Константин Волков - С тобой моя тревога
— Пройдемся пешком, — предложил он.
— Домой надо…
— Мама заругает, да? Что не вовремя явилась…
Лариса не ответила. Сказала бы, что дома сынишка у нее маленький, да к чему?.. Может, и встретились-то «здравствуй и прощай»…
Но Иван вдруг сам вспомнил, что тогда, в магазине, она упомянула о сыне, что лучше бы ему что-то там купила.
— У вас ребенок, да? В магазине говорили…
— Да…
Одинцову впервые в жизни захотелось быть не только добрым; появилась вдруг потребность хоть в малой мере искупить свою вину перед этой женщиной.
— Зайдемте на минутку в гастроном? — попросил он.
— Зачем?
— Папиросы кончились, — соврал Иван.
Он оставил ее в стороне от очереди в кондитерский отдел.
Под стеклом лежали в бумажных кружевах шоколадные фигурки, мерзли в холодильнике торты, вазы, как диковинные ежи, щетинились уголками пестрых оберток конфет.
— Подсчитайте! — попросил Иван продавщицу.
Он умышленно отделил от заработанных те, «темные» деньги, сунул обратно в карман, заплатил своими, из зарплаты.
— Чего это вы набрали?! — воскликнула Лариса.
— Надо! У меня, может, праздник сегодня.
— Выдумщик! — покачала Лариса головой. — Ох, и выдумщик!
Ларисе все больше нравился этот красивый грубоватый парень. После обеденного перерыва в цехе и потом в автобусе девчата из группы допытывались, кто такой? Она только посмеивалась, мигала Нельке лукаво: «Не выдавай, подружка!» Лариса меньше всего предполагала, что новый знакомый напросится в провожатые, а когда тот все же напросился, согласилась скорее ради того, чтобы подзадорить подруг. Однако когда Иван сел в автобус, поймала себя на том, что обрадовалась. Совсем немного, чуть-чуть, но обрадовалась. И ей было совсем не все равно то, что он на других девушек глядел так, точно их и в автобусе не было, а на нее — украдкой, через плечо.
«Да что я, не человек, что ли?! Три года только и знаю: лаборатория, лекции, пеленки, лаборатория, лекции, пеленки! В кино за лето трех раз не была!.. Имею я право на то, чтобы меня хоть домой проводили!» — думала Лариса, оправдывая себя.
Они пересекли по диагонали пустой плохо освещенный парк и вышли на широкую улицу, по которой мчались троллейбусы. Около гостиницы запахло дымом и жареным мясом, из окон ресторана глухо доносилась музыка. Они свернули в улицу направо — тихую, густо засаженную огромными деревьями.. Вдоль тротуаров тлели костры из сухих листьев.
— Вот мы и пришли, — остановилась Лариса перед небольшой калиткой в глинобитном заборе.
Над забором свисали длинные тонкие ветви вишни. Рядом с забором стояло маленькое деревце. Иван разглядел на его стволе сучок и повесил сверток за бечевку, потер онемевшие пальцы.
— Что ж, до свиданья. — Она стояла спиной к калитке, засунув руки в карманы плаща. — Идти пора…
Лариса произнесла эти слова просительным топом, будто от Ивана зависело, отпустить ее или задержать. Было в ее фигуре, в узеньких прямых плечах, туго обтянутых тонким плащом, в поднятом к нему спокойном и вопросительном лице что-то доверчивое и беззащитное. Иван не удержался, положил широкие ладони ей на плечи, властно притянул к себе, чтобы поцеловать. Она резко наклонила голову, губы его коснулись пушистых волос на затылке.
— Уберите руки… Вот так… — Она подняла голову, легким движением поправила прическу, устало произнесла: — Вы, наверное, предполагаете, что очень осчастливили меня таким проявлением своих чувств?.. Неужто все мужчины на одну колодку?.. Чем красивее, тем самонадеяннее и… глупее?! Зачем вы так? Испортили мне хороший день и вечер.
— Вы мне понравились. Знаете, как понравились?!
— Ну и что? — усмехнулась Лариса. — Может, и вы мне понравились… Но я же не бросилась на вас, как удав на кролика?.. Ну, ладно. Идите, Иван Одинцов.
Ему сильнее, чем прежде, захотелось стиснуть ее в объятиях и поцеловать, целовать в губы, в глаза, пушистые волосы, от запаха которых вмиг закружится голова и сердце зайдется, как от долгого бега. Что она понимает в том, кто кого должен целовать?!
Он круто повернулся и широко зашагал вдоль забора.
— Иван!.. Ваня!.. Вернитесь! Да вернитесь же, вам говорят!..
— Ну, чего? — обиженно отозвался он, но остановился.
— Подойдите же!
Он вернулся.
— Ну, что?
— Покупки забыли, — она улыбалась так, будто ничего не произошло.
— Это вам… пацану вашему.
— Вы обиделись на меня? Как же я могу принять ваш подарок? А может, вы и не хотите его мне отдать, а? — голос ее смеялся.
— Хватит издеваться-то! — пробурчал он. — Вам купил… А поцеловать хотел потому, что нравитесь… А сейчас так еще больше прежнего хочу…
— Что, еще больше нравлюсь? — она расхохоталась.
— Вы не смейтесь так. А то схвачу и все равно поцелую! — предупредил Иван.
— Ладно, Ваня… Дорогу-то домой найдете, не заблудитесь?
— Дорогу?.. Да я и без дороги дом найду!
— А обратно, сюда? Тоже найдете?
— И сюда найду! Если скажете, так я и совсем никуда отсюда не уйду.
— Тогда приходите завтра. Торты и конфеты уничтожать будем. Сможете? Часам к семи?..
— А мать как?.. Не выгонит?
— Я Нельку приглашу. При ней постесняется. Нравится вам Нелька?
— Никто мне, кроме вас, не нравится! — решительно заявил Иван. — А так, вообще, она ничего…
Он сделал шаг вперед, но Лариса погрозила пальцем:
— Ни-ни! Идите!.. Я вас жду, Ваня.
Лариса скрылась за калиткой. Простучали и стихли ее шаги. Потом в глубине двора хлопнула дверь, а Иван все стоял у калитки.
— Мать честная, — шептал он. — Вот так спектакль получается!..
Глава двенадцатая
ПЕРВЫЙ СНЕГ
С утра подул ветер. Он тянул настойчиво, все больше набирая силу. С деревьев облетали последние листья. Голые ветки склонились в одну сторону и дрожали от напряжения. Ветер принес первые серые тучи. Скоро они затянули все небо. Даже горы стали невидимыми. И как-то сразу с неба посыпал мелкий жесткий снег. Снег ударялся о крыши, ветки деревьев и землю с глухим шуршанием. Он таял только на тротуарах и мостовых, а в сухих арыках, на опавших листьях и у стен слой его все рос и рос. Было похоже, будто по земле рассыпали мелкий рис или перловую крупу.
— «…его лошадка, снег почуя, плетется рысью, как-нибудь!» Вот тебе и знойная Азия!.. «Зима. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь!» — Дурнов торопливо двигался от вагона к вагону, переписывая номера в бланк накладной.
Снег падал на бумагу и отскакивал, не оставляя следов. Ветер рвал из застывших пальцев бумагу, пытался распахнуть широкие полы задубевшего плаща, и они гремели, как фанерные. Дурнов сунул под мышку картонную папочку с бланками, подул на посиневшие пальцы с отросшими ногтями.
— Пришла красавица зима!.. Но, скажите, кто ее звал? Крест-накрест трах-перетрах деда Мороза и всех Снегурочек! Побегу до Цыгана. Чуток обогреюсь…
Он натянул на уши фуражку, спрятал руки до локтей в широкие холодные рукава и поднырнул под вагон.
Огромная венцовая шестерня едва-едва покачивалась, подтянутая над полом лебедкой. Иван Одинцов без труда повернул махину и, придерживая ее, скомандовал:
— Опускай помаленьку! Так… так… Порядочек!
— А здорово придумал! — тихо произнес Дорофеев, обращаясь к Каюмову. — Башковитый! Если удастся — премию дам. Ста рублей не пожалею. Через бриз проведем, как рацпредложение! Лишь бы получилось! Древесный уголь привезли?
— Двадцать мешков достали.
— Одинцов! — позвал директор. Тот оглянулся. — Двадцати мешков не мало будет?
— Кто знает… Вроде хватит…
Директор вопросительно поглядел на начальника цеха. Тот пожал плечами:
— Когда я плов варю в очаге, то знаю, сколько мне дров надо, а такие колеса я не жарил… Каменного угля добавим или дров.
— С пожарной охраной согласовали?
— Да, разумеется.
Шестерню опустили на землю так, чтобы ее лопнувшая часть попала в специально сваренный Одинцовым из стальных листьев ящик с широкими прорезями в бортах. В эти пазы вошли одна из осей и лопнувшая часть зубчатого колеса.
Одинцов волоком втащил в цех два рогожных мешка. Высыпал звонкий легкий уголь в ящик. Все, кто находились в цехе, подошли ближе. Одинцову было приятно такое внимание к нему и к тому, что он делал. Он разровнял уголь по дну и принялся разжигать его горелкой, В воздухе запахло смолистым дымком. Когда все угли занялись, Иван подсыпал еще. Пламя охватило металл. Растопилась и потекла в огонь, вспыхивая на лету, смазка.
— Одинцов, может, вам подручного прикрепить? — Дорофеев прикрыл глаза от яркого, ослепительного пламени.
— Надо! — откликнулся Одинцов. — Чтобы за давлением на редукторе следил и шахту мог перезаряжать быстро…
— Тогда Зайцева пришлю. Что ж, желаем успеха! Пошли, Камал Каюмович, не будем мешать.
