Касымалы Джантошев - Чабан с Хан-Тенгри
Та тоже осталась довольна.
Намочив кусочек марли в спирте, она осторожно вытерла кожу вокруг раны, наложила мазь и забинтовала вновь.
Вошедший в эту минуту Чернов, хлопнув руками по бедрам, сокрушенно сказал:
— Опять не успел посмотреть… Ну как дела, товарищи врачи?
— Очень хорошо, товарищ капитан! Если не произойдет чего-нибудь непредвиденного, то очень скоро прогоним Медерова домой, — объявил Семенов, вставая.
— Можете меня уже сегодня прогнать! Я совсем здоров. Иван Петрович, если не верите, пусть опять разбинтуют и посмотрите сами! — сказал Темирболот, заискивающе глядя на Чернова.
— Оставь такие мысли, джигит. — Ирина Сергеевна уложила Темирболота в постель, поправила одеяло. — Раньше, чем нужно, не отпустим.
— Слышал, Темирболот? Больными я не командую, командуют врачи. Отменять их указания не имею права. Потерпи еще немного. Теперь Айкан получила мое письмо…
— Мать думает, что я еще в Пржевальске? — перебил капитана Темирболот.
— Да. Ее предупредили, что завтра ты вернешься на заставу. И она будет завтра здесь.
Темирболот сел, свесив ноги с кровати.
— Завтра будет здесь? — удивился он.
— Да, завтра, — подтвердил Чернов.
— Джигит, ведь нельзя тебе вскакивать! — Ирина Сергеевна вновь уложила Темирболота и, неодобрительно поглядев на мужа, спросила: — Означает ли это, что вы завтра хотите отпустить Темирболота домой?
— Нет, не совсем так, Ирина, — ответил Чернов, — просто я уже устал скрывать от Айкан, что Темирболот ранен. Но мы это раньше делали по необходимости — если бы она, Айкан, узнала о его ранении, она бы все дни сидела здесь у порога, заливаясь слезами. А сейчас дело другое. Чего теперь бояться, когда опасность миновала благодаря вмешательству такого хирурга, как вы, Василий Васильевич. Думаю, что больше мы не имеем права обманывать материнское сердце, — он, ища подтверждения своим словам, вопросительно посмотрел на Семенова, который стоял в углу комнаты, сложив руки на груди.
— Я видел Айкан Медерову всего два раза, — сказал врач, — но мне кажется, да и Аманов так считает, что она очень беспокойный, нервный человек…
— Вы правильно определили характер моей матери, — перебил Семенова Темирболот.
— Поэтому я и думал, — продолжал Семенов, — вылечить окончательно нашего героя и потом только отправить домой. Я не могу быть равнодушным, когда в моем присутствии плачут, — сначала сержусь, а потом сам могу прослезиться. Это качество не очень подходит врачу!
— Действительно, — сказал Чернов, улыбаясь, — если врач начнет убиваться вместе с родственниками каждого больного, дело на лад не пойдет. Прошу вас простить меня, Василий Васильевич, что я пригласил сюда Айкан, не посоветовавшись с вами. Ну, а что теперь будем делать? Если нельзя показывать Темирболота матери, то я что-нибудь опять придумаю, — попрощавшись, Чернов вышел.
— Я сегодня убедился, что всякая опасность миновала, — заметил Семенов, — но, когда приедет Айкан, я при этом присутствовать не буду. Имейте это в виду, Ирина Сергеевна.
— Хорошо, Василий Васильевич… А теперь я тоже пойду. Ты, джигит, лежи и спи спокойно.
— Подождите еще минуточку, — попросил Темирболот. — Разрешите мне завтра одеться и встретиться с матерью во дворе. Я бы не хотел показываться ей в таком виде…
Ирина Сергеевна понимающе кивнула головой, пожала руку Семенову и, уходя, похлопала Темирболота по плечу.
— Почему ты решил, что лучше встретить мать, во дворе? — спросил врач, не поворачивая головы. — А что случится, если она увидит тебя здесь?
— Боюсь, она будет очень плакать. И сразу узнает, что меня ранил Урбай, — Темирболот улыбнулся. — Мать же… Она меня очень любит…
Темирболот всю ночь не спал. Он думал о матери, о неизвестном человеке, который скоро должен появиться в этих краях, о Семенове и о многом другом…
— Как чувствуешь себя сегодня? — спросил Семенов утром.
— Хорошо, Василий Васильевич!
— Почему у тебя под глазами синяки? Плохо спал?
— Да, спал неважно.
— Беспокоила рана?
— Нет.
— Не скрывай, рассказывай, что с тобой?
— Правда, Василий Васильевич. Ничего у меня не болит. Думал о матери, о делах… И о вас, — добавил Темирболот смущенно.
— Обо мне? И поэтому не спал? Ну что ты еще выдумаешь? Посмотрим, что там у тебя сегодня…
Семенов быстро освободил спину Темирболота от бинтов.
— Здесь больно? — спросил он, нажимая на кожу около раны.
— Нет, нисколько…
— Всегда говоришь только одно «нет», — добродушно заметил Семенов, протирая кожу джигита спиртом и накладывая мазь на рану, — если больно, то не скрывай.
Когда перевязка была окончена, Темирболот, снова укладываясь в кровать, сказал:
— Василий Васильевич! Я никогда не забуду вашей заботы. Если у меня не будет случая отплатить вам тем же, во всяком случае, буду стараться быть таким же добрым, как вы.
Семенов ответил не сразу. Он встал и подошел к окну. Небо было чистое, и солнце светило ярко. Вдали сверкала белоснежная вершина Хан-Тенгри.
Он постоял у окна, потом вернулся к Темирболоту и, поправив одеяло, присел на край кровати.
— У нас большая разница в годах, но в судьбе много общего, — заговорил он. — Я тоже остался без отца еще совсем маленьким. Отец мой по характеру был огонь. И в нашем селе озверелые кулаки затушили в 1931 году этот огонь. И моя мама, как твоя, не выходила замуж, вырастила меня и выучила. А тут уж жизнь моя пошла иначе, чем у тебя. Только я начал становиться на собственные ноги, началась война. У меня было воспаление легких, когда фашисты ворвались в наше село. Всех людей, способных работать, они угоняли в Германию. Бандиты ворвались в наш дом. Я был болен, и они меня оставили в покое, решили забрать маму. А мать боялась бросить меня одного больного. Один из фашистов решил меня пристрелить, но мать загородила меня телом.
Семенов перевел дыхание.
— Не помню, что было дальше… Когда я раскрыл глаза, мать была мертва.
Семенов встал, снова подошел к окну и долго стоял там молча.
— Добрая старушка — соседка Елена Федоровна выходила меня… Потом я перебежал к своим… — Доктор снова присел на постель джигита. — Вчера ты мне сказал, что мать тебя очень любит… Моя меня тоже очень… — он громко проглотил слюну и, не окончив фразу, вышел за дверь.
Темирболот очень жалел, что невольно вызвал у Семенова печальные воспоминания и причинил ему боль. И ему пришли на ум слова Семенова, сказанные вчера: «Я не могу быть равнодушным, когда в моем присутствии плачут, — сначала сержусь, а потом сам могу прослезиться…»
«Ему нелегко забыть свою мать, которая погибла, защищая его. И я свою мать никогда не забуду. Она меня родила, вырастила, выходила, учила доброму. Как же можно все это забыть?»
Приход Семенова оторвал Темирболота от размышлений.
— Темирболот Медерович, выпей чаю с сахаром, — сказал ему врач, подавая стакан, — а потом поспи немного.
Темирболот выпил чай, улыбнулся Семенову и послушно закрыл глаза. Он чувствовал особую симпатию к этому доброму человеку: ведь и судьбы их были так похожи.
«Да, Темирболот! — думал, глядя на джигита, доктор. — Отец тоже нужен в жизни. Тебе не раз приходилось видеть, как отцы ласкают своих сыновей, но сам ты не знал отцовской ласки. Он не растил тебя, не учил, ты совсем не знаешь, что значит отцовская любовь…»
Айкан быстро въехала на коне во двор заставы.
— Товарищ Медерова, очень прошу простить меня, — издали заговорил Чернов, идя ей навстречу. — Мне из Пржевальска только сейчас сообщили, что самолет задерживается. Значит, Темирболот прилетит позже…
Айкан остановилась как вкопанная, не зная, верить своим ушам или нет.
Сын Айкан до этого случая никогда надолго не отлучался из дому, и мать очень соскучилась по Темирболоту.
— Иван Петрович говорит неправду, мы здесь! — крикнула Ирина Сергеевна, выходя во двор под руку с Темирболотом.
Айкан соскочила с коня, бросила поводья и поспешила к сыну. Она обняла его, несколько раз поцеловала и стала беспокойно его расспрашивать:
— Благополучно съездил? Не заезжал в наш аил? А где твои волосы? — вдруг громко вскрикнула она, заметив, что сын коротко острижен.
Чернов дружески обнял Айкан.
— Я второй раз должен просить у вас прощения, — сказал он.
— В чем вы еще провинились? Может, и не прощу, не смогу простить…
— Тогда ничего не расскажу. Закрытый казан останется закрытым…
— Ну ладно, Иван Петрович, прощу!..
Семенов, издали увидевший, что Айкан сохраняет самообладание, подошел и поздоровался.
— Дорогая Айкан, — сказал он, — это я заставил капитана говорить неправду.
Айкан удивленно разглядывала всех по очереди.
