Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)
Было весело. Только люди, которые говорили комплименты, пронзительно заглядывая при этом в глаза, не были ей интересны.
— Все-то тебе не нравится! А вот врежешься в какого-нибудь михряя! — посмеивалась над ней Лиля.
— Лучше михряй, чем твой раскрасавец! — отшучивалась Алена.
Чем дальше, тем больше недоброго, нечистого видела в Гартинском. А Лилька при всем своем скептицизме оказалась такой беззащитной.
Острая, щемящая жалость мешала Алене соображать. Как поступить? Ведь этот негодяй по три раза в день в финале елочного представления, когда они оказывались на сцене рядом, говорил: «Вы упорно снитесь мне, Лена», или: «Ни об одной женщине я не думал столько». А в последний день, в темном углу за кулисами, схватив ее за локти и зло уставясь своими выпуклыми, голыми глазами, он шепотом многозначительно произнес: «Все равно не уйдете от меня!» — и ушел, прежде чем она успела ответить. Рассказать об этом Лиле — жестоко, грубо, некрасиво. А не рассказать… тоже подло.
— Что ты смотришь на меня, будто проглотила иголку? — Лиля потянулась и закинула худенькие руки за голову. — Он принесет шампанское — отметить одно событие. — Она пыталась иронией прикрыть радость, смущение и торжество.
— Ты… выходишь за него? — спросила Алена.
— Кому нужны эти формальности? — все так же вызывающе смеялась Лиля.
«Она верит ему, — подумала Алена. — Ведь никому и ни во что не верит, а такому… поверила».
— Ты любишь его?
Лиля посмотрела в окно, медленно вытащила руки из-под головы и с деланной небрежностью сказала:
— Ровно на минуточку. И вообще, что значит «любишь»?
Подобные рассуждения Алена слышала не впервые и сама говорила много ерунды. Только одно дело — болтовня, а другое… Как же теперь с Лилькой?
— Ты сама говорила, что он подлец.
Лиля презрительно фыркнула.
— Каждый человек — подлец, пока не доказано обратное.
Это был любимый «афоризм» Гартинского.
Чувствуя все большую растерянность, Алена стала подниматься.
— Я пойду…
Лиля схватила ее за руку.
— Останься! Ты не помешаешь. Так будет даже лучше… А потом начнем готовиться к литературе. — Выгнувшись, как котенок, она заискивающе, снизу, заглянула в лицо Алены. — Он ненадолго, у него репетиция в театре.
— Да зачем я тут буду вертеться?.. — Алене вовсе не хотелось встречаться с Гартинским. — А заниматься приходи ко мне. У нас пусто — «колхоз» сегодня у Олега.
Лиля села, прижалась щекой к Алениной руке.
— Отчего я сегодня так счастлива? — Она улыбалась, но в широко раскрытых, сияющих глазах вспыхивала тревога. — Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо, и носятся большие белые птицы. Отчего это? Отчего?
Слова прозвучали так искренне, так глубоко, что Алена не сразу узнала их, а когда вспомнила, то не сразу смогла заговорить.
— Ты будешь потрясающе играть Ирину.
Лиля закрыла глаза.
— Буду. Буду. Теперь буду!
Алена стояла, не решаясь шевельнуться, но Лиля сама вдруг отпустила ее руку:
— Ты иди, а я буду через часок.
Автобус довез ее до института. Стараясь ни о чем не думать, Алена спустилась в столовую, позавтракала: голова больше не кружилась, Алена опять почувствовала себя крепкой, здоровой. Настроение в общем улучшилось, хотя в глубине души что-то ныло: Лилька! «Отчего я сегодня так счастлива?» Сегодня, а что будет дальше? Зачем ей этот негодяй? Зачем, ну зачем она?.. Ох!..
Алена, чтобы прогнать беспокойные мысли, принялась за лекции по литературе, но через полчаса нестерпимо захотелось спать, и она сунула конспекты под подушку.
Сон пришел, тяжелый, путаный.
Она кричала Глаше, что «ничуть не опоздала на репетицию», часы показывали семь тридцать. Вдруг кто-то грубо обнял ее, она размахнулась, попала в лицо…
Послышался смех Анны Григорьевны… Сгорая от стыда, сознавая, что поступает подло, Алена беспомощно врала, будто Гартинский принял ее за Лику… Мелькнула Лика с сияющими тревожными глазами… Гартинский тотчас пропал. Сама Алена оказалась почему-то на лестнице.
Как всегда и некстати, выскочил Огнев: «Она же не комсомолка!» Соколова засмеялась и ответила почему-то нараспев: «Тогда пусть отморозит ноги».
Алена кинулась бежать, но знала, что это бесполезно, что все будет так, как хочет Соколова.
Ноги наливались свинцом, и вот уже нет сил двигаться, ужас сжимает горло, не дает крикнуть…
И вдруг все оборвалось. Она оказалась в «Победе». Рядом за рулем — капитан Щукин. Не нужно ни оправдываться, ни объяснять, ни отбиваться. И она до слез благодарна ему и хочет сказать: «Вы самый удивительный…»
— Ленка! Ленка!
Над ней огромные глаза, серое Лилино лицо.
— Он не пришел! Не пришел!
Алена не может понять: кто, куда не пришел, где она, какой день и час?
Лиля в разлетающейся расстегнутой шубке мечется по сумеречной комнате.
— Хоть бы ничего не случилось! Нет, лучше бы его задавил трамвай! Нет! Ленка, Ленка! Проснись же!
Глава девятая. Как же это случилось?
Случилось то, чего Алена никак не ожидала: она схватила тройку по литературе.
Сбившись на первом вопросе — о Державине, Алена вдруг испугалась — ведь толком-то повторить ничего не успела! — и пошла мямлить. Виталий Николаевич старался помочь вопросами, сам растерялся не меньше ее — быстро замотал вокруг шеи свой длинный теплый шарф, размотал и опять замотал. А она стала сомневаться даже в том, что знала твердо, говорила жалким, задушенным голосом. Мучил стыд перед Виталием Николаевичем, сознание, что она завалит предмет и потеряет стипендию, страх, что вот-вот войдет Анна Григорьевна, а больше всего мешал Сашка: он сидел на задней парте и не столько готовился, сколько буравил Алену своими горящими злыми глазами.
— Что же мне с вами делать, голубчик? — огорченно и виновато сказал Виталий Николаевич. — Четверку не имею права поставить, а тройка вас…
— Нет, пожалуйста, мне все равно, — торопливо ответила Алена.
Можно было попросить Виталия Николаевича поставить двойку, чтобы пересдать, но ей сейчас хотелось только поскорее кончить это позорище и уйти. И вот у нее в зачетке красуется тройка.
Держалась Алена гордо, на сочувственные расспросы товарищей задорно отвечала:
— Как-нибудь не пропаду без вашей стипендии.
Ее оставили в покое — все разъезжались на каникулы, экзамен был последний.
А по правде — сердце замирало, когда Алена думала о предстоящем семестре. Все ее планы рушились. Она рассчитывала, что заработок на школьных елках позволит ей полностью вернуть долг Лиле, съездить на каникулы домой за собственный счет, осуществить давнюю мечту — купить цветастое крепдешиновое платье да еще кое-какие мелочи — паутинку-капрон, жоржетовый шарфик. И что же получилось? Долг так и так отдать надо. На остаток не протянешь и трех месяцев, а дальше?
Домой Алена не поехала, написала матери, что из-за Лильки (дескать, опять не сдала литературу). Написать родным правду — значило просить помощи, а откуда им взять?
Выход один — искать заработка. Но где? Что она умеет? Сунулась было в типографию, но там требовались постоянные работники, кроме того, машины, незнакомые Алене, новые, — пока-то выучишься! Искать кружок самодеятельности? Где искать и как заниматься? Лучше бы всего в массовках у гастролирующих театров. Этим делом ведает профком, надо ждать начала занятий.
В прошлом году каникулы промчались мигом, а сейчас Алена не могла дождаться конца. На этот раз она осталась совсем одна в комнате — даже Клара уехала. Дни тянулись нудно, бестолково, читать не хотелось. Принялась шить блузку из старого платья. Крутила, вертела, мусолила блузку и, конечно, испортила: под мышками жмет, а спинка почему-то лезет кверху.
В театр Алена ходила всего два раза и оба неудачно — спектакли оказались старые, скучные. К вечеринкам остыла, пошла было к Шараповым, потом с Джеком и Володей Сычевым к приятелям Джека. Но все показалось неестественным, натужно-глупым, некрасивым. И все одно и то же: те же пластинки, те же анекдоты, стандартные комплименты, несмешные остроты, тяжелые взгляды, торопливые руки, обнимавшие в танцах, — надоело! И почему прежде это нравилось?
Все получилось плохо. Алена чувствовала себя виноватой во всем, что случилось с Лилей, и терялась, не знала, как и чем исправить, мучилась от своего бессилия. Даже с подготовкой к литературе выходила одна маета. Гартинский то проводил с Лилей все свободное время, то исчезал, не звонил и не подходил к телефону. А Лиля то дурела от счастья и пряталась от Алены, то цеплялась за нее, умоляла позвонить Гартинскому, подстерегала его у входа в театр или вдруг, забравшись с ногами на тахту, уставясь в одну точку, молчала, как немая.
— Ты же из института вылетишь! — пугала ее Алена. — Думаешь, без конца с тобой лялькаться будут?
