Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева
Но я уже не видела ни Супайнат, ни ребенка. Передо мной оживали далекие-далекие дни.
…Война в разгаре. Уже и похоронных получено больше, чем домов в ауле. Уже наши молодые матери за два года стали старухами. А нам, детям, и беды мало. Я, размахивая портфелем, бегу из школы. У ворот меня окликает старая Аминат. Она живет в одной крохотной комнате большого развалившегося дома. Только дым над крышей напоминает, что здесь еще теплится жизнь.
Уже получено три извещения о гибели трех ее сыновей. Но Аминат упорно продолжала писать им письма по старым адресам.
— Душа моя, — говорит мне Аминат. — Забеги на минутку, помоги мне написать письма — что-то я плохо вижу. Они, мои старшие, в самом пекле. Разве у них есть время? А мы должны им сообщать все новости.
Закончив диктовать письма троим мертвым и одному живому, Аминат сказала:
— Душа моя, там во дворе, возле сарая, растут колокольчики. Мой старший Абдула очень их любит. Сорви-ка ты по колокольчику и положи в письмо, чтобы они там, среди дыма и огня, не забыли, как пахнет родной аул.
Среди кучи замшелых камней в углу двора рос большой куст со свежими листьями и ярко-синими цветами. Я дотронулась до стебля, чтобы сорвать колокольчик, и вдруг услышала тонкий звон: дзинь, дзинь, дзинь. С открытых чашечек на мою ладонь упали холодные капли. Словно слезы. Что-то дрогнуло во мне, рука, потянувшаяся за колокольчиком, опустилась. Но тут я вспомнила, что это на фронт, и сорвала несколько цветков.
Моя бабушка очень обрадовалась, узнав, что я помогла Аминат.
— Почему бы тебе не собрать девочек? Будете ходить по домам и писать письма, — продолжала она. — Ведь у нас мало кто знает грамоту. Если бы я сама могла читать письма своего сына с фронта! Тогда бы я слышала только его голос и он слышал бы только мой. Если бы я знала грамоту!.. — и бабушка вздохнула.
На другой день в школе я высказала свою мысль учительнице Хаже. Она похвалила меня и даже целый урок посвятила теме «Письмо фронтовику». Все девочки вызвались писать письма. Но Хажа отобрала пять самых лучших, которые не получали меньше «четверки» по родному языку. И вот мы все стали ходить по домам, писать письма.
И в каждый конверт вкладывали чашечку синего колокольчика. Этот куст во дворе у Аминат оказался таким щедрым: чем больше мы обрывали его, тем сильнее он цвел.
— Он, как добрый человек, — говорила нам Аминат. — Чем больше отдает — тем богаче становится.
И летели эти синие колокольчики по всем фронтам, напоминая бойцам о далеком уголке их большой родины, где вершины гор касаются неба, где снега верны вершинам, скалы — горам, ручьи — рекам, а родники — земле. Где неповторимо пахнут луга, над которыми неутомимо жужжат пчелы. Где, чем выше ласточкино гнездо аула, тем красивее и выносливее женщины.
Сидя на ступеньках освещенной солнцем веранды, положив на колени клочок бумаги, я писала, писала, писала… А горцы в моем воображении мчались на конях вдогонку врагу, и, словно крылья, развевались за их плечами андийские бурки, а на карманах гимнастерок «дзинь, дзинь, дзинь!» — позванивали синие колокольчики.
Как-то наш сероглазый ровесник Хамид под большим секретом открыл нам страшную тайну. Оказывается, под кустом колокольчиков спрятан клад. Клад этот мы тотчас решили отдать на постройку самолета, который сбросит бомбу на самого Гитлера. Оставалось только найти клад.
Если бы синие колокольчики могли говорить на аварском языке, они рассказали бы, как на рассвете, когда по низинам еще стлался густой туман, босоногая ватага во главе с Хамидом искала клад во дворе Аминат.
Конечно, клад мы так и не нашли.
Но от мечты построить самолет не отступили. И потому с таким же рвением стали собирать металлолом. Взрослые жаловались друг другу, что из домов стали таинственно исчезать и медные тазы, и кастрюли, и даже красивые, словно зарей подкрашенные кувшины. Все это мы прятали в полуразрушенном сарае Аминат. И куст синих колокольчиков, как часовой, сторожил наши сокровища и нашу тайну.
Конечно, в один прекрасный день все открылось. Ведь не для того мы собирали эти ценные вещи, чтобы они ржавели в сарае. А как только мы выволокли их на свет грузить в машину, приехавшую за металлоломом, все и обнаружилось. Нам здорово влетело дома, но ни одна рука не отважилась взять обратно то, что должно было пойти в помощь фронту.
Как-то, придя к Аминат, я застала ее в постели. Глаза у нее лихорадочно блестели, смотрела она мимо меня. «Пиши, — приказала она, невнятно произнося слова, видно, говорить ей было трудно. — Пиши, что я здорова, жду их, — и она жестом показала мне на большой таз, что стоял на сундуке. Там было разложено много высушенных синих колокольчиков. — Зимой ведь их не будет, — она провела языком по запекшимся губам и добавила совсем тихо: — Меня, доченька, аллах уже зовет в иной мир. Я знаю, что больше не встану. Но ты все время пиши моим сыновьям и, слышишь, пиши, что я здорова».
И я писала, честно выполняя наказ Аминат. Писала и в летний зной, и в зимнюю пургу. И в каждое письмо вкладывала синий колокольчик. А как грустно было видеть крышу этого дома, не очищенную от снега, как и неухоженную могилу Аминат.
Уже все колокольчики, заботливо заготовленные Аминат, разлетелись по белому свету. Уже не раз куст в ее дворе зацветал и отцветал… А война все не кончалась.
Как-то весной, забежав взглянуть, не расцвел ли куст, я увидела, что дверь на веранду открыта настежь. Оттуда вышел высокий парень в солдатской гимнастерке и пилотке. На груди его блестели два ордена. Лицо у него было суровым и жестким.
Не заметив меня, он, хромая, спустился во двор, пошарив в сарае, вынес лопату и легко вонзил ее в мягкую, податливую весеннюю землю.
— Не надо! — вскрикнула я и схватила его за руку. Мне показалось, что корни куста хрустнули под его лопатой.
Парень вздрогнул и от неожиданности уронил лопату.
— Это же синие колокольчики, — прошептала я. — Их очень любила Аминат и ее сын Абдула. Мы посылали их на фронт в письмах…
Суровое лицо парня посветлело. Он осторожно стал вынимать из земли лопату. А потом дотронулся рукой до куста, словно хотел его погладить, и большая смуглая рука солдата повлажнела. Чашечки цветов еще не раскрылись, но я поняла, что и из закрытых глаз тоже могут течь слезы.
И еще я поняла, что это не кто иной, как
