Михаил Алексеев - Большевики
Вдруг со стороны вокзала раздался оглушительный взрыв. Его сменила частая дробь ружейных выстрелов. Опять оглушительно рявкнул взрыв и послышалась трескотня патронов.
Котлов быстро выбежал на улицу, запыхавшийся вернулся обратно и сообщил:
— Взорван поезд со снарядами и патронами… К нашему дому уже подбирается цепь казаков. Возможно, будут обыски. Лучше теперь разойтись по домам.
Все оглушительнее и ураганнее становилась канонада взрывов. Стекла со звоном вылетали на пол и разбивались в крошки. Временами казалось, будто колоссальная гора земли обрушилась по соседству. Дрожал весь дом. Это взрывались тяжелые снаряды.
Наскоро собравшиеся гости распрощались с Бориным и Котловым и вышли. Федор ушел к информатору «обследовать, насколько сохранился аппарат».
— У него и заночую, — сказал он.
Амо взял себе квартиру этажом ниже, у Железкина. В комнате остались Борин и Котлов.
— Посмотрите еще разок свои документы, — сказал Котлов.
— Какие документы?
— У тебя в боковом кармане лежат.
Борин нащупал боковой карман. В нем шуршала бумага. Он вынул ее и прочел.
«Удостоверение. Выдано Петру Ивановичу Орехину в том, что он состоит ремонтным мастером при депо железной дороги Н. Н. при станции Ц.».
— Очень хорошо, — сказал Борин. — Только костюм у меня немного буржуйский.
— Ничего. Наши мастера так одеваются. Да на одежду и не обратят внимания. Лишь бы фамилию, имя и отчество запомнил хорошо. Вот и все. Нехорошо, чорт возьми, этот взрыв. Пойдут теперь по городу аресты, облавы и обыски. Чорт возьми, как гремит! Точно самый жаркий бой идет.
Котлов подошел к окну с выбитыми стеклами. Посмотрел, шопотом сказал Борину: — Возле самого нашего дома стоит цепь солдат.
Час–два они прождали. Но потом легли спать.
* * *К утру взрывы затихли и лишь изредка одиночная трескотня патронов слышалась от вокзала. Опять засвистали, загудели проезжающие мимо паровозы. Застучали о рельсы колеса вагонов. В окно с разбитыми стеклами дул легкий ночной ветерок. С ветром залетал в комнату угольный дым и запах нефти. Борин плохо спал ночь. Урывками. Встреча с Григорием Петровичем заставила вспомнить многое. К тому же нервировало солдатское оцепление подле дома. Борин несколько раз просыпался и смотрел в разбитые окна. На пустынной площади железнодорожного полотна тянулись десятки рельсовых путей. Пересекая площадь, из–за насыпи тянулась узкая, но густая цепь серых фигур, с винтовками в руках. Почти у самого дома, внизу стоял первый из этой цепи. Он, казалось, стоя спал, ухватившись двумя руками за штык стоящей на земле винтовки.
К утру, когда взрывы затихли, цепь ушла.
* * *За окнами посветлело. На целые версты заблестели холодной сталью рельсы. Борин оделся и сел у окна. Вскоре из соседней комнаты пришел Котлов. Угловатое лицо его было сонное и поэтому еще более угловатое.
— Как спали? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, добавил: — Вы тут в комнате сидите и никуда не выходите. Жена уже поставила самовар. Попьете чайку. А я иду на работу. Слышите, гудки. Приду к вечеру. Что нужно купить, скажите жене, она достанет. За себя не бойтесь.
Котлов ушел, слегка позевывая и закрывая рот огромной ладонью.
День тянулся медленно. Борин ждал с нетерпением Федора, но он почему–то не приходил. Надоело смотреть в окно. Бездействие и неизвестность утомляли.
Вдруг хлопнула дверь в соседней комнате. Раздались торопливые шаги. В комнату вошел Котлов. Лицо у него было сильно взволнованно.
— В депо объявили забастовку, — прерывистым голосом сказал он. — Организаторы — сами рабочие. В связи с вчерашними взрывами на станции контрразведкой арестовано 16 рабочих. Трое из них наши из депо. Двоих избили до полусмерти и отпустили нынче утром. Они, окровавленные и истерзанные, явились прямо в депо. Рабочие всколыхнулись. Требуют освобождения остальных четырнадцати и наказания для палачей… Послали делегацию из трех стариков, неизвестно, что будет.
Котлов уселся на стул, тяжело дыша.
— Ух, запыхался.
— А где теперь рабочие?
— В депо.
— А меньшевики там есть у вас?
— Есть, — они теперь говорят во всю, рты развязали, хотят отговорить рабочих от забастовки. Рабочие их не слушают, они ждут с нетерпением возвращения делегации.
— Рабочие вооружены?
— Есть оружие… у многих.
— А если делегацию арестуют — возможно выступление?
— Неизбежно… собираются пойти демонстрировать к властям.
Борин подумал. Затем сказал?
— Надо рабочих повести за собой. Делегатов безусловно арестуют. Рабочих здесь мало и с ними считаться генералы не будут. Надо использовать момент возмущения, чтобы раскрыть глаза рабочим на классовую сущность деникинцев. Надо повести их целиком за собой. Остатки выбить из–под тлетворного влияния меньшевиков. Нужно растолковать им, что боевое выступление необходимо, но не сейчас. Если теперь они выйдут массою на улицу, то их на полпути перерубят казаки… Самое лучшее, если они объявят однодневную забастовку протеста и разойдутся по домам из депо. А к боевому выступлению пусть лучше подготовятся, согласуют выступление с выступлением нашего партизанского отряда… А если будет возможно, пусть предварительно завяжут связь с Красной армией на нашем участке фронта.
— Да, да, — утвердительно вторил Котлов. — Хорошо было бы вам явиться туда и сказать несколько слов рабочим. Это подействует. Хотя и опасно вам появляться, но можно будет скрыться. Иначе рабочих не удержишь и непременно наделают глупостей. Да риск–то не особенный вам пойти. О нашей забастовке еще власти не знают. Вокзал еще не оцеплен…
— А далеко депо?
— В двухстах шагах.
— Тогда пойдемте скорее.
Котлов быстро побежал в соседнюю комнату и вернулся с засаленной брезентовой курткой, набросил ее на плечи Борина. А на голову напялил свой картуз. Борин беспрекословно повиновался.
— Ну, пошли.
Они сбежали по лестнице. Почти бегом пробежали железнодорожную площадь, покрытую рельсами, шпалами, товарными вагонами. Пробежали через мостовидный кран, через который во все стороны пробегали параллели рельсы. Вот и депо. Железный овальный сарай, с раскрытыми настежь огромными воротами. Из сарая выглядывают зеленые и черные паровозы. Обычного стука и грохота не слышно из депо. Они вбегают узким проходом между больными паровозами, в огромную боковую залу. Черные чугунные арки нависли над ними. Симметрично уходят вдаль корпуса. Высоко, вверху выбитое, запыленное и засыпанное сажей окошко. В окошко виднеется клочок голубого неба. У стен внизу и во всех направлениях по залу тянулись железные стойки, верстаки, огромные колеса, горна с мехами, железные брусья, винты, тиски, машины с колесами и валами. Небольшие паровые молоты. Машины не движутся. Возле них не видно людей.
* * *Они свернули налево в двери. Борин увидел куполообразный зал, переполненный рабочими. Рабочих было несколько сот человек. Среди них Борин заметил несколько женщин и стариков. Кожанки, неуклюжие брезентовые костюмы, засаленные и измазанные в мазуте, солдатские штаны, опорки на ногах, пестрели всюду. Морщинистые, пасмурные лица опушены вниз. Слышен шум многоголосой речи. Подошли ближе.
В кругу рабочих на верстаке, держась одной рукой за ремень привода, говорил рабочий с выбритым лицом, смертельно бледным. Борин услышал последние слова его речи.
«И нужно, поэтому, товарищи, нам смириться… потому что ничего мы поделать не можем… А только через эту нашу глупость пострадают наши семьи, да и мы сами… Стенку лбом не прошибешь… А тех, которые вызывают вас на выступления, — не слушайте… Выступали уже не раз… Сами знаете, а видите, ничего не выходит, только смерть и разорение для нашего брата»…
«Правильно, Матвей», — поддержали оратора несколько голосов.
«Давай, разойдемся, ребята, пока шею не накостыляли»…
Оратор спрыгнул с верстака, нахлобучил на голову засаленную фуражку. Стал в стороне. Дрожащими руками принялся сворачивать папироску, то и дело перешептываясь с двумя соседями.
Борин хотел просить Котлова, чтобы тот дал ему слово в порядке очереди. Но Котлова уже возле него не было. Не успел осмотреться он по сторонам, как услышал громкий голос Котлова. Посмотрел и увидел его на верстаке. Котлов говорил речь.
«То, что сказал Матвей… вы его не слушайте, товарищи, врет все он, шкурник. Свою шкуру спасаючи. Не время, говорит, выступать. А почему ты знаешь, что не время выступать нам? А»?
«Знаю», — раздался из толпы голос Матвея.
«Ни черта ты не знаешь. Меньшевистский ты шкурник. Рабочему всегда время выступать, когда на него с ножом прут… Тебе, конечно, ничего, лишь бы ты жив остался. Шкура барабанная… А вот наших товарищев повесят, это ничего? А? А потом и до нас доберутся. Эх, ты, а еще говорит, — я социалист… Ты… тормоз вестингауз для нашего рабочего дела, а не социалист… Что твой брат рабочий гибнет — это тебе ничего… Таких предателев, как ты, в нашей семье нет и не будет… Так, что ли, товарищи?»
