Анатолий Буйлов - Большое кочевье
Пастухи, растянувшись цепью, продолжали теснить оленей к реке. Лай собак, крики, ругань и свист пастухов, хорканье телят, глухой стук тысяч копыт — все слилось в один тревожный гул. Сотрясается под копытами промерзшая земля, сотрясается воздух, все стремительней круговорот!
Но вот один олень прошмыгнул между Костей и Хабаровым, и тотчас вся оленья масса, как мутный поток сквозь прорванную плотину, хлынула в тундру, умчалась к горизонту и там рассыпалась каскадом брызг и ручейков.
Только под вечер удалось собрать стадо. Аханя распряг десяток ездовых оленей и, связав их попарно, вновь пошел к своему берегу. Но ни один олень за ездовыми не увязался. Вторая попытка столкнуть животных на лед оказалась тоже безуспешной.
Ярко сияла луна. На горизонте расплывчато виднелись горы. От усталости пастухи едва волочили ноги. В целях экономии дров и сил решили вторую палатку не ставить. После ужина долго совещались, как быть с оленями. Было два варианта: либо добраться в верховья реки и там в узком месте перегнать стадо, либо завтра вновь попытаться перегнать его силой. В первом случае пастухи теряли два дня, во втором их ждал все тот же изнурительный труд и неизвестность.
— Ну, а как ты думаешь, Аханя? — обратился Шумков к молчащему старику.
Аханя молча докурил трубку, выбил пепел о подошву торбаса и лишь после этого с достоинством сказал:
— Я думаю, надо делать топорами зарубки на льду от берега до берега и по ним провести оленей.
Предложение пастухам понравилось. Они оделись и ушли на реку. Четверо пастухов долбили лед топорами, остальные подкалывали его ножами. К полуночи шероховатая в три метра шириной полоса была готова. К следующему полудню удалось наконец перегнать по этой полосе и стадо.
А спустя неделю, десятого ноября, кочевщики благополучно перебрались через реку Яму и углубились в таежную зону. До кораля оставалось всего две-три кочевки.
Десятого ноября к пастушескому табору лихо подъехала собачья упряжка. Маленький человек в непомерно большом рыжем малахае, в пыжиковой дошке, в длинных унтах проворно спрыгнул с нарты, сильно припадая на правую ногу, торопливо подошел к вожаку упряжки — черному грудастому псу и, взяв его за ошейник, подтащил весь потик к дереву, к которому и привязал упряжку. Справившись с этим делом, он захромал к палаткам, где его с нетерпением ждали пастухи.
— Здорова-тее! — весело крикнул он издали, а подойдя вплотную, сердечно тряс каждому руку, добродушно улыбаясь.
Лицо его скуластое, местами подмороженное — в темных пятнах, глаза озорные, умные, а во рту среди крепких желтоватых зубов два металлических. На вид ему около пятидесяти.
— Здорово, Ганя! Здорово! — радушно приветствовали гостя пастухи, наперебой приглашая его каждый в свою палатку.
Но гость, скользнув взглядом по сложенным около палаток мунгуркам, сказал:
— Пойду, однако, к Ахане, целый год не видал его. — И уверенно пошел именно в ту палатку, где жил Аханя.
Туда же направились и все пастухи.
Аханя и Улита встретили гостя с особенной радостью, заботливо усадили его между собой. Улита тотчас поставила на середину палатки столик, заварила чай.
Волосы у Гани оказались совершенно седые. Он неторопливо ел мясо, пастухи терпеливо ждали.
Еще перед тем как войти в палатку, Хабаров вкратце рассказал Николке, что гость — Гавриил Слепцов — младший брат Ахани. Все его называют просто Ганей. Ганя работает заведующим оленеводством. Обязанность Гани — изредка посещать бригады пастухов и вовремя давать правлению колхоза необходимые сводки. Несмотря на то, что у Гани правая нога намного короче левой, он добросовестно пастушил два десятка лет и теперь так же добросовестно работает в новой должности.
Напившись чая, широко и добродушно улыбаясь, Ганя принялся отвечать на вопросы пастухов. Говорил он по-русски с большим акцентом, не справляясь с шипящими звуками: вместо «чего» он говорил «сиво», вместо «чужой» — «сюзой». Было заметно, что русская речь давалась ему с трудом, несмотря на это, он упорно отвечал пастухам на русском языке, многозначительно поглядывая на Николку, как бы давая понять окружающим, что неприлично говорить в присутствии человека на языке, которого тот не понимает, но интересуется новостями не меньше других. Скоро Гане удалось навязать пастухам свою волю — пастухи заговорили на смешанном русско-эвенском языке, так что Николка все понимал.
Ганя сообщал пастухам о здоровье их родственников, о том, кто умер, кто женился, кто уехал из поселка и кто приехал в него. Рассказал о том, как лечился в Магадане. Не забыл и о колхозных событиях: привезли на самолете племенного бычка для фермы, бычок влетел колхозу в копеечку. Купили новый трактор «Беларусь», но пьяный тракторист уже успел заехать в яму, где берут для кирпичей глину. Трактору помяло кабину, а трактористу сломало обе ноги. Наконец, рассказав все новости, Ганя нетерпеливо спросил:
— Ну а как у вас, ребятки, дела? Много олешек потеряли?
— А как ты думаешь, сколько мы потеряли? — подмигивая пастухам, спросил Фока Степанович.
— Я думаю так: Василий Иванович потерял около сотни. Тарас Слепцов — аже больше, точно еще не знает. Ну, а вы, наверно, немножко лучше других — шибко веселый вид имеете. Однако голов пятьдесят все равно потеряли?
— Ух ты, какой скорый! — довольно рассмеялся Фока Степанович. — А вот и не потеряли, даже прошлогоднюю потерю нашли. Вот как! Не веришь? Ну, спроси у Ахани.
Ганя вопросительно посмотрел на брата, Аханя согласно кивнул.
— Это нас Николка выручил, — сказал Костя. — Целое стадо оленей нашел. Мы уже их и не чаяли найти, думали, что они на зимовку удрали, а он их за Варганчиком нашел.
Аханя рассказал брату, как были найдены потерянные олени. Ганя слушал восторженно, то и дело восклицая:
— Смотри ты! Смотри-ка! Молодец! Вот молодец!
— Решили мы его из учеников в пастухи перевести, — объявил Шумков, обращаясь к Гане, но испытывающе поглядывая и на Николку. — Завтра я записку председателю напишу, все пастухи подпишутся. Как думаешь: уважут просьбу нашу?
— Конечно, уважут! — с жаром воскликнул Ганя. — Правильно делаете: парень старается — значит, его надо поддержать. Хорошо! Очень хорошо!
Николка хотя и был подготовлен, но все же это известие застигло его врасплох. Он смутился и, не зная, куда девать свои руки, начал скручивать в трубку газету. К счастью, долго краснеть ему не пришлось — скоро пастухи перевели разговор на другую тему.
— У Василия Ивановича был? — спросил у Гани Фока Степанович.
— Только от него приехал. Он уже стадо к коралю подогнал, так что вам придется подождать деньков пять. Специально я приехал предупредить, чтобы вы не кочевали.
— А у Тараса Слепцова?
— У Слепцова неделю тому назад был. Он еще на Халанчикане стоит. Слепцов ругается — хочет от бригадирства отказаться…
— Чего это он надумал?
— Не знаешь ты, Фока, Слепцова, что ли? Он каждый год отказывается. Поругается, поругается и перестанет. — Ганя замолчал, прикурил от свечного пламени папироску, раскурив ее как следует, продолжал:
— А вообще-то правильно он ругается. Бригада у него самая плохая. Захар Иванович уже старый, Никита совсем не работает, болеет, остальные каждый год меняются: один приходит в стадо, чтобы заодно на гусей поохотиться, другой — оленьего мяса покушать, третьего кое-как уговорят хоть полгода попасти. А какой толк от такого пастуха? Увидит он след олений — рукой махнет, зачем идти мучиться — человек я временный, другой раз опять отмахнется. А к концу года, глядишь, половину стада растеряли… — Ганя покачал головой и невесело усмехнулся: — Новость я вам скажу: у соседей наших половина оленей по тайге разбежалась. Девятьсот голов!
— Окси! — изумился Аханя. — Как это можно?
— Разыгрываешь? — не поверил Шумков.
— Ну вот еще… — обиделся Ганя. — Зачем разыгрывать? Правду говорю!
— Как же они умудрились потерять столько? — недоуменно пожал плечами Костя.
— А очень просто умудрились! — неожиданно резко сказал Хабаров и повторил многозначительно, оглядывая пастухов: — Очень просто! И не такая ли беда зарождается сейчас у Слепцова? Вы, старики, болеете за оленеводство, для вас это престиж, для вас это жизнь. Но вас все меньше, а кто на ваше место приходит? Единицы! Молодежь с неохотой в стадо идет, только на время. Правильно Ганя сказал: у временного пастуха и мысли временные. А почему молодежь не идет?! Это и есть главный вопрос, от правильного решения которого зависит дальнейшее развитие всего оленеводческого хозяйства — наивыгоднейшего хозяйства! — Хабаров поудобней умостился на шкуре, пренебрежительно кивнул на радиоприемник: — Ну, что нам досталось от общего прогресса? Вот эта «Спидола», журналы, которые получаем три раза в год, одежда хлопчатобумажная. Раз в три года прилетит вертолет с рентгеноскопической аппаратурой, надают таблеток, гексахлорановых карандашей и полетели, на этом все закончилось. Может, это только в нашем колхозе такое положение? Говорят, на Чукотке пастухи в совхозах по двести пятьдесят — триста рублей зарабатывают, говорят, там какие-то легкие разборные чумы из пластика, вездеходы на пастбищах работают, но ведь и это не прогресс. Может быть, это даже вредно оленеводству — вездеход по тундре елозит, ягель гусеницами уничтожает, атмосферу травит. Вездеход часто ломается, много денег у хозяйства съедает. Прогресс не в том, чтобы оленевода посадить за рычаги вездехода, прогресс оленеводства в чем-то другом, подумать здесь надо крепко!
