Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко
Полина смотрела с досадой, ей казалось, что вопроса тут нет и объяснять нечего. Но Лика повторила:
— Почему?
— Да потому, что она все равно что из мертвых воскресла, она все равно что заново родилась… А поначалу в человеке зла нет.
— Но все-таки? — заупрямилась Лика. — Не уехала бы и Петю твоего не отпустила бы — тогда ты как? Согласилась бы на такое?
Полина ступила на шаткий мостик, отвечать не торопилась.
— Согласилась, не согласилась… — сердито повторила она, вываливая на доски белье. — Уж стекла-то бить не пошла бы!
— Но ведь жалела бы, что так сделала?
— А не жалела бы! — воскликнула с сердцем Полина. — Будто все за ради выгоды только… Не жалела бы!
И с маху опустила в холодную воду Петину рубаху.
Они полоскали белье молча, недовольные друг другом и собой.
Когда возвращались домой, со стороны леса показался воз с сеном.
— Петя, что ли? — кивнула на дорогу Лика.
— Он, — не останавливаясь, отозвалась Полина.
Полина стала натягивать веревки поперек двора. Лика удивилась:
— А Петя? Как он проедет?
— Ничего, проедет!
Они развесили белье. Воз уже подъезжал к воротам, но Полина почему-то ушла в дом. Лика побежала к калитке и смотрела, ничего не понимая. Воз проехал дальше и заворачивал в чей-то чужой двор.
— Вдовы Гаври двор, — сказала Полина из окна.
Будто это объясняло все.
Гавря — тот человек, который занял дальний Петин покос и утонул. Вчера сено с того покоса сложили отдельно, в веселый стог с шалашом это сено не пошло.
— Вы что, так и возите это сено туда… с тех самых пор? Третий год?
— Четвертый, — усмехнулась Полина.
Усмешечка не слишком добрая.
Лика вышла на улицу, ей захотелось пройти мимо дома вдовы Гаври и посмотреть, что там делается.
Ворота во двор были открыты. Петя в одиночестве метал стог, лошадь лениво подбирала с земли сухие былинки. Хозяев, видимо, дома не оказалось, иначе почему бы Петя работал один. Лика уже хотела войти и помочь, потому что стог нужно все-таки метать вдвоем, она залезла бы наверх а утаптывала, а Петя вилами подавал бы ей вороха, как они делали вчера, и она уже хотела войти, и Петя видел ее, но почему-то не повернулся к ней, не окликнул и не заговорил, и это было на него никак не похоже, и она остановилась.
За тем стогом, что метал Петя, стояли еще два, пожелтевшие, явно прошлогодние. Лика перевела взгляд на дом и увидела в одном из окон два лица, старое и молодое. Две женщины наблюдали в окно за тем, как работал Петя. Петя работал для них, но они не выходили помочь, от этого Лике стало зябко, расхотелось смотреть на Гаврин двор, и она пошла по улице дальше. И уже не в первый раз подумала, что ей не понятны простые, казалось бы, отношения между этими людьми, и сами эти люди, такие вроде бы очевидные и открытые, совсем не так уж очевидны. И оттого, что они не очевидны и не просты, как она поначалу ожидала, в ней возникло раздражение. Не было никакого желания углубляться в эти отношения, и от этого Петя и Полина мгновенно отдалились от нее на расстояние, более недоступное ее внутреннему слуху, и она перестала о них думать.
* * *В самом конце поселка стоял недостроенный бревенчатый дом, из пазов спутанными лохмами свисала пакля. Это было интересно, как строится дом, и Лика заглянула внутрь, а потом зашла с другой стороны. Там стояла на лесенке молодая женщина и конопатила стены.
— Бог в помощь! — сказала Лика.
— Спасибо, — отозвалась с улыбкой женщина и пригляделась к Лике: — А я вроде тебя видела уже, да и давно вроде видела… Это как?
— Я приезжаю к вам. В больницу.
— А, ну, ну, врачиха, знаю. Сейчас тоже в свой темный кабинет, наши потроха рассматривать?
— Да нет, рыбу на озере собралась половить.
— А умеешь, рыбу-то?
— А научусь, может.
— А конопатить — это знаешь?
— Не приходилось.
— Давай сюда! Там внутри лесенка, притащи-ка. Вдруг и сама дом затеешь? Веселое это дело — дом, ей-богу! Я уж третий ставлю. Один сгорел, другой первому мужику оставила, ушла от него, пил да бил, надоело. А этот — для новой жизни, сошлась тут с одним, а вдруг получится…
Лика пролезла в еще не до конца пропиленный дверной проем. Внутри сруба свежо пахло сосной, под ногой похрустывала щепа, стесанная с перекрытий. Дом еще не был жилищем, еще не отгородился от воздуха и солнца крышей и окнами, в нем гулял смолистый сквознячок и летали шмели, стропила были накрыты голубым небом, и была в этих свежих стенах такая благодать, такая незнаемая прежде радость для души, что Лика задохнулась вдруг и прислонилась к стене. И то ли оттого была радость, что стены стояли не каменные, а из живого дерева, еще недавно шумевшего хвоей где-нибудь неподалеку и вобравшего в себя за сотню лет роста столько живительных сил земли и света, что их хватит и на другой век дерева, на его домашний век. А может, оттого новой волной вернулась утренняя радость, что особенно голубым и бездонным было в этот день небо, а может, просто отворилась, наконец, запертая душа и обрела свое утерянное естество — радость жизни, и опьянилось тело смолистым, солнечным воздухом, шмелиным гудом и трепетом березовой листвы на свисающей до земли ветке.
Лика вытащила через проем лесенку, прислонила ее к стене и спросила:
— Ты как дом покупала? Лесом?
Женщина ответила обстоятельно:
— Мы-то лесом покупали, это дешевле, если есть кому плотничать. А так-то лесничество срубы делает, у них можно купить, там и с мужиками договориться, чтобы поставили. А в районе стройучасток есть, доски, какие нужно,
