Илья Штемлер - Гроссмейстерский балл
— Кудинов, послушай! Ты работник ОТК. Это тебя касается, — сказал Зотов.
Кудинов махнул рукой, глядя в выдвинутый ящик.
— Я не партийный.
— А кто ты?
— Сочувствующий.
— А когда распределяли жилплощадь, ты в партком бегал.
— То — другое дело.
Стас молчал. То ли слушал, то ли думал о чем-то. Он бросил всю корку в аквариум. Рыбы смешно тыкались тупыми носами о корку…
— Знаешь, Кудинов, мне сейчас вдруг захотелось поднять этот аквариум и опустить тебе на голову, — вдруг произнес Стас. — И не просто опустить, а с небольшим усилием!
— Что вы ко мне прицепились?!
— И главное, — продолжал Стас, — главное, никто и не заметит, что Кудинов сыграл в ящик. Что нет больше Кудинова. Ладно, живи, черт с тобой!.. Как у тебя со здоровьем?
— Не жалуюсь, — покорно ответил Кудинов. Он не понимал, к чему этот разговор.
— Не жалуешься?! Был такой физик-теоретик де Бройль. Ему бы твое здоровье. Или живет одна девушка по имени Оля. Ей бы твое здоровье… Человечество наверняка не проиграло б.
— А твое? — обиделся Кудинов.
— Мое?! Нет, Кудинов. Мое — нет! Я еще и сам способен кое на что, — серьезно ответил Стас.
Кудинов усмехнулся. Он не стал спорить. У него было свое мнение.
В лабораторию вошел Филипп. Стас кивнул на Кудинова и произнес «под Терновского»: «Здравствуйте, товарищи!» Пистолетным выстрелом хлопнул ящик. Кудинов прищемил палец и, кривясь от боли, преданно поднял глаза.
— Потише нельзя?! — крикнул Зотов, испуганный этим грохотом.
Стас хохотал, обхватив аквариум руками: «Проклятое наследие!» Филипп не смеялся: ему стало жаль Кудинова.
— Пустой ты человек, Ларионов, — тихо произнес Кудинов. В его глазах, маленьких, серых, мелькнула тоска. Ой вышел в коридор.
Стаса смутила реакция Кудинова. Но он продолжал смеяться «из принципа». И это чувствовалось…
Зотов устанавливал на вибростенде гондолу.
— Человек прожил сорок пять лет. И единственное, что он знает, как подключать мостиковую схему. И больше ничего… А если завтра у него отнимут эту схему, он пойдет в дворники. Жестокий ты парень, Стас! Молодость и жестокость — скверное сочетание!
Стас думал, что ответить Зотову.
— Верно. Кудинов — элемент мостика Уинстона. Бессловесное существо! Вольтметр, реостат и Кудинов. Затерли еще одного Ломоносова… Знаете, Павел Афанасьевич, я когда-нибудь выпью и расскажу, что я думаю о жизни и падении Кудинова. Это будет грустная история, товарищ Зотов…
«А ведь Стас не любит Зотова», — мелькнула мысль у Филиппа. Почему у него мелькнула эта мысль? Непонятно! Мелькнула и пропала!
Стас повернулся к Филиппу.
— Тебя искал шеф.
— Я был в ОКБ. Составляли акт на изотоп.
— Как там принцесса де Бройль?
— Лежит дома… Режим плюс питание. Информация Онегина. Кстати, он сказал, что ты звонил и уже спрашивал об этом. Бессовестный он лгун, этот Онегин, — улыбнулся Филипп и вышел.
В конце коридора у окна стоял Кудинов. Мятые брюки, сутулая спина и седеющие волосы. У него странно блестели глаза.
— Что вы… Кудинов?! Будет вам. Он ведь пошутил.
— А я не желаю с вами шутить! Понятно вам? Я старше вас. Сволочи вы все!
Кудинов отвернулся и торопливо зашагал. Филипп смотрел на его сутулую спину. Он вспомнил, как Кудинов тащил осциллограф с третьего этажа после приема ПОА и советовал ему «не рыпаться»… Сутулая спина удалялась. Раза два Кудинов поднес руку к лицу. Возможно, к глазам… Филипп толкнул дверь с латунной табличкой «Начальник ОТК».
У Терновского тонкие руки. Они не пропорциональны широкому туловищу и большой лысой голове. Как он сразу не обратил на это внимания!.. Руки уложили в папку бумаги и оттолкнули туловище от стола к спинке кресла.
— Как будем дальше работать, товарищ Круглый?
— Я не совсем вас понимаю…
Черт возьми, можно подумать, что он для себя торчал в лаборатории института! Что за отвратительная демагогия?! Чего он добивается, этот Терновский?! Черная авторучка скатилась со стола и упала на пластикатовый коврик. Филиппу показалось, что ее спихнул палец Терновского. Показалось? Терновский оглядел стол и спросил:
— Ты не видишь ручку?
Филипп видел ручку. Нет, это не показалось. Как маленький ребенок. Неужели для него так важно, чтобы я поднял ручку? А может быть, и важно!
— Ваша ручка на коврике, — произнес Филипп.
— Где?!
— На коврике. У стола.
Терновский пристально посмотрел на Филиппа; «Ну, так подними ее и дай мне!» Еще немного — и Филипп это сделает. «Двустволка» сверлит ему череп. Какая разница, допустим, если это не начальник, а просто пожилой человек? Это мелочь. Да, мелочь! Только не в этой ситуации. Держись, не отводи глаз… Вспотели ладони… Еще немного, и он поднимет ручку. Поднимет и даст понять Терновскому, что это ровным счетом ничего не значит. К чему лезть на рожон?!
— Я ее не вижу! — жестко произнес Терновский.
Подниму и дам, пусть радуется. Но тело стало тяжелым и скованным. Пальцы сжались в кулак. Игра слишком далеко зашла, хоть и продолжалась секунды. Авторучка напоминала пиявку. Сытую и тупорылую пиявку. Филипп отвел от нее глаза и посмотрел в окно. Терновский встал с кресла, обошел стол и поднял ручку. Все!
— Да… Трудно нам будет сработаться. — Терновский говорил так, будто не было никакой дуэли.
Филипп молчал. Он добивается полного и безоговорочного повиновения. Капитуляции… И чего он на меня взъелся?! Как бы с этим типом поговорить по душам! И еще глупый спектакль с ручкой…
— Я стараюсь делать то, что необходимо…
«Хоть бы еще раз сбросил ручку. Или карандаш…» Было тошно. Хотелось выть… А собственно, почему он должен вилять перед этой каракатицей?!
Терновский встал и тяжело зашагал по кабинету. Остановился перед Филиппом и негромко проговорил:
— Ты просто горлопан и сопляк.
«Ладно, пусть лает. Стерплю… Ну и паскуда!»
— Ты распущенный мальчишка, возомнивший о себе черт знает что… Носитель справедливости?! Нет, хамства!
«Пусть лает. Собака лает… Интересно, сколько он получает за свою работу?»
— Ты плохо разбираешься в ситуации. Наивно! Воображаешь о себе… Не даешь себе отчета, кто с тобой разговаривает. Достаточно мне науськать общественное мнение на заводе — и тебе хана. Над тобой будут смеяться!
«О чем это он? Ведь он разговаривает сам с Собой… О самом сокровенном».
— Хана! — повторил Терновский, тяжело дыша. — Меня тут все знают. Мне доверили отдел… А ты сопляк!
Филипп хотел выйти.
— Стой! Государство обворовываешь? Государство, которое тебя поит и кормит, обворовываешь?!
Филипп до того был удивлен, что не возмутился. Терновский вытащил из стола наряды и бросил на стол. Наряды рассыпались. Филипп их сразу узнал. Еще бы! Рябчиков, потом Шанцов… «Неужели ты не веришь мне?» — так, что ли, сказал Шанцов? Боялся выглядеть желторотым воробышком…
— Ну, что скажешь?.
— Шанцов меня уверял, что блоки он видел и что…
— Кто такой Шанцов?! Он начальник цеха! Он заинтересованное лицо! А ты государственный контролер! За такие дела судят! Закрыть наряды на блоки, которых нет…
Филипп смотрел на тупоносые стоптанные туфли Терновского. Туфли суетились у массивных ножек стола. Над ними колыхались широченные штанины. Филипп не слышал, что́ говорил Терновский… Шанцов тогда сказал: «Мне за это государство легкое прострелили. А ты стой, брат! Ведь кому-то надо стоять». Чему удивляться. Велика важность — еще один негодяй. Одним больше-меньше! Такое впечатление, что попал под обстрел… Во время блокады Филиппу было четыре года. Но память — удивительная штука. Он помнил, как мама бежала с ним через улицу в бомбоубежище. А эти добрые чудаки Ковальские несли игрушки. Еле держась на ногах. Они не были старыми. Они были голодными. Это единственное, что он помнил. О чем кричит Терновский? Под суд?! Врет, конечно. Берет «на пушку». Хочет переломить. Если разобраться, он прав, я не должен был пропускать эти наряды. Боже мой, но до чего он неприятный тип!.. А заявление «по собственному желанию» я не напишу. Пусть орет сколько угодно. Пожалуйста, строчи служебную, все равно меня не уволят. Директор — порядочный человек, он разберется. Да, да, да. Он пойдет к директору. И даже хорошо, что Терновский подаст служебную. Корнев его вызовет сам, вызовет Шанцова. Это будет забавная сцена…
Дверь кабинета приоткрылась. Сунулась рыжая голова. Но тут же исчезла. Неужели это он?
— А ну, верни его! — проговорил Терновский.
Филипп не двинулся с места. Терновский зло посмотрел на Филиппа и подбежал к двери, иначе рыжеволосый мог уйти.
— Зайди!
— Я ничего… Я случайно…
— Зайди, говорю!
— Я не знал, что вы заняты.
— Ты мне нужен!
Маркелов вошел в кабинет вслед за Терновским и кивнул Филиппу.
