Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)
— Ты же из института вылетишь! — пугала ее Алена. — Думаешь, без конца с тобой лялькаться будут?
— Ленка! — притягивая ее к себе на тахту, умоляюще сказала Лиля. — Я все равно сейчас ничего не понимаю. — Она крепко прижалась к Алене и уткнулась лицом в ее плечо. — Читаю сама или ты читаешь — а ничего, ровно ни слова не понимаю! Ленка, Ленка, Ленка! Он говорит: «Тебе сейчас хорошо со мной — и все. Что думать о будущем, если его не будет». А я, — она стиснула Алену изо всех сил, — я хочу будущего! Нет, ничего не говори, не говори, не говори! — зашептала Лиля испуганно и вдруг, изогнувшись, заглянула Алене в глаза: — Я обещаю: перед экзаменом целых два дня буду зубрить как проклятая! Мне же нельзя без института. Я должна быть актрисой… Иначе куда я? — Руки Лили ослабли, и голова сползла на колени Алены. — Обещаю: за два дня повторю все. Клянусь, Ленка!
И вместо того чтобы отругать Лильку, Алена уступила, но беспокоилась еще сильнее: разве поручишься, что она будет заниматься эти последние два дня? Вдруг и вправду вылетит из института?
Как-то зашел к Алене Женя. Она обрадовалась ему, а тот возьми да и ляпни, что она, мол, «деградирует как художник из-за морального разложения». Алена обозлилась и выгнала его. Через день получила письмо в стихах. Заканчивалось оно строками:
Не желаю догорать в глуши и в дали,Мне не надо больше красочных улыбок!Довольно вихрей! Довольно любви!Довольно никому не нужных ошибок!
Стало грустно. Не оттого, конечно, что Женька охладел.
Алена легла на кровать и не зажигала света. Каким тихим стало общежитие на каникулах! Вдруг в коридоре раздались шаги — ближе, ближе… Мимо? Нет, кто-то стукнул в дверь. «Кого еще принесло? — подумала Алена, не чувствуя желания разговаривать. — Ну, допустим, я сплю!»
Стук повторился.
— Войдите! — неожиданно отозвалась Алена.
— Ты спишь, Леночка? — Алена узнала тонкий голосок и знакомый запах духов. — Мы тебя разбудили?
С Зиной вошел еще кто-то.
— Нет, нет, пожалуйста! — Алена нащупала ногами тапочки, пригладила рукой волосы. — Зажигай свет!
Вспыхнула лампочка, Валерий, как всегда, внимательно посмотрел на Алену, и Зина, как всегда, перехватила этот взгляд.
— Мы, как полоумные, с утра до ночи все репетируем «Горе», — возбужденно заговорила Зина. — Обалдели вконец, пошли продышаться. Я и подумала, что ты одна осталась, скучаешь, наверное, вот и завернули к тебе! Ну как ты?
— Чудесно! Чудесно! — беспечным тоном ответила Алена, чувствуя, как ужалили ее Зинины слова.
Может быть, Зина вовсе и не вкладывала в них того смысла, какой померещился Алене, но… Зина сказала: «Репетируем «Горе», а Алена услышала: «Ты, кажется, уже совсем не работаешь? Как бы и по мастерству не появилась тройка». Фраза: «Ты одна осталась, скучаешь» — прозвучала как намек: «Столько народу вокруг тебя вертелось, а теперь?»
Алена старалась как можно беспечнее болтать с Зиной, поглядывала на Валерия, зачем-то наврала, загадочно бросив: «У меня уже вечер спланирован».
Зина и Валерий вспоминали какие-то подробности репетиций, легко и кстати вставляли в разговор строчки из «Горя от ума». И вскоре ушли, веселые, «искать по свету» — в каком кино им продадут билеты!».
Алена села на кровать, зажала коленками сложенные вместе ладони и застыла, ошеломленная.
Зина! Она была соперницей только до поступления в институт, а уже после экзамена по мастерству ни ее хорошенькое личико, ни изящество, ни множество нарядов, ни вызубренные книги Станиславского не могли поставить ее вровень с Аленой. Так было. И вот случилось что-то непонятное…
После зимнего зачета, когда Алена услышала много неприятного, Анна Григорьевна сказала Зине: «Работать умеете. Ваша Софья заслуживает хорошей, полной четверки». Соколова отметила глубокий анализ отношений Софьи и Чацкого, четкое действие, искренность Зины и добавила свое любимое высказывание из Горького: «Талант развивается из чувства любви к делу».
Оценки Соколовой озадачили и, конечно, встревожили тогда Алену, однако Лиля, Джек и кое-кто из приятелей-«режиссеров», довольно легко успокоили ее.
— Талант остается талантом, — говорил Джек с обычной безапелляционностью. — Едва ты выходишь на сцену, и ничего еще не делаешь, а уже интересно. Талант — это обаяние! А у тебя еще и женственность. Грандиозно! Можешь не волноваться!
В те дни Алене некогда было волноваться в горячке экзаменационной сессии, в сутолоке представлений на школьных елках и… в упоении успехами на всевозможных вечерах. Но когда прошли елки и экзамены, а встреча «старого» Нового года отшибла вкус к подобного рода развлечениям, да еще тройка по литературе оглушила ее, Алена ощутила, что не все у нее в жизни ладно.
Как же это случилось?! Суматошные и отчаянно утомительные последние месяцы казались Алене полноценной, настоящей жизнью. Разве при этом она не работала? Разве не приготовила два отрывка к зачету? Можно ли обвинять ее в том, что обе роли ей не нравились, не увлекали? По мастерству и по движению она все-таки работала.
Сквозь оправдания, какие придумывала себе Алена, все явственнее проступала тревога от беседы Соколовой после зачета. И то, что говорила тогда Анна Григорьевна, Алена сейчас понимала совсем иначе.
На разборе зачета Соколова сказала: «Действуете вы органично, партнерам не мешаете». Алена услышала в этом замечании положительное и самое важное. Реплику: «Но вы могли сделать обе роли куда богаче, интереснее» — тоже восприняла как похвалу, признание больших возможностей, то есть таланта. Остальное, по существу очень обидное, Алена смягчила для себя уже не новым утверждением: «Сплошная педагогическая дипломатия». Сейчас, растревоженная настроением Зины и Валерия, тем настроением, какое (Алена отлично знала!) бывает после хорошей репетиции, она почувствовала себя несчастной.
Зина! Алена вспомнила ее первый этюд на первом курсе. Сентиментальный этюд под названием «Красная роза». Зина была юннаткой, вырастившей необыкновенную розу. Войдя в оранжерею, она увидела, что цветок сломан. Зина вытаращила глаза, стиснула руки на груди, закрыла глаза, выжала две слезинки, с невероятным ужасом, как неразорвавшуюся мину, взяла сломанный цветок, страстно поцеловала его и со стоном выбежала вон. С тех пор «Красная роза» стала рабочим термином на курсе, и, если у кого-нибудь в этюде появлялись сентиментальность, бессмыслица, наигрыш, напряжение, ему обязательно говорили: «Привет от «Красной розы», или просто: «Красная роза!»
И вот даже Зина — «Красная роза», Зина опередила её! Да. Надо же это понять наконец! «Четверочка, не выше», — сказала Алене Соколова таким тоном, что стало ясно: четверочка чахленькая. А Зине совсем иначе говорила: «Хорошая, полная четверка…»
Как же это случилось? Ведь работала же!
Только накануне зачета на прогоне она от начала до конца посмотрела сцену Софьи и Чацкого. Посмотрела и кисло сказала Лиле: «Неплохо. Конечно, вытягивает Валерий. И Глаша — хорошая Лиза!» А ведь, по совести-то, разве Софья была плоха? Если сравнить с «Красной розой» — небо и земля!
Алена подошла к темному окну, не зная, чем заняться. У Зины по общеобразовательным — пятерки, а она — без стипендии. Докатилась!
В дверь опять постучали. Не успела она ответить, вошел Джек.
— Елена, собирайся, поехали!
В другую минуту ее насмешил бы его тон, почти приказание, но сейчас это возмутило ее.
— Ты чего командуешь? Никуда я не поеду! — Она снова резко повернулась к окну.
Джек подошел к ней, обнял за плечи, заглянул в лицо.
— «Скажите, отчего? Приезд не в пору мой?»
Слова из «Горя от ума» точно ошпарили Алену. Она грубо сбросила с плеч руку Джека.
— Делать мне больше нечего, кроме твоих танцулек! Надоело! Высокоинтеллектуальное занятие!
— У тебя жар? — отступив, удивленно разглядывая ее, спросил Джек. — Или белены объелась?
— Объелась, — с вызовом сказала Алена. — Надоели сомнительные компашки. — И стала перебирать на этажерке книги.
— Та-ак! — протянул Джек, видимо, стараясь разгадать причину ее необычного решения. — Кстати, я этого встретил… помнишь… Леонтия. Зол на тебя грандиозно. — Он замолчал, видимо, ожидая расспросов.
Алене стало противно. В руки попалась тоненькая книжечка «Три сестры», Алена будто именно ее и искала.
— Ты уж не влюблена ли? — спросил Джек и сел рядом.
Алена промолчала.
— «Счастливых соперников у меня не должно быть», — сказал Джек словами Соленого, роль которого он играл. — «Соперника я убью».
За шуткой Алена услышала что-то неожиданное и опять промолчала.
— Слушай, Прекрасная Елена, выходи-ка ты за меня! — Интонация была ироническая, но голос звучал искренне. — Грандиозное предложение, верно? — Джек засмеялся. Ее молчание, видимо, смутило его, он вдруг заговорил поспешно, будто оправдываясь: — Кстати, этому холую Леонтию я пригрозил, что морду набью. Он черт знает что плел!
