Юлия Друнина - Проза (1966–1979)
Сижу, внимательно слушаю синьора Дзаваттини, рассказывающего, по моей просьбе, о новой своей работе, а в голове вертится светловское:
Черный крест на груди итальянца,Ни резьбы, ни узора, ни глянца,Небогатым семейством хранимыйИ единственным сыном носимый…
Сюжет нового сценария Чезаре Дзаваттини таков. Во время второй мировой войны одна неаполитанка (ее должна играть София Лорен) получила извещение, что ее муж погиб на Восточном фронте, в России.
…Молодой уроженец Неаполя!Что оставил в России ты на поле?Почему ты не мог быть счастливымНад родным знаменитым заливом?..
Через несколько лет после войны вдова решает поехать в Россию, чтобы найти там могилу своего мужа. Но в Советском Союзе она узнает, что супруг ее был не убит, а попал в плен, теперь жив-здоров и женат на русской. Происходит встреча, вспыхивает прежнее чувство. Итальянец возвращается к своей жене и едет на родину. И вот здесь, «над родным знаменитым заливом» он вдруг чувствует — в душе его что-то сместилось. Несмотря на свою любовь к Италии и к жене, он не может уже жить без России и той — русской — женщины. Фильм должен кончаться возвращением Итальянца в Советский Союз.
…На премьере спектакля «Я — Брехт» снова прозвучал этот «итало-русский» мотив. Любимица Италии, обладающая громадным драматическим темпераментом прекрасная певица Мильва, пела невеселую песенку о посылках, которые получала жена солдата: из Франции — одежду, из Германии — продукты, а из «Руссии» — черный крест… И опять я повторяла про себя светловские строки:
…Нашу землю — Россию, Расею —Разве ты распахал и засеял?Нет! Тебя привезли в эшелонеДля захвата далеких колоний,Чтобы крест из ларца из фамильногоВырастал до размеров могильного…
«Я — Брехт» — премьера миланского театра, привезшего этот спектакль в Рим. В сущности, это композиция из прозы, стихов и песен на слова Брехта. В спектакле заняты два исполнителя: читает сам главный режиссер этого театра, очень известный в стране Джорджио Стрейлер, поет — Мильва.
Необычная для Италии форма этого спектакля, имена Стрейлера и Мильвы вызвали сенсацию. В театре был «весь Рим». Я смогла проникнуть сюда только благодаря любезности синьора Дзаваттини. В фойе то и дело вспыхивали юпитеры, бесшумно ползли теле- и трещали кинокамеры, нацеленные на очередную знаменитость. Большинство этих знаменитостей было — увы — мне незнакомо. Но вот промелькнуло удивительно знакомое лицо: ах, да это же «Журналист из Рима» — Альберто Сорди. Он же главный герой «Бума», «Обгона» и прекрасного антивоенного фильма «Все по домам». А вот и еще одна знаменитая пара: Микель-Анджело Антониони — худой высокий с очень усталым, нервно подергивающимся лицом, и очаровательная Моника Витти с ее загадочной внешностью, бесспорное своеобразие которой продуманно подчеркнуто спортивной курткой и брюками. Среди невероятных вечерних туалетов разодетых дам этот скромный спортивный костюм выглядел более чем эффектно…
А такой ослепительной выставки мехов и драгоценностей мне, признаться, еще не приходилось видеть. В нищей, трагической, разрушенной землетрясением Сицилии вспомнила я как-то это сверкающее и благоухающее ристалище…
Еще в Москве, обдумывая свой итальянский маршрут, я твердо решила побывать в Сицилии — крае, куда так редко приезжают советские люди, острове, о котором мы знаем так мало. В Риме я составила точный график своего путешествия, график, по которому я должна была прилететь в Сицилию 14 января. Но уже после того, как был куплен авиационный билет до Палермо и заказан номер в гостинице, разговор с корреспондентом «Правды» в Риме заставил меня изменить свои планы. «Мафия, кактусы, бездонные пропасти — это, конечно, интересно, — безжалостно сказал он мне. — Но больше для туристов. Вам же дружески советую срочно сменить всю эту экзотику на так называемый „красный пояс“ — Болонью и ее провинцию. Знаете ли вы, что из двух людей, встреченных на улице в Болонье, один — коммунист? А знаете ли вы, что значит быть коммунистом в Италии? А знаете ли вы, что там есть свои райкомы и обкомы партии? И колхозы?»
Ну, тут я уже не могла устоять. Тем более что была в панике от страха недобрать серьезный материал. А что касается потерянной экзотики, то я рассчитывала наверстать ее в Северной Италии. О, вечносинее небо Флоренции, о, трагическое наводнение, о, мечта туристов — Пизанская «Падающая башня», о, венецианские гондолы!..
Вот так и случилось, что 15 января, то есть в день первых подземных толчков в Сицилии, я оказалась не в Палермо, а в Болонье.
Рано утром, 16-го, еще ничего не зная о землетрясении, выехала в ближайший «колхоз» — кооператив, объединяющий несколько крестьянских хозяйств на базе общей «МТС»: члены кооператива в складчину купили комбайн и другие сельскохозяйственные машины.
Секретарь Болоньского обкома партии показал мне один из Народных домов — прекрасное, с безукоризненным вкусом построенное и оборудованное здание; его построили рабочие в свободное время. В сущности, этот Народный дом был младшим братом наших Дворцов культуры, но кое в чем он опередил своих старших братьев. Так, например, имелись там и уютная столовая, и бар, и кафе для молодежи, и зал для свадеб — в общем, людям было куда пойти вечером, если даже они и не хотели петь в хоровом кружке или учиться на курсах кройки и шитья.
Вечер провожу у заведующего местным отделением «Униты» Серджио Сольо и его жены, десять лет назад завоевавшей титул «мисс Болонья». Бывший рабочий, в 16 лет ставший партизаном знаменитой Гарибальдийской бригады, Серджио рассказал мне о той Италии, которая в годы второй мировой войны, бок о бок с нами, сражалась с фашизмом. Выражение «бок о бок» не метафора: немало советских партизан, бежавших из немецких лагерей, входило в состав итальянских партизанских бригад. А в окрестностях Болоньи сражался большой отряд русских, считавший себя регулярной воинской частью Красной Армии.
Мне хотелось поговорить с бывшими партизанами, побывать на местах боев. Но тут Болонью потрясла весть о трагедии в Сицилии.
Конечно, нужно лететь в Палермо. Но как это сделать? Ведь у меня уже взяты железнодорожные билеты и оплачены номера отелей в Генуе, Флоренции, Венеции, Пизе. Представитель общества «СССР — Италия» только что улаживал мой отказ от поездки в Палермо… Но как бы то ни было, надо добираться до Сицилии. Легко сказать — добираться. Болонья окутана густым безнадежным туманом. Не полетит никакой самолет, даже военный. Нужно ждать до утра. Ночью — телефонный звонок из дома: «Какое счастье, что ты не в Сицилии». У меня не хватает духу сказать правду… Утром все тот же безнадежный туман. О самолете нечего и думать. Сажусь в машину, которую ведет спокойный, исполненный чувства собственного достоинства «компаньо» (то есть товарищ). Моя тезка «Джулиа» идет со скоростью 160–170 километров, а мне все кажется — медленно.
В Риме тут же иду в Общество Дружбы. «Я все сделаю для вас, компанья, — говорит мне пожилой итальянец. — Но, честно, считаю это немножко авантюрой. Палермо не отвечает, газеты пишут, что там паника, люди бегут из города, оставшиеся ночуют на улицах, отели закрыты, магазины тоже».
Билет на самолет удается достать только на 5 часов 30 минут утра. Остальные рейсы уже целиком укомплектованы. В Палермо ринулись корреспонденты всех стран и люди, в городе у которых остались дети.
Ясно, что о сне нечего и думать. Тем более, что уже без четверти четыре, мне нужно ехать на аэродром Фьюмичино.
Наконец, аэродром. В зале ожидания почти все пассажиры вооружены кино-, теле- и фотокамерами. Звучит разноязычная речь. Только русского языка не слышно. Ах, если бы рядом был соотечественник или хотя бы просто знакомый человек!..
Объявляют посадку. «Каравелла» отрывается от земли. Смотреть вниз — бесполезно — еще темно. Перелистываю газеты. Заголовки малоутешительны: «Сицилия содрогается снова», «Несколько секунд, которые страшнее войны», «Я видел ад», «Ночь ужаса под укусами мороза», «Паника в Палермо». И снимки, снимки. Снимки городов, превращенных в горы щебня, трупов детей, извлеченных из-под развалин, беженцев, бредущих куда глаза глядят. Снимки длинных очередей добровольцев в Риме и в других городах, желающих отдать свою кровь пострадавшим.
Только успели отстегнуть ремни, как стюард снова просит пристегнуть их — лету до Палермо меньше часу. Идем на посадку. У меня мелькает глупая мысль: «А что будет, если толчки начнутся именно в тот момент, когда самолет коснется земли?» Впрочем, мы, кажется, просто садимся в море — оно темнеет под нами, еле различимое в сумерках рассвета. Однако в последние секунды вижу огни взлетной полосы. Садимся. Подают трап. Касаюсь ногой сицилийской земли, кажущейся сейчас такой мирной и безобидной.
