Вадим Павчинский - Орлиное гнездо
— Едем вот, уговорил, — пояснила сердитая тетка, — а там, слыхать, горы огненные. Пропадешь с ними.
— Опять заладила свое: горы да горы, — досадливо сказал старик. — И ведь сколько ей объясняли. Вот ты, браток, — обратился он к Федосу, — скажи, как человек здешний, что не опасные те горы для жизни.
Федос не ахти как знал про те дальние земли, сам пользовался случайными рассказами людей. Но чтобы не показаться незнайкой, сказал с убежденностью:
— Место безопасное. Сам туда же наладился.
С верхней полки, заваленной пожитками, выглянуло из-за мешков и узлов растомленное сном и духотой красивое девичье лицо. Полушалок сбился у девушки с головы на плечи, густые волосы распушились, растрепались, гребень едва держался на них, готовый вот-вот свалиться.
— Где мы, деда? — позевывая в ладошку, спросила девушка. — Сколь уж едем, а конца-краю нет.
— Больно ты быстрая, — сказал Федос. — Едешь ты несколько дней, и тебе — долго. А знаешь, как раньше, в старые-то времена, мужики сюда добирались? На телегах. Везли на них скарб свой, а сами рядышком, пехтурою, ножками, на своих на двоих. По три года топали.
— Давно, выходит, здесь проживаешь? — спросил Федоса старик.
— Давненько, — подтвердил Федос. — Аж с девяносто первого года. Морем из Одессы добирался. Тоже не быстро: без малого два месяца по волнам. Хлебнули горького до слез.
Заинтересовавшись рассказом, девушка свесила голову, чтобы лучше видеть сидящих внизу. Гребенка сорвалась с волос и упала Семену на колени.
— А ну подай, — попросила девушка.
Семен смутился, неловко привстал и, не глядя ей в лицо, протянул оброненный гребень. Она взяла его теплой рукой, коснувшись пальцами Семеновой ладони. Ему почудилось, что это Поля тронула его за руку. И, вспомнив о ней, он усовестился. «Стоит, наверное, бедняга, на ветру, ждет, не выйду ли». Чтобы посмотреть, не ушла ли Поля, Семен пробрался к тому самому окошку, на котором чье-то жаркое дыхание вытопило во льду кружочек. Глазок уже густо зарос морозными елочками. Семен приник к окошку и стал вновь растапливать лед, дыша на подмерзший круглячок. В просветлевшем кружке Семен увидел запорошенный снегом черный платок Поли. Она стояла напротив окна и смотрела на дверь вагона, ожидая Семена. Он оторвался от окна, сделал шаг, обходя чужие узлы, но в это время пронзительно вскрикнул паровоз, железный стон и скрежет раздались по вагонам, потом дернуло так, что Семен свалился на чей-то сундук, не устояв. И понял, что уже поздно: поезд тронулся.
Тогда Семен опять повернул к окну, приник глазом к ледяному кружочку и снова увидел Полю. Теперь она смотрела прямо в оконный круглячок, в самый глаз Семена, будто чуяла, что и он глядит на нее. Семен с трудом различал ее слабо освещенное лицо, но ему казалось, что он отчетливо видит смерзшиеся от пурги ресницы, губы ее, которые шевелились, словно бы шепча какие-то слова. Семен прощально помахал рукой, улыбнулся виновато, а она ни одним движением не показала, как отнеслась к его улыбке. И только сейчас он сообразил, что Поля не видит его. Отчаянье захлестнуло сердце.
Паровоз набирал скорость, и Поля стала удаляться, хотя шагала она в одном направлении с поездом.
И вот наступила минута, когда в ледяное отверстие уже ничего не было видно, кроме стремительно летящих искр.
— Эх, Поля! — со вздохом, похожим на стон, вырвалось из груди Семена.
— Сильно любишь? — не то участливо, не то насмешливо спросила внимательно наблюдавшая за ним девушка, которой он недавно подал гребенку.
— Тебе-то какая забота? — спрятал под напускной грубостью душевное смятение Семен.
А Семен все стоял у окна, силясь разглядеть родное село. Но густой дым пурги застилал Бакарасевку.
И вдруг Семен увидел сквозь снежную мглу красноватое неспокойное зарево.
— Вроде горит чтой-то.
— Где горит? — встрепенулся Федос. — А ну, пусти.
Семен отошел от окна, уступив место отцу.
Мятущееся зарево все сильнее пробивало снеговую тьму, просветляя ее, окрашивая белесый дым пурги в зловещий багровый цвет.
Сердце Федоса сдавила тревога. Он пытался определить место пожара. Но как это сделать, если глаз различает лишь размытое пургой зарево.
Под вагоном послышался чечеточный перестук колес: поезд шел по мосту через Чихезу. Теперь Федос смог наконец определить, в какой части села горит. «Раз проехали мост — стало быть, это совсем рядом со шмякинской заимкой».
Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а ноги сделались точно тряпичными: горело либо на участке Федоса, либо на участке Шмякина. «Неужто моя хата?.. Господи, что ж с Евдокией-то?..»
Огонь был огромен — видно, большая пища досталась ему, и он с трудом управлялся с нею. «Моя фанза давно бы истлела, — утешал себя Федос. Неясная, неосознанная догадка томила его. — Харитон ходил уж больно сумной. Про дом намекал нынче — дескать, будешь жить в нем… Неужто сам свое добро подпалил? Ах изверг окаянный!»
— Горит у нас на селе, — упавшим голосом объявил вагонным попутчикам Федос.
— Подожгли, верно.
— Кулацкая работа, не иначе.
— Больно много огня нынче на земле, войны не было б!
Ничего не хотел сейчас Федос иного, как очутиться возле родной хатенки, узнать на месте, что случилось. Он прислушивался к тому, что говорили, а сам следил за удаляющимся заревом над родным селом: поезд поворачивал в сторону от Бакарасевки.
И когда в глаза Федоса хлынула ночная тьма, он отвернулся от окошка. С невольным изумлением увидел Федос, что на его вещах, рядом с Семеном, как ни в чем не бывало сидел парень в рваной кацавейке, которого проводник недавно высадил из вагона. Ребята разговаривали между собой, но Федосу не было их слышно: слова заглушил громкий перестук колес набравшего скорость поезда.
5
Поля ждала, что Семен сойдет на платформу — время еще есть — и скажет ей то, что с неугасимой надеждой ожидала она давно.
Но уже погрузил почту и уехал в село дед Ровенко. А дверь вагона не открывалась. Вот и дежурный, став спиной к ветру, поднял в руке фонарь, и слабенький огонек качнулся в снежном тумане, дав сигнал к отправлению. Ветер подхватил стонущий, пронзительный крик паровоза. Наконец наступила и та невыносимая минута, которая делает расставание особенно тяжелым: тронулся поезд. Залепленная снегом дверь так и не распахнулась. Безжалостно отгородила она Полю от Семена.
Потом Поля оказалась совсем одна на краю платформы. Поезд исчез в ночи и метели, и только слышался доносимый ветром затихающий грохот колес да виднелось слабое мерцание красного огонька на последнем вагоне. Поля знала, что огонек исчезнет, как только поезд обогнет сопку. И эта минута наступила. Но девушке казалось, что она все еще видит красноватое сияние поездного фонарика. Да, да! Она отчетливо различала над сопкой трепетный отсвет огня. «Неужто от поезда так светит?» — недоумевала Поля. Зарево разгоралось ярче, и только тогда она сообразила, что где-то горит.
И Поля побежала. Но уже не так, как днем, когда приходила во двор к Семену с посылкой от Шмякина. Тогда в сердце ее билась горячая радость, а сейчас оно холодело от страха. Она вспомнила, что за дубнячковой сопкой, мимо которой лежал ее путь, бродят голодные волчьи стаи.
Она бежала, подгоняемая ветром и страхом. Впереди на дороге что-то темнело, и Поле показалось, что это стоит волк. Она остановилась, боялась шевельнуться, ожидая, что волк сам уйдет. Но пятно на дороге оставалось неподвижным.
А впереди, раздуваемое ветром, все сильнее разгоралось пламя пожара. Поля догадалась, что горит где-то неподалеку от дома, в котором она жила. «А может, наш дом?» — мелькнула тревожная мысль.
Преодолевая страх, Поля сделала первый робкий шаг. Пятно оставалось неподвижным. Потом она рискнула, как это бывает с отчаявшимися людьми, и побежала. Все обошлось благополучно: никакого волка на дороге не было.
Со стороны пожара к небу взлетело яркое пламя, оно пробило снеговую толщу бурана, и Поля отчетливо увидела, что горит дом Шмякина. В это же время за ее спиной послышался тяжкий стон, заставивший снова сжаться сердце. Стонал человек, и где-то совсем рядом.
Она сразу забыла про все свои страхи. Чья-то чужая беда призывала ее на помощь этим стоном. Поля опять увидела на дороге то темное пятно, что напугало ее недавно. Стон шел оттуда. Это лежал полузанесенный снегом человек.
Поля разгребла снег, приподняла голову лежащего. С трудом усадила его на снег. Голова человека уткнулась в грудь Поли.
— Что с вами, товарищ? — спрашивала она, не зная, как ей быть дальше.
— Подсобите встать, — глуховатым голосом попросил тот.
Поля подхватила человека под мышки; он вскрикнул при этом, но приподнялся. Опершись на ее плечо, попробовал шагнуть.
