Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин
— Ходят слухи, Андреевич, что собрался ты уходить от нас. Я понимаю, инженеры на доках не держатся, но нужны они здесь, обязательно нужны, — сказал Виктор.
— Это ложные слухи, — ответил я, удивившись, откуда он знает про мои планы, неясные еще и мне самому.
— Не стоит уходить, конечно. Тут мы решили собрать цеховое собрание. Я думаю, все станет ясно, пусть люди выскажут все, что думают. И нужно, чтобы ты выступил, ты человек грамотный, разбираешься. Такой руководитель, как Тепнин, свое отжил. Человек он неплохой, но не клеится у него. Что у нас с заявками делается? Где они застревают, почему нет вовремя нужных материалов, как премии делятся? Обо всем этом надо рассказать. Я думаю, и Курагину не поздоровится.
— Да, было бы неплохо поговорить обо всем начистоту, — согласился я.
Когда мы взяли обед и спускались вниз с подносами, я чуть не столкнулся с Андреем. Он, оказывается, стоял в противоположной очереди, и подошли мы к кассе одновременно. Мы сели за стол, и разговор стал общим. Андрея я всегда рад видеть, но сейчас мне хотелось остаться один на один с Виктором.
Андрей был, как всегда, оживлен, ел быстро, ложка так и мелькала в его руках, в то же время он успевал говорить и за какие-то десять минут посвятил нас в расчеты остойчивости китобойцев, рассказал о проекте нового стапеля и о предстоящей перепланировке цехов.
— Хорошо конструкторам, — сказал я, — расчет есть, если он сделан точно, никаких сомнений.
— Ну, ты не прав, — возразил Андрей, — поработал бы у нас, узнал бы.
— Андреевичу и на доках расчетов хватает, — сказал Сигов.
После обеда Тепнин вызвал докмейстеров к себе и прочел акт проверки по технике безопасности.
— В целом у нас терпимо, — сказал Тепнин, — замечания мелкие, акт всего на двух страницах, но забывать технику безопасности мы не должны. Прежде всего — человек! Технику погубим — ерунда. Док потонет — вытащим, вызовем эпроновцев, заплатим и вытащим. Но человека надо беречь. Прежде всего — человек и его жизнь…
Тепнин любит повторять эти слова. Мне вспомнилось, как в прошлом году перевернулся плотик, с которого красили борт судна, и утонул маляр; три дня его не могли найти водолазы, и все три дня жена сидела на пирсе и смотрела на воду. Тепнин осунулся и помрачнел, он очень переживал все это — плотики принадлежали нам. Он приказал срочно покрасить старые спасательные круги и закрепить их на лесах, яркими бело-красными пятнами вписались они в серые громады доков. Мы раздали по каютам оранжевые спасательные жилеты, отремонтировали поручни на трапах, заново испытали тросы и убрали с доков все лишнее.
И еще я вспомнил, как потом, после спуска на воду нового сухогруза, мы собрались у Тепнина, немного выпили, и он, захмелев, сказал, что он родился в рубашке и что ему всегда везет: «Меня так просто не возьмешь, — другого давно бы схарчили, а я доказал, что плотик был оснащен и забалластирован». — «Не стоит так говорить, Виссарион Иванович», — заметил кто-то. Мы выпили еще и молча закурили, было уже поздно, когда Тепнин сказал: «Странный обычай разбивать при спуске бутылку шампанского, лучше бы ее сюда».
После совещания я остался у Тепнина, чтобы поговорить с ним. Рапорт и неподписанный приказ лежали у меня в кармане. Рабочий день кончался.
— Подвигаем? — спросил Тепнин, вынув из стола шахматы, и расставил на доске тяжелые полированные фигурки.
— Давайте, — ответил я.
Неудобно было отказываться, и я подумал, что так будет даже лучше: за игрой поговорим обо всем.
Я никак не мог сосредоточиться, и вот уже пешки черных захватили центр. Партия затянулась.
— Где сегодня Сигов? — как бы нехотя спросил Тепнин. — Опять в райкоме? Говорят, он собрание затевает.
— Люди ждут собрания, чтобы поговорить начистоту, — сказал я.
— И вы собираетесь выступить? — спросил он. — Это, конечно, работа Сигова, он и вас против меня настроил. У него всегда начальники виноваты. Кто командует, тот и виноват, но ведь кому-то нужно руководить.
— Сигов — честный мужик и прямой, он никогда не виляет и никого не боится. Во всяком случае, он мне на многое открыл глаза, — сказал я, — он и Павел!
— Ты хочешь сказать, что я виляю? — он сощурил глаза и сбоку, наклонив голову, внимательно посмотрел на меня. — Что ты запоешь, когда тебе будет столько же, сколько мне? А впрочем, ваша жизнь легче, вот ты уже инженер, долго здесь сидеть не будешь — не работают больше пяти лет инженеры в доках, уходят. И ты уйдешь. Зачем же тебе быть заодно с Сиговым? Учти, если Курагин узнает, он тебе быстро свернет шею, хотя… Я его помню: когда он начинал, тоже тихоньким был, таким же, как ты, вежливым, обходительным…
— Почему вы так зависите от Курагина, Виссарион Иванович? Ведь в этой истории с Зосей вы все делаете, лишь бы угодить Курагину. Рабочие все понимают прекрасно, они замечают и то, как вы убегаете, когда докование идет.
— Чей же ход? — спросил Тепнин, и я никак не мог вспомнить, кому же теперь ходить. Вся позиция казалась мне какой-то незнакомой. Или я машинально сделал несколько ходов, или просто сдвинул слона на клетку вперед.
Зазвонил телефон. Тепнин взял трубку, ответил, поднялся от шахматной доски, весь как-то подобрался, лицо его мгновенно преобразилось — я понял, что он говорит с директором.
— Да, Андрей Иванович. Да, слушаю вас. Я знаю, что подойдет «Ильмень». Будем ставить в третий док. Я специально не ухожу с работы, мы сидим здесь с докмейстером и обсуждаем. Да, конечно, можете не беспокоиться. Всего доброго.
Тепнин снова сел за стол и повторил свой вопрос:
— Чей ход? — На лице его еще сохранилась улыбка.
— Мне не хочется доигрывать эту партию, мы ведь с вами обсуждаем меры, так вы, кажется, сказали.
— А что мне надо было сказать — играем в шахматы?
Я встал, взял плащ.
— Учтите, я не собираюсь молчать.
— Мальчишка, — бросил он вслед.
Я понимал, что после этого разговора работать нам вместе будет невозможно, кто-то из нас должен будет уйти. Но мне уходить нельзя, потому что за моей спиной вся доковая команда.
Следующая неделя прошла спокойно, работы на «Загорске» заканчивались. Собрание так и не состоялось — ждали, когда вернется из отпуска профорг цеха Павел Катышев, да и Тепнин все время ссылался на занятость. Меня он старался не замечать совсем и на док не заходил.
Ветры стихли,
