуты чувствовали себя удрученно. Им нравилось, что они одни имеют доступ в садик, что их одних допускает Жанна к своей тренировке, что встречи с этой ласковой девушкой стали их сокровенной тайной. И вдруг вторжение, больше того — изгнание. К тому же бесцеремонный знак.
— Ладно, — проговорил наконец Семен Гаврилович. — Не будем огорчаться. Да и ждать недолго. Завтра снова встретимся.
5Казарин и в самом деле не раз допытывался у Ефросиньи Никитичны, почему не заходит Жанна. Старушка словоохотливо объясняла, что, мол, сейчас племянница сильно занята, а потому и не может зайти. На самом деле Жанна, как и прежде, навещала тетку, но в те часы, когда Казарин находился в цирке. «А ну его!» — сердито отмахивалась Жанна.
И вот, совершенно случайно, Казарин обнаружил девушку. Счастливая случайность!
Издалека все кажется легче, проще. В Москве, строя планы, Казарин не сомневался, что ему удастся уговорить Жанну. Молодость тянется к новому, неизведанному. Где, как не в цирке, утолить эту жажду? Так представлялось ему еще недавно, а сейчас, приглядываясь к девушке, понял: не так-то все просто.
— Боже мой! Какая замкнутость, какая суровость! — воскликнул Казарин. — Неужели я до сих пор не заслужил прощения? Вспомните, Жанна: я сам признал свою вину. Сам предложил вам рубить мою грешную голову.
Жанна в ответ плечами повела. Она смотрела прямо перед собой и будто даже не вслушивалась в слова Казарина.
— Не будем злопамятны, — продолжал он. — На этот раз я приложу все силы, чтобы не огорчать вас. Самое горячее мое желание — быть полезным вам и вашей маме. Скоро ли Надежда Викторовна должна вернуться из поездки?
— На будущей неделе.
— Вот как? Значит, у нас есть еще время. Время, чтобы и поговорить, и договориться.
— Договориться?
— Жанна, Жанна! — с мягкой укоризной покачал Казарин головой. — У меня такое впечатление, будто любое мое слово вызывает у вас подозрительность, даже опаску. Но почему? Если я и хочу договориться с вами, то лишь об одном — что сделать, что предпринять, чтобы Надежда Викторовна чувствовала себя лучше. Только об этом! Кстати, ваша тетя показала мне заводскую газету. Ваша бригада, оказывается, вышла на первое место. От души поздравляю!
Жанна сказала:
— Спасибо, — но по-прежнему смотрела мимо, и в этом нежелании встретиться глазами Казарин почувствовал больше чем упрямство.
Он перевел дыхание, продолжая наблюдать за девушкой. Свободная, независимая поза. Ровное дыхание молодой упругой груди. Колени — бронзовые от загара. А вот глаза — выражение глаз по-прежнему не удавалось уловить.
— Вернемся, Жанна, к прошлому нашему разговору. На улице, когда мы вместе шли к трамваю. Вы сказали тогда, что очень жалеете маму. Но разве дело в одной только жалости? Надо не только жалеть, но и помочь. Вы меня понимаете?
