Октябрь - Николай Иосифович Сказбуш
Налил полстакана водки.
— Прошу одним духом. Вот так. Фенечка, мы ждем!
— Сейчас, Мишель. Только накину капот.
Вскоре Фенечка появилась, на ходу поправляя прическу.
— Дорогой мой, — ласково обратилась она к студенту, — возьми, пожалуйста, сам всё, что тебе надо, ты же знаешь, где хранятся лекарства. Терпеть не могу аптечного запаха. Здравствуйте, — не меняя тона, бросила она Тимошу. Тот хотел было вскочить со стула, но Фенечка легким движением руки остановила его.
— Нет, нет, пожалуйста сидите. Не смейте шевелиться. Молчите. Я всё знаю. Мы всё видели. Вы были у Заправских? Так ему и надо, подлецу. Я бы на вашем месте заперла все двери и стреляла в него из пистолета. Пусть бы только посмел.
Михайлов наспех перевязал рану.
— Ну, вот. Часок так посидишь, пока кровь успокоится. А тогда снимем повязку, чтобы на улице никому не бросалась в глаза.
Тимош прижал рукой листовки под рубахой.
— Больно? — сочувственно склонилась к нему Фенечка, — вы не отчаивайтесь, всё будет хорошо. Разрешите, я поправлю вам повязку.
— Нет, не надо, — отпрянул Тимош.
— Мальчик, совсем мальчик, — прошептала Фенечка, легонько поправляя черный чуб.
— Мишель, — обратилась она вдруг к Михайлову, — приготовь, пожалуйста, что-нибудь для нас. Он же, наверно, голоден. Потерял последние силы. Ну, что-нибудь на скорую руку — яичницу или сосиски. Ты же знаешь, что я отпустила Дуняшу.
— Сейчас, дорогая. Это, пожалуй, кстати.
Когда Михайлов вернулся с дымящейся яичницей, Фенечка сидела в кресле чуть бочком к Тимошу и, сложив руки на спинке кресла, упершись в них кругленьким подбородком, вела оживленную беседу.
— Вы рабочий?
Тимош кивнул головой.
— Вы наверно гуляли на маевках?
— Фенечка, ну какие же теперь маевки, — вмешался Михайлов.
— А я не знаю. Они вечно гуляют на маевках. Или строят баррикады. Вы не бойтесь, молодой человек. Здесь вас никто не выдаст. Я сама сочувствую всем, кто идет вперед. Правда, Мишель?
— Конечно, моя дорогая. Вперед, что может быть лучше для образованной женщины.
— Значит, ты говоришь маевки в мае? — подняла она бархатные глаза, — а в октябре октябристы?
— Совершенно верно, дорогая, — рассеянно отозвался Мишенька, примащивая яичницу на ломберном столике, прикрыв его предварительно листами «Южного края».
— Вы извините нас, — ворковала между тем Фенечка, — мы запросто. В столовой ремонт, муж на следствии, Дуняша в деревне. Так мы сами хозяйничаем. На балконе пили чай с вареньем. Жаль, что вы задержались. Знаете, так всё надоело. Думы, фракции, бесконечные карты военных действий. Вот так, взяла бы и полетела. Как Уточкин. Мертвой петлей, — Фенечка красиво показала ручкой, как бы она полетела.
Тимош, сколько было сил, отказывался от яичницы, уверяя, что на улице уже всё улеглось и что ему давно пора, но хозяйка решительно запротестовала:
— Нет, нет, запомните: друзья Мишеля — мои друзья. Ом мне все рассказывал. Кушайте яичницу.
Пришел домой Тимош под утро.
В хате никто не спал. Прасковья Даниловна с оплывшими от бессонницы глазами обегала уже всех знакомых, выглядывала младшенького на улице, — Ткач признался ей, что у Тимоша было важное дело и что он тревожится и за дело, и за парня. Иван ходил на соседний завод, но там о младшеньком ничего не знали.
— Перехватили парня на дороге, — решил он, а жене сказал, что Тимошка заночевал у товарища.
Но младшенький явился здоровым и невредимым.
— Где был?
Тимош не хотел говорить неправду, но и правду не мог сказать.
— Не удалось на завод пробиться, патрули.
— Где там патрули? — вмешался в разговор Иван, — до самого завода дошел, тебя искал — никаких патрулей не видал.
— Я другой дорогой шел, через Большой бульвар.
— Понесло тебя через бульвар. Дорогу забыл, что ли?
— Сам не знаю, — пробормотал Тимош, — наверное задумался, — достал из-за пазухи листовки, не глядя на Тараса Игнатовича, положил на стол.
— Задумался! — начал было Ткач и вдруг увидел листовки, — это что ж такое? Оробел? Так говори прямо.
— Сказал уже — патрули гналась.
Тимош в сущности говорил правду, почти правду и это «почти» сразу почуял старик:
— Иван, забери листовки, — только и сказал он.
С тяжелым сердцем отправился Тимош на завод; нелегко было ему среди своих людей.
Хотя Кудь по-прежнему был с ним внимателен и приветлив, но поручений больше не давал. Дома никто не вспоминал о злополучной ночи, но у Ткача появилась новая поговорка:
— Переулочки до добра не доведут!
И то настороженное, что угадывал Тимош в отношении окружающих, угнетало его.
Наконец, всё выплеснулось наружу, раскрылось.
Как-то вернувшись домой, Тимош не застал Прасковьи Даниловны — впервые она не встречала его, не хлопотала у стола. Тарас Игнатович сидел в своем углу с газетой в руках, негорбящийся, строгий, с таким видом, точно перед ним была не газета, а свод законов. Иван, такой же прямой и суровый, расположился против него за столом. Оба молчали, словно чего-то дожидаясь, — быть может возвращения Тимоша.
Наружная дверь была не заперта, и когда Тимош неожиданно появился в хате, старик вздрогнул. Поверх газеты взглянул на парня и снова погрузился в чтение.
Первым нарушил молчание Иван.
— Тимошка, что я хотел спросить: где ты был в тот вечер… Ну, в ту ночь, помнишь?
Тимош удивленно посмотрел на брата.
— Домой ты под утро вернулся. А ночью где был?
— Говорили уже про это.
— Говорили да не договорили, — отшвырнул газету Тарас Игнатович.
— Погоди, отец, — остановил старика Иван, — давай по уговору; мирно-ладно, всё по порядку. Рассказывай, Тимошка.
— Да о чем рассказывать? — вспыхнул Тимош.
— Обо всем. Сам понимаешь, если уж спросили, значит, есть о чем спрашивать.
— Это что, допрос?
— Допрос — не допрос, а спрос будет. Сейчас с каждого спрос, а ты не лучше других. Для всех один закон.
— Не захочешь по-семейному разговор вести, — снова вмешался старик, — на людях спросим.
— Пытайте, где хотите. Ничего не знаю. Всё, что дела касалось, сразу сказал. А что меня касается — до того никому дела нет!
— Выходит, что есть, — измерил взглядом младшенького Иван, — ты вот не хочешь говорить, зато люди говорят. И знаешь, что говорят? Уверяют некоторые, что видели тебя в ту ночь.
— Неправда! Врут всё, — закричал Тимош, — всё врут.
— А ты почем знаешь, врут или не врут? Я же еще ничего не сказал.
— Что вам надо от меня? Чего пристали? Кто набрехал, у тех и спрашивайте.
— А ты не кипятись. Кипятиться потом станешь, времени хватит. Ты выслушай спокойно, внимательно. Есть, что послушать. Уверяют, что ты у судебного следователя был в ту ночь. Видели, как выходил от него — от следователя по особо важным делам.
— Ну, выходил, ну и что? Никого
