Александр Бартэн - Всегда тринадцать
— Не понимаю, Саша. Что ты имеешь в виду?
— Да очень просто. Цирки, подобные нашему, горноуральскому, иначе не назовешь. Нам что положено? Программу, присланную главком, исправно прокатывать, план финансовый выполнять. Иных задач перед нами не ставят. Можно сказать, нехитрый профиль.
Последняя фраза прозвучала отнюдь не весело. На лицо Костюченко набежала тень.
— Но если так. Если ты так ограничен, Саша, в своих возможностях, что же может тогда быть тебе интересно?
Он опять прошелся по комнате. На этот раз остановился в дальнем углу и неподвижно там простоял минуту или две. Лицо оставалось сосредоточенным. Ольга Кирилловна поняла, что нельзя мешать какой-то упрямо разворачивающейся мысли.
— Что мне интересно? Попробую ответить! Мало ли что передо мной задачи поставлены не слишком сложные. Из этого не вытекает, что сам перед собой других не должен ставить. Обязательно должен! Ты только подумай. Из года в год, долгие годы подряд артист переезжает из цирка в цирк. Переезжает, работает, тренируется, мастерство наращивает, радость несет тысячам зрителей. Так неужели же цирк может для него оставаться случайной площадкой, проходным двором? Неужели мне — руководителю, директору — довольствоваться положением сторожа при таком дворе? Нет, Оля, я так не хочу. Унизительно было бы так! Хочу, чтобы польза была от меня не только финансовому плану, но и непосредственно цирковому искусству. Понимаешь?
Самому искусству! Мне вот что интересно!
Придя домой, Зуева застала Жанну спящей. Склонясь над дочерью, вгляделась в спокойное ее лицо. А за спиной будто все еще шумел и рукоплескал многоголосый, переполненный цирк. И Зуева пугливо поймала себя на том, что ищет в дочернем лице отражение отцовских черт — тех, что увидела под шлемом гонщика. «Неправда! Она моя, только моя дочь!»
А Жанна продолжала спать. Откинув простыню с мерно вздымавшейся груди, подогнув одну ногу, другую выпрямив, она и сейчас, и во сне, словно готовилась к быстрому бегу или сильному прыжку.
Отойдя тихонько от дочери, Зуева собиралась тоже лечь. Это был последний вечер перед очередной поездкой. «Завтра пораньше разбужу. Тогда и попрощаемся!» — решила Зуева. Она потянулась, чтобы погасить свет, но тут — словно кто-то в плечо ее толкнул — Жанна вдруг приподнялась.
— Ой, мама, это ты? Откуда так поздно? А у меня, мама, новость. Меня в программу спортивного праздника включили. На стадионе буду выступать. Конечно, страшновато. Ну да ничего: инструктор у меня замечательный. Он сам участвовать будет. На кольцах. Под вертолетом. Правда, здорово?
Проговорила все это на одном дыхании, вздохнула блаженно и снова, обо всем позабыв, погрузилась в сон.
Спи, Жанна, спи. Пока что ты можешь спокойно спать.
Часть вторая
Глава первая
1Дорога и в лучшие дни была неважной. Теперь же, после сильных дождей, вконец раскисла.
С ухаба на ухаб, выкидывая из-под колес потоки мутной жижи, продвигался по этой дороге автобус. Уж и автобус! Одно название. Попросту взяли некогда голубую, давно полинялую коробку и посадили на грузовое шасси. Другими транспортными средствами горноуральская группа «Цирка на сцене» пока что не располагала.
Каково же приходилось артистам? Они тряслись на нескольких тесных скамьях, занимавших переднюю часть автобуса. Позади багаж: нагромождение аппаратуры, ящиков с реквизитом, чемоданов с костюмами. Для большей надежности багаж перехвачен был веревкой, но все равно при резких толчках содрогался, кренился, норовил опрокинуться, и тогда соединенными усилиями приходилось водворять его на место.
Если людям приходилось туго — каково же было собакам? Сперва они возмущенно лаяли, затем перешли на жалобный визг и наконец впали в такую горестную оцепенелость, что Зуева даже сняла с них ошейники. «Зачем согласилась я на эту поездку? Дурака сваляла. Им, молодым, все нипочем, а мне».
Молодежная цирковая бригада направлялась в один из самых отдаленных районов. Выехали рано утром, и сперва все было хорошо: день занимался ясный, автобус бежал быстро. Горя пришлось хлебнуть позднее, когда в середине дня свернули на проселочную дорогу и попали в полосу недавних проливных дождей. Тут-то и кончилась спокойная езда.
«Черт дернул меня согласиться на перевод в молодежную бригаду! — продолжала упрекать себя Зуева. — Не должна была соглашаться!»
Произошло это для нее неожиданно. Директор группы вызвал к себе, сообщил, что формируется новая молодежная бригада и что решено пополнить ее артистами старшего поколения.
— Вот мы и подумали, Надежда Викторовна, о вас. Соглашайтесь. Творческая помощь молодым — задача первостепенная!
На самом деле все было иначе. Незадолго до того у Зуевой случился очередной запой, и директор твердо решил от нее избавиться, даже подготовил соответствующий приказ. Помешал этому Никита Прошин — молодой артист, недавно избранный секретарем комсомольской организации. Он спросил, увидя приказ, принесенный директору на подпись:
— Может быть, еще предпринять попытку? Что, если к нам в бригаду перевести?
— Еще не хватало! — возмутился директор. — Сколько уже раз поблажку делали: и беседовали по душам, и предупреждали. А она что в ответ? Хватит цацкаться!
— Это все верно, — согласился Прошин. — А все-таки я бы еще разок попробовал.
— Зачем? Она же заводная. Пример какой для молодежи!
— Молодежь у нас в бригаде разумная, самостоятельная, — улыбнулся Прошин. — Не потому ли Зуева заводная, что дружки окружают ее неважные? Потому и предлагаю — изолировать от этих самых дружков. Ручаться не могу, а все же, думаю, получиться может толково.
Кончилось тем, что Прошин уговорил директора, и вскоре молодежная бригада тронулась в путь.
Молодые действительно не унывали. Правда, при особенно резких толчках они разражались проклятиями по адресу дождя, дорожного управления и даже областной газеты, еще весной возвестившей широкий фронт дорожно-ремонтных работ. Где он, этот фронт? Покатались бы сами, голубчики! Стоило, однако, позади остаться ухабам — как рукой снимало дурное настроение. Тотчас затевали песню, начинали балагурить. А Зуева так не могла. Глядя на безутешные собачьи морды, прижимая к себе любимого фокстерьера Пупсика (в пути он всегда находился на коленях хозяйки), Зуева чувствовала себя все раздраженнее. В кармане плаща она припрятала четвертинку. Но как тут выпьешь, если молодые не спускают глаз.
Лишь под вечер полегчала дорога: как видно, и в самом деле со стороны райцентра, куда направлялась бригада, шли ремонтные работы. Автобус покатил быстрее, а молодежь оживленно начала обмениваться впечатлениями о вчерашнем открытии Горноуральского цирка: многие перед отъездом успели побывать.
— Ну, а вам, Надежда Викторовна, — вам тоже программа понравилась? — спросила Полина Грохотова, исполнительница пластического этюда.
— Мне? Почему спрашиваешь?
— А как же. Я вас видела в цирке.
— Ошибаешься. Не была я. Обозналась!
— Да неужели? Смотрите-ка, какое, значит, сходство! — благодушно удивилась Грохотова. Но не умолкла и — номер за номером — стала подробно пересказывать всю программу.
— А про Сагайдачного, про «Спираль отважных» почему не говоришь? — перебил ее Прошин.
— Не все сразу. Не торопи, Никита. Про Сагайдачного надо особо рассказывать. Ну и артист! И трюки, и подача — все по-классному, здорово!
Теперь, стараясь не упустить малейшей детали, Грохотова перешла к аттракциону «Спираль отважных». При этом все время восторженно ахала.
— Да ну тебя, Поля, — наконец не выдержал кто-то. — Все ах да ах у тебя! В ушах начинает звенеть!
Грохотова обиженно поджала губы, но характер был у нее незлобивый, отходчивый, и потому вскоре она опять заговорила, наклонясь к Зуевой:
— Как же не восторгаться? Очень сильная работа! Выходит, я не вас видела в цирке, Надежда Викторовна? Очень жалко. Большое получили бы удовольствие. Между прочим, у Сагайдачного и партнерша хороша.
Зуева отвернулась, словно затем, чтобы присмотреть за собаками.
Утром, выходя из дому, она не стала будить Жанну. Дочь все так же покойно спала. Только раз, быть может почувствовав пристальный взгляд, слегка шевельнулась и быстро, настойчиво что-то проговорила.
«Вот видишь, Сережа, — подумала Зуева, затворяя за собою дверь. — Даже в этом дочка ушла от тебя далеко. Пускай трапеция — но не цирковая, всего лишь спортивная. Пускай стадион, праздник. Все что угодно, но не манеж. Так что говорить нам с тобой больше не о чем. Сказано все. И сказано, и навек отрублено»!
Нет, на деле не так-то все было просто. Мчался дальше автобус, весело переговаривались молодые. Пупсик вздрагивал на коленях своим тщедушным тельцем, а Зуева продолжала думать. Многое требовалось ей передумать.
