Любовь Воронкова - Беспокойный человек
— Ай, Катерина! — вдруг услышала она знакомый тоненький голос. — Стекла-то опять все забрызгала! А я их протирала-протирала!
Настя с улыбкой заглядывала в открытую дверь. Катерина обрадовалась ей — она любила и как-то даже уважала эту маленькую, но с большим характером девчушку.
— Ничего, ничего, — ответила Катерина. — А мы их сейчас снова протрем, еще светлее будут. Уйди, а то я тебя забрызгаю!.. Вот прибежала кстати, — продолжала Катерина. — А я все хочу тебя спросить: сделала ты тогда доклад на сборе или нет?
— А конечно, сделала! — весело ответила Настя.
— Ну, и что? Как? Ребята заинтересовались?
— Очень даже! Сразу семь человек в наш кружок записались!..
Вдруг Настя прервала рассказ и, делая какие-то знаки, юркнула с порога в телятник.
— Петр Васильич идет! — шепнула она.
Катерина торопливо изнанкой фартука начала вытирать лицо.
— Стерла? — испуганно, раскрыв глаза, опросила она у Насти. — Все стерла?
Настя хихикнула, зажимая руками рот:
— Ой, нет! Еще больше размазала!
Петр Васильич вошел, молча кивнул Катерине и внимательно оглядел телятник. Катерина ждала, что он скажет.
— Вы серьезно хотите взяться за холодное воспитание? — спросил Петр Васильич.
— А как же? — удивленно ответила Катерина. — Конечно, серьезно!
— А выдержите?
Суровые глаза ветврача глядели испытующе. Катерина спокойно выдержала его взгляд.
— А почему я не выдержу? — Петр Васильич пожал плечами:
— Не думаю, чтобы вам легко было работать с Марфой Тихоновной. А ведь она все-таки бригадир.
Катерина улыбнулась, блеснув ровными зубами, которые казались еще белее на загорелом лице:
— Ну и что ж, что бригадир! А в моей секции я хозяйка. Я! Понимаете?
Петр Васильич вдруг улыбнулся, и Катерине подумалось: как улыбка красит некоторых людей!
А Петр Васильич в эту минуту в первый раз по-настоящему поверил, что у него есть сильный союзник и что теперь и он может смелее работать, шире применять свои знания, свой опыт. Он вдруг увидел, что закостеневшие порядки старой телятницы, с которыми он так долго и так напрасно боролся, наконец пошатнулись. И Петр Васильич даже вздрогнул внутренне от живого и радостного интереса к работе, которая теперь начинается.
— Примите меня в союзники, — сказал Петр Васильич и протянул Катерине руку.
Катерина, улыбаясь, пожала его руку своей вымазанной известью крепкой рукой.
— Будем помогать друг другу, — продолжал Петр Васильич. — Как закончатся полевые работы, организуем зоотехнические занятия. Надо учиться. Обязательно надо учиться: и телятницам, и дояркам, и вам, и мне. Нельзя отставать от передовых людей нашей страны. Почему наш колхоз, наша ферма должны быть каким-то застойным уголком, где все может идти по течению — как при дедах было, так и теперь? Ведь люди ищут, добиваются, стараются поднять свое хозяйство, сделать его первоклассным, высокопродуктивным… А мы? Мы ведь тоже можем жить легче, лучше, богаче, красивее. Еще мало у нас любви к своей работе. Разве в том любовь, чтобы около теленка по ночам сидеть да ноги ему укутывать? Любовь в том, чтобы ему лучшие условия для жизни создать. А для того, чтобы их создать, их нужно знать. Нужно глядеть вокруг себя, а не делать себя и свой телятник центром мира! И никакие заслуги никому не дают на это право… Ну-ка, дайте я покрашу!
Петр Васильич неожиданно выхватил из рук Катерины кисть и принялся белить потолок. Белый дождь поливал его сверху.
— Что вы делаете? — закричала Катерина. — Дайте я сама!
Но Петр Васильич яростно водил кистью и по потолку и по стенам, не обращая внимания на брызги. Катерина взглянула на Настю, Настя — на Катерину, и обе принялись хохотать над смешными, яростными и неумелыми ухватками ветеринарного врача.
Катеринино царство
В тот же вечер, как управилась с телятником, Катерина пошла посмотреть коров, поставленных на сухостой. Скотник, встретив ее в тамбуре, даже отпрянул немножко, и всегда сонные глаза его широко раскрылись:
— Ты опять здесь?
— Опять здесь, — ответила Катерина. — А ты в обморок не падай, а вот расскажи, чем коров кормишь.
Скотник отвернулся и медленно направился к выходу. Катерина ухватила его за рукав:
— Ты что это? Почему не отвечаешь?
Скотник искоса смерил ее ленивым взглядом:
— Что выписывают, тем и кормлю. Вон рацион на стенке висит. А ты что, инспектор теперь какой, что ли?
Катерина подошла к стене, прочитала рацион. Рацион обильный, лучшие корма. Молодец дедушка Антон, и это не упустил из виду: кормить усиленно стельных коров. И минеральные вещества не забыл: мел, древесный уголь…
— Степан! — окликнула Катерина скотника, стоявшего у ворот с недовольным видом, засунув руки в карманы. — А минеральные вещества примешиваешь?
— Это какие такие минеральные вещества? — спросил он через плечо.
— Ну, какие? Уголь, мел…
— Так бы и говорила, что уголь. А то — «вещества»!
— Так ты примешиваешь или нет?
— На той неделе примешивал.
— А на этой что же?
— А на этой угля нет. Весь съели! — Степан вдруг отрывисто рассмеялся: — Надо угольницу для коров заводить!
Катерина посмотрела на него гневными глазами: так бы вот схватила вилы да вилами бы его по спине! Но передохнула, сдержала гнев и объяснила, как могла спокойно:
— Я от этих коров телят принимать буду. А мел и уголь нужны, чтобы теленок нормально развивался. А так как я хочу, чтобы мои телята были крепкие, то и требую, чтобы ты точно соблюдал рацион. Понимаешь, Степан?
Степан взглянул на Катерину, и в сонных глазах его неожиданно отразились любопытство и удивление:
— А неужто это на теленка влияет?
— Конечно, влияет, Степан! Ну неужели бы я зря приставать к тебе стала?
— Как увидел — идет, так сразу понял: покоя не будет! — проворчал Степан.
Однако взял пустое ведро и пошел за углем.
Катерина вошла в коровник. Коровы шумно жевали только что заданный клевер. Разномастные — и большие и маленькие, две-три с признаками породы, а остальные все простые, деревенские буренки.
«Надо бы, надо уж нам коров заводить хороших», — подумала Катерина.
И, вспомнив рассказ Насти, представила себе костромскую ферму — все одномастные, серебристо-серые, крупные, молочные. Как достигнуть этого?
«Будем лучших телят подбирать. Ну что ж! И у Малининой не сразу такая-то ферма стала! Малинина сумела, а почему нам не суметь?»
В конце сентября отелилась большая холмогорка Ласка. В эту ночь Катерина осталась ночевать в коровнике вместе с Дроздихой и с дояркой Аграфеной. Ласка была Аграфенина корова.
Вечером прибежала на скотный Анка, вызвала Катерину за ворота и зашептала ей прямо в ухо:
— Сережка велел на гулянье приходить. Он завтра в МТС уезжает!
Катерина крепче затянула полушалок, накинутый на плечи, внимательно посмотрела в простодушные Анкины глаза и опустила ресницы.
— А зачем мне идти? — сказала она как могла спокойно. — Не обязательно. На гулянье и без меня не скучно…
— Но ведь он же меня за тобой послал! — горячо возразила Анка. — Сам послал! Ну что я, врать буду?!
— А если послал, так мне и бежать надо? А ты ему скажи: она не может. Мы теленка ждем!
— Ну что ж такого? Тут вон и тетка Аграфена и Дроздиха. И дед Антон придет. Что, без тебя не обойдутся? Ах, Катерина! Какой парень! Бели б он меня так-то позвал, да я бы двадцать километров по острым камням бежала к нему! Ну, да ведь что делать? Меня-то не зовет!..
Катерина, молча уткнувшись подбородком в полушалок, глядела на темную осеннюю улицу, на огоньки маленьких окон, мерцающих вдоль посада, на далекий, качающийся от ветра электрический фонарь, висящий на столбе около избы-читальни. Там уже поют гармони, там уже слышатся веселые голоса.
Всю силу своей воли пришлось собрать Катерине, чтобы не схватить Анку за руку и не припуститься на тот конец деревни. Знакомые мотивы песен неудержимо звали и манили подхватить, запеть…
— Нет, Анка, нет! Первого теленка принимаю сегодня. Не могу таким делом рисковать, нет, не могу! Простись за меня с Сережкой сама. Пожелай ему счастливого пути.
На последней фразе голос Катерины сорвался и погас.
— Не пойдешь?
— Нет.
— Ну, смотри! — пригрозила ей Анка. — Вот пойду да и отобью у тебя Сережку!
— А чего отбивать, если не прибито?
Анка, уже отбежав на несколько шагов, вернулась и обняла Катерину:
— Если б я могла отбить, так и то никогда бы не сделала! — сказала она. — И не сделаю никогда!
И побежала по дорожке мимо пруда, постукивая каблуками, маленькая, крепкая, — в красной шапочке подосиновый грибок.
Катерина стояла и смотрела ей вслед. Рванул ветер, с большой старой ветлы слетела и пронеслась над головой целая стайка узеньких листьев. Катерина вздрогнула от холода и вернулась на скотный.
